ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июнь 10, 2021

Леонид Владимирович снимает бейсболку с 17-м номером и именем сына. Кладет рядом.

Молчим секунду, другую. Произносит:

— Вот у жены были в молодости глаза синие-синие. Потом поблекли.

Кладбище

— Вы как-то обронили, что на кладбище к хоккеистам ходит родня все реже.

— Да. Неосторожная была фраза.

— Почему неосторожная?

— Вижу — кто-то из родителей со мной здороваться перестал. Кто-то сквозь зубы. Понять не мог! Потом одна женщина шепнула: «Родители на вас обиделись». — «На что?!» — «Вы ж сказали, что редко на кладбище стали ходить...» Так ясно же, время прошло, у всех свои дела. В первый-второй год чуть ли не ночевали там. Собирались, вместе ходили. Так что давайте эту тему не трогать.

— Я к чему спрашиваю-то — с могилой вашего Вани ужас творился...

— Да. Делают гадости.

— С чего все началось?

— Вот сейчас еду к вам — звонок из «76.ru», есть у нас такая новостная контора: «Что с памятником, кто поджег?» Потом звонит Лена, которая делала фильм про сына: «Леонид Владимирович, все говорят, что могилу Вани подожгли».

— Какой кошмар. Что было?

— На этот раз ничего не было. Фейк запустили. Я и думаю: у меня-то там поджигать нечего. Погода была паршивая, но все-таки поехал смотреть. Вроде все нормально. А народ уже завелся: «Руки-ноги обломать этим гадам!» Но вот портрет в прошлом году раздолбали, это было. Мы портрет заменили, рамку тоже сделали новую. Приходим как-то на могилу, жена протирает фотографию — а там уже трещина посередине...

— Кто-то разбил?

— Специально, ключиком! Поворачиваю свечник — его тоже стукнули, стекло разбито. Около портрета цветы выдирают. Я до забора дотянул тросик. Растения вьются. Приходим — с двух сторон все оборвали.

— Так многие Ваню считают святым. Вот и тащат с могилы. Может, счастье принесет.

— Так наоборот, с могилы брать ничего нельзя! Большой грех! Когда воровали цветы, игрушки — мы даже внимания не обращали. А тут как-то прихожу — у портрета рамки нет. Угол отломан. Оказывается, все раздолбали, дворник убрал...

— Говорят, какая-то женщина набедокурила на кладбище. Поймали ее?

— А как ее ловить? Пришла, пила с бомжами. Все. Сейчас другая женщина ходит, постоянно выпивает там. Но эту я знаю. Непонятно, как та расколотила портрет. Может, мне в милиции не всю запись показали. Ставим новый портрет — и его разбивают. Но всех бомжей после этой истории разогнали. Прежде-то у входа стояли, клянчили деньги.

— В полицию все-таки ходили?

— Поехал я в Кировский РУВД, стали смотреть по камерам. Ночами бомжи сидят, распивают. Бросят на могилу пакет от красного вина, обертку от сосисок. Даже не уберут.

— Ничего с ними не сделаешь.

— Случается, пацаны молодые подходят, спросят: «Мы выпьем у Вани?» Да пожалуйста! Чокнулись с памятником, никто не против. Убрали за собой и ушли. Как-то под Новый год мы елочку Ване привезли. Вскоре после нас бабушка Артема Ярчука, Альбина Николаевна, приходит — так ей эту же елку прямо у входа втюхивают. Молодая пара, бухарики, увидели, схватили — и прямо у ворот продают...

Трагедия Ярчуков

— У Ярчуков в семье трагедия на трагедии.

— Да. У Артема мама тоже погибла.

— Как случилось?

— Зима была морозная. На дорогах наледь. Сам я тогда ехал — кидает из колеи в колею. А дороги в Ярославле сами видите какие. Еще и узкие. Я, помню, поставил машину. Думаю — пока эта наледь не сойдет, ездить не стану. А мама Ярчука поехала со старшим сыном в тот день на автомобиле.

— Сама за рулем?

— Нет, парень управлял. А им навстречу ехала девушка, которая месяца три как получила права. Видимо, ее кинуло на встречку, где ехала Анжела. Не знаю, как они неслись с хорошей скоростью по льду...

— Такой удар был?

— Да. Сильный. В той и другой машине погибли пассажиры — а водители выжили. Как-то вывернули, что удар пришелся на правую сторону и там, и здесь. У девушки мужчина сидел лет сорока, а в этой машине на пассажирском месте Анжела. У нее аорта оторвалась.

— Какой кошмар.

— Она часто ездила непристегнутой, почему-то не любила. Анжела и была заводилой. Без нее и с походами на кладбище как-то все потухло.

— Похоронили рядом с сыном?

— Неподалеку. Нам предлагали купить землю рядом еще до этого случая. Но мы не стали.

— Почему?

— Плохая примета — заранее покупать. Даже гроб можно сколотить, ничего страшного. Только не покупать землю! Тем более неподалеку от моего дома кладбище, там похоронены мать, брат мой... Место для меня есть — там и положат. А вот мама Ярчука с девчонками купила землю на Леонтьевском. Анжела туда и легла. За ней место пока пустует.

— Боевая была женщина?

— Да, очень активная. Организатор. Приходила убирать на кладбище каждый день, нас как-то сплачивала. Компания у них образовалась — вместе ходили на хоккей, отмечали праздники, дни рождения...

— Как отец Ярчука все это выдержал?

— Как-то пережил. Мы редко общаемся. Он бизнесмен, строительством занимается... На кладбище редко пересекаемся. Иногда вижу — придет, принесет букет цветов, постоит пять минут. Перекинемся парой слов. У нас мало общего.

— Жены хоккеистов потом выходили замуж.

— Выходили, даже рожали. А у кого-то не получилось замуж выйти.

— Марина, гражданская жена Вани, вроде тоже вышла?

— С кем-то живет — не знаю, расписаны или нет. Дочка у нее появилась, Ульяна.

— От нового мужчины?

— Да. Четвертый ребенок. Они же молодые девчонки — что им, всю жизнь плакать? Жизнь-то проходит! Знаю, что в том сезоне, когда все это случилось, пять пацанов собирались расписаться со своими девчатами. Кирюхин должен был с Юлькой расписаться. Кто-то из массажистов... Куннов собирался жениться. Девочка потом даже его фамилию взяла. Родила мальчика — назвала Евгением в честь него.

— Замуж вышла за другого?

— Да. Это мать Куннова ей сказала: «Ты реви, реви, но себя-то не забывай...» Нормальная женщина. Дружат, ходят в гости.

— Вы на хоккей после гибели сына ходите?

— Нет. Вообще.

— Ни одного случая?

— Один раз пришел. Затащили на какие-то съемки. Сразу сказал: приду, отсижу один период и уйду. В перерыве все быстренько сняли, начался второй период — я поднялся и ушел. Детский хоккей меня еще как-то интересует, а взрослый смотреть не могу.

— Понимаю.

— Еще и примитивный нынешний.

— Полагаете?

— Кто видел советский хоккей, тому нынешний смотреть тяжело. Все из-за уменьшения площадок. Как начали сужать — все, комбинационный хоккей умер. Встали два защитника, руки расставили — мышь не проскочит. Какой интерес?

Спортивный BMW Ивана просят продать прямо на дороге

— Вы-то на кладбище бываете часто?

— Каждый выходной. У нас с женой правило: в воскресенье на кладбище, потом в Успенский собор. Где ребят отпевали. После идем в бар.

— Тот самый, который открыл когда-то Иван?

— Ну да.

— За рулем вы до сих пор?

— А как же?! Только вечерами встречные машины что-то стали слепить. Наверное, куриная слепота. Зато за дневную езду штраф за штрафом — превышаю! Характер-то дурной!

— Ездите на машине Ивана?

— Нет, у меня Renault Fluence. Самая простенькая, взял подержанную. Нет у меня тяги к тряпкам, машинам и всему этому. А BMW Вани — это автомобиль сумасшедший. Спортивного типа, 343 лошади. Она у старшего сына, с тем же номером. Низкая. А мне надо, чтоб автомобиль был повыше. Я ж сам маленький. Да и что на ярославских дорогах делать на такой машине? Сергей-то, правда, каждую ямку знает. Да и то ездит на BMW исключительно летом...

— Номер, наверно, 017?

— Нет. Ваня к этим моментам был равнодушен. Вот жена его какой-то особенный номер повесила на машину, а у него самый простой. Даже автомобиль для хоккеиста не навороченный. Он мог и самый крутой Mercedes взять.

— В этом смысле — в вас?

— Ну да. Как-то его материальная сторона жизни не трогала. Все по Киплингу: «Вы стремитесь к власти, деньгам и славе. Но однажды встретите человека, которому на все это наплевать, — и поймете, насколько вы бедны...» Вот мне, например, интересна наука.

— Это счастье.

— Экспериментирую на себе. Смотрю, как реагирует организм. Понял: все можно вылечить и в шестьдесят пять. Суставы начнут работать. Но это штука коварная — вот я выжимал на трицепс, локоть сорвал...

— Вы бодрый какой.

— Каждое утро — на тренировку!

— Ушам не верю.

— Исполнилось шестьдесят пять — пошел в больницу. Что-то стало тяжело подниматься на второй этаж, задыхаюсь. Думал, это после смерти Вани. Когда ребята погибли — похудел на пять килограммов. Сразу семь зубов выпало. Видишь, какая беда с зубами?

— Что ж не вставите?

— Нельзя мне. Как только анестезия — сразу выключаюсь. Сколько сейчас смертей от нее! Вроде и надо бы пойти, а думаю: «Уколют — и...»

— Да и не ходите, ничего страшного.

— Была у меня цель — построить хоккейную школу. Все зарезали, но я варианты ищу. У меня своя методика, над которой 30 лет работаю. Я ж психолог. Даже психофизиолог.

— Что за методика — в двух словах?

— Чтоб быстрее принимать решения на площадке. Так вот, пошел в больницу провериться. Отправили на ЭКГ. Сижу на лавке — сам не могу надеть бахилы. Нагибаюсь — с меня пот течет...

— Что врачи?

— Выписали пять таблеток. Про ЭКГ говорят: «Есть пограничные пики». Дома говорю внучке от старшего сына: «Вот, дед-то до чего дошел, песок сыплется». Она меня за шкирку — и в фитнес-зал.

— Господи.

— Говорит: «Я, дед, с тобой буду ходить». Купили два абонемента.

— Так и ходите?

— Я да. Она — бросила. Сперва полчаса на дорожке. Это только чтоб запустить организм. Возраст же. Сразу за настоящие тяжести браться нельзя, сосуды могут полопаться. Кровь-то густеет от нагрузки. Только потом железо тягаю. Когда начал заниматься — левой рукой больше килограмма поднять не мог. А сейчас что угодно!

— Про сердце забыли?

— Не болит. Вот спину три раза ломал.

— Это как?

— Домой приду, нагнусь носки надеть — и все. Разогнуться не могу. Потом по три недели дома лежал.

— Само отпускало?

— Ага. Само. Снижал нагрузки. После третьего случая специальный пояс купил. У меня ж позвоночник поврежден, в детстве упал со второго этажа. Сутки без сознания лежал. А сейчас, в семьдесят, чувствую себя лучше, чем в пятьдесят! Подтягиваюсь!

— Раз пять подтянетесь?

— Спокойно. Это даже без разговоров.

— Молодежь в зале смотрит с удивлением?

— Ребята подходят: «Дед, ты что творишь? Аккуратнее!» А у меня характер как в машине: если дорога пустая — я что, буду шестьдесят плестись? Да никогда!

— Ваня такой же был?

— Один в один!

— Поэтому и автомобиль спортивный?

— Да. Он купил спортивный под 400 лошадей — а теперь платить нам. Приходит налог — 50 тысяч в год. Это еще записана на меня, чтоб скидка была. Говорю старшему: «Давай продадим!» — «Нет, Ванькину машину никому не отдам...» Хотя зарятся многие.

— Просят?

— Прямо на дороге бибикают — открой, мол, окно. Ну, открывает. Эти: «Продай машину!» — «Нет, ребята, чешите дальше...»

Девушка молилась Ване. Через две недели болезнь прошла

— Приходите на кладбище, чувствуете, что Ваня вас слышит? Помогает?

— Знаете... Он нам вообще не снится!

— Это удивительно.

— А многие подходят, говорят: «Ваня нам снится часто». Даже родители других хоккеистов!

— Ничего себе.

— Одна из матерей рассказывала — Ваня приглашал ее, показывал, как они все сидят где-то там. Вторую предупреждал во сне: «Туда не ходи, сюда ходи». Кого-то спрашивал: «Что ж вы не добиваетесь правды — почему упал самолет?»

— А вам — ни разу?

— Приснился один раз — будто он еще маленький, где-то вдалеке. Кричу ему: «Ванечка, Ванечка, иди сюда!» Он вроде мне навстречу двинулся — но близко не подошел. За мной вдруг кто-то погнался, я прячусь...

— Чувствуете его присутствие рядом?

— Нет.

— Вы же многого о нем не знали?

— В том-то и дело! Только после гибели узнали! Для нас — хороший сын, любили его. Потом Ленка начинает снимать фильм — и выясняется, скольким людям Ваня помогал.

— Кто-то и высчитал — 10 миллионов рублей раздал.

— 10 миллионов — небольшая часть того, что он вложил!

— Неужели?

— А сколько он в церковь вкладывал? На кладбище девушка подошла, рассказала — была в Екатеринбурге. Крестный ход к месту гибели царской семьи. «За Ваню там молятся!» Оказывается, где останки обнаружили, строили храм. Видимо, и туда отсылал деньги... А не встретили бы эту девушку — не узнали бы! Сколько еще не знаем!

— Это уж наверняка.

— Помню, мемориала еще не было, только могилы. Приходим — стоят около нашего Вани две девушки. На могиле большой букет роз, письмо. Мы поднимаем конверт — а они: «Что это вы письмо забираете?» — «Так мы родители! Кому еще брать?» Рассказали историю: одна девчонка приехала из Тольятти, была у нее какая-то болезнь кожи. Моталась по всем врачам — нигде не могли вылечить. Стала молиться Ване, чтоб помог.

— Ну и как?

— Через две недели все прошло! Врачи смотрят: «Этого не может быть». А девчонка красивая, молодая. Лет двадцать, наверное.

— Общались с сыном часто?

— Трудно было часто общаться-то!

— Почему?

— Все время игры, мало времени. Как отпуск — сразу с женой уезжали куда-то в Европу. Правда, мать с собой брали на Мальдивы. Меня звали в круиз по Европе, но я не поехал. Не люблю эти вещи. Как говорил товарищ Брежнев, «смотреть на развалины Колизея мне не интересно». По телевизору покажут — увижу. У нас в Ярославле своей старины хватает. Я бы посмотрел в Италии храмы, расписанные Микеланджело. Но круиз — это гонка.

— За границей бывали?

— В Латвии и Литве. Во времена СССР. Загранпаспорт есть — но не езжу никуда. Ваня все говорил: «Сделай, сделай...» Ну, сделал. Хочется только юг Германии посмотреть. Эти домики, зелень в горах. Меня привлекает эта немецкая малогабаритная архитектура. Мы-то живем в таком бардаке и грязи...

— Последний разговор у вас был накануне вылета?

— Да. 6 сентября.

— Долго говорили?

— Обычно мы так, перебрасывались парой слов. Про себя особо он не рассказывал, про «Локомотив» — вообще никогда. Что там творилось — мы не знали. А тут что-то долго, говорим и говорим! Наконец вздохнул: «Завтра летим». — «Ну, счастливо добраться...» Я давно его не называл «сладкий мой» — а тут само вырвалось: «Ладно, сладкий мой, пока». Никогда так долго не разговаривали!

— Потом вспоминали?

— Когда все случилось — до слова помнил. Сейчас-то, конечно, все стерлось... Жена два года не разговаривала, не улыбалась, черная вся была. А я ходил по стадиону у школы кругами — слезы ручьями текли. Отворачивался, чтоб никто не видел. Первые полгода вообще не помню.

— Все как сон?

— Ты не понимаешь, что происходит, — просто слезы текут! Знаете, что я к школе-то уходил?

— Что?

— Не мог смотреть на жену! Ляжет на кровать — черным-черна. Не улыбнется. Я боялся — не дай бог, что с психикой... Я сам психолог, а тут не знаешь, что делать! Старший сын с женой первое время постоянно приезжал, пытались разговорами отвлечь. Вывести из шока.

— На кладбище каждый день ходили?

— Как и многие родители. Кто-то даже Новый год там встречал. Мы не поехали, а была Анжела, мама Артема Ярчука, мама Саши Васюнова... Катя, мама Юрки Урычева... Они все чуть помоложе. В кафе собирались, нас звали.

— Не пошли?

— Нет. Посиделки не для нас. Жена вообще компании не любит. Мы довольно замкнутые люди.

Отыграл сезон с буквой «К» и сказал: «Хватит!»

— Хоть раз с Иваном разговаривали жестко?

— Ни одного случая не помню!

— А говорили, по вашей просьбе он отказался от капитанства в «Локомотиве».

— Так я видел, что он стал хуже играть. Навалилась ответственность — будто за всю команду отвечает! А он человек ответственный на 200 процентов. На Ваню это давило. Игра стала уходить, забивал меньше, нервничал...

— Энергия уходила на других?

— В том-то и дело. Это медицинская вещь, осязаемая. Вот была у меня на консультации девочка, до этого пару раз хотела с собой покончить. Я самому себе защиту не выставил — так после первого разговора с ней болел весь затылок. Два дня никакие таблетки не помогали. Всю энергию ей отдал — чтоб только вытащить, успокоить, вызвать доверие! Надо уметь ставить защиту — а Ваня не умел. Да и я не сразу научился.

— Вот и убедили его уйти из капитанов?

— Да. Расплескивает энергию. Говорю ему: «Ванечка, откажись». Он послушал — сезон с буковкой «К» отыграл, потом сказал: «Хватит».

— Результат?

— Сразу вернулся на свой уровень. Как раз в команду Рахунек пришел, отважный парень. Его и сделали капитаном.

— В чем Ваня был абсолютно вы по характеру?

— По доброте. Сострадательности. Если человеку плохо — всегда стараюсь помочь. Хоть словом. Жалко мне людей! Если даже словом не помочь — слезы на глаза наворачиваются. По телевизору смотришь, как детям на лекарства деньги собирают, — бесит собственное бессилие... Вот Ваня — такой же. Он же Скорпион. Идет до конца. Неважно, какой результат.

— Тем знакомым, кто знал о его благотворительности, запрещал рассказывать. Я не мог понять — почему?

— А я вам расскажу. Он с отцом Владимиром контачил. Тот внушил: по христианским понятиям, если ты занимаешься благотворительностью, правая рука не должна знать, что делает левая. Если подаешь — то подаешь. Что отдал — то твое. Что взял — то чужое.

— Что за отец Владимир?

— Священник. Окормлял «Локомотив». Приходил, что-то освящал, крестил детей, венчал. Вел беседы с ребятами. Ваня-то человек такой, сразу с ним сдружился, помогал ему. Церкви этой тоже.

— Где она?

— Недалеко отсюда — село Федоровское. За Волгой. Стоит прямо в поле, рядом лесок. Отец Владимир так в ней и служит. Ездим время от времени — так он ругается: «Редко приезжаете!» — «Дела мирские все тянут...» Он тоже в фильме говорит про Ваню.

Ресторанчик Вани выкупили за 8 миллионов

— Представляете Ивана в сегодняшней жизни?

— Нет, не представляю.

— Я пытаюсь — тоже не могу.

— Он же так и не разобрался, чем будет заниматься в дальнейшей жизни...

— В как думаете — чем занимался бы?

— Детьми. Как-то спросил его: «Тренером будешь?» — «Нет, я насмотрелся — там столько нервов надо...» Вот раньше был в ярославском «Торпедо» Николаев. Если приходил на каток — голос был слышен везде! Он король! А потом тренеров прижали — появились президенты, генеральные менеджеры. Тренеры стали никем. Про игроков вообще не говорю.

— Значит, тренировать не стал бы?

— Ни за что!

— Тогда кем?

— Одно знаю: он хотел свой ресторанчик, чтобы можно было встречаться с друзьями. Вот и открыл бар на Депутатской. Назвал «Рокс».

— Это центр?

— Самый центр! Рядом улица Кирова — это как наш Арбат. Параллельно — Депутатская. Обе упираются в здание, где сидит губернатор. Года полтора как этот бар мы выкупили.

— У Марины, вдовы?

— Нет, у Марины выкупили право аренды. Помещение арендовалось. А мы мечтали этот бар сделать полностью своим!

— Понимаю вас.

— Поэтому особо не тратились, деньги откладывали. Как только появилась возможность — выкупили. Старший сын с женой и внучкой занимаются.

— Бары, рестораны — жуткий бизнес.

— Страшный! Персонал подобрать трудно. Хорошего бармена или повара найти — проблема. С утра в баре никого нет, все на работе. Заглянет пара человек — все. Смысл держать работника, платить деньги? Решили, что будет работать с 2 часов дня до полуночи. В выходные — до 2 ночи. Ваня хотел, чтоб бар был пивной. С настоящим европейским пивом, не магазинным. Старший сын это правило выдерживает. У него характер такой же. Если взялся — до конца!

— Постоянно в этом баре?

— Постоянно в разъездах — еду везет. Сейчас молодежь кушать стала много. Прежде-то только по пивку ударяла.

— В плюс выходите?

— Только сейчас стали. Когда помещение уже свое. Первое время было тяжело.

— Сколько стоило выкупить этот бар?

— Около 8 миллионов. Это за подвал в старом доме. Там еще кладка XVIII-XIX веков. Кирпичи ступенькой, арки тоже кирпичные. Мы ничего заделывать не стали. Заходишь — висит игровая майка Вани.

Лететь в Минск «Локомотив» должен был 6 сентября. Почему-то перенесли

— С Яковлевым, президентом «Локомотива», вы пообщались?

— После трагедии, когда более-менее очухались. Встречались пару раз. Я хотел создать хоккейную школу, про нее говорили. Еще Ваня был жив — собирался мне помогать. Чтоб пацанам не пришлось убегать куда-то в Саратов — как самому Ване. Если в Ярославле забракуют. Стали считать, во сколько обойдется. Мы ж не знали, сколько Иван получает, — потянет он это дело, нет... Когда с цифрами стало понятно — сказали. Это был май 2011-го. Ваня отвечает: «Давайте делать, ищите проект».

— Сколько стоило?

— 700 тысяч евро. Курс тогда совсем другой был.

— Последнее общение с Яковлевым?

— На суде разговаривали. Когда дело летчиков рассматривали. Поздоровались, спросил, как дела... Заходите, говорит, если вопросы будут. Но я же больше с детским хоккеем связан. Перечитал советскую литературу по спортивной психологии — всю выкинул на помойку. Ничего не работает! Год думал — создал свою методику, упражнения, добавляющие скорости мышления...

— Почему ни президент Яковлев, ни генменеджер Лукин тогда не полетели?

— Яковлев вообще не летал с командой. А вот Лукин летал все время. Не знаю, почему его не было. Вообще вылетать в Минск должны были 6 сентября, потом вдруг перенесли на 7-е. Почему? На суде вопрос не поднимался! Только Яковлев сказал — «решение тренеров».

— Тот день помните хорошо?

— Все помню. Уфа играла с Мытищами, финалисты прошлого сезона. Сел смотреть, матч начался. Полпериода, наверное, прошло. Вдруг звонит старший брат: «Слышал — самолет разбился?» — «Какой самолет?» — «Да «Локомотив» наш!» Я по какому-то центральному каналу смотрел хоккей — а у него был местный включен. Они и сказали. Сразу переключаю, а там... Шок. Ничего не понимаешь.

— Тут же поняли, что случилось?

— Нет! Мозг не принимает!

— Что показывали?

— Постоянно показывали — едут «скорые». Говорили: «Столько-то живых...» Надежда! Нам-то ничего не говорили. Четко помню — показали, как Сашку Галимова тащат на носилках. Он весь обожженный, стонет. Или это было на следующий день? Но вот после этого момента — провал. Вообще не помню, что было 2-3 месяца. Туман.

— Мама Вани как узнала?

— Так она дома была, рядом со мной. Я хоккей смотрел, она своими делами занималась. Кажется, еще кто-то у нас дома был в тот момент. Рядом села... Полная растерянность. Неопределенность. Что? Куда? Сын жив или нет? Как самолет упал? Тут по телевизору новость — «упал на взлете». Значит, есть шанс — может, живой!

— Да. Шанс был.

— Сразу вспомнилась история про новосибирский самолет. Тот с трех километров грохнулся — и двое живы! А тут — на взлете!

Белый кот ходил девять дней

— Отец Галимова мне рассказывал — был накануне сон: таскает раненых, обожженных... А на следующий день все наяву. Самолет упал в километре от его домика, добежал сразу.

— В нашей истории было много мистического. Мама Михаила Баландина рассказывала — ей за год до случившегося позвонила знакомая: «Как Мишка-то? Нормально? А то мне сон приснился, что «Локомотив» разбился». Она отвечает: «Так он же не в «Локомотиве» играет, а в «Динамо»...»

— Вот это да.

— А через год переходит в «Локомотив». Все время мечтал сюда попасть — у него жена из Ярославля, в школе здесь учился, из Липецка когда-то переехал... Жил в Брагино, нашем районе. Незадолго до гибели встретились — наверное, полчаса разговаривали. Все разойтись не могли. А с Ваней какая мистическая история! Просто ужас!

— Что такое?

— Был у него магазин «Белый кот», продавали всякую чепуху. Даже не знаю, почему так назвали. Ваня погибает — и в этот магазин начинает приходить белый кот. Ходил ровно девять дней. В магазине жена старшего брата заправляла, подкармливала его... Приходил к дверям — ложился и ждал!

— А потом?

— Через девять дней исчез.

— Больше не видели?

— Никогда. Как хочешь — так и понимай. Это не единственное совпадение!

— Какие еще?

— У Вани в дате рождения заложен день гибели. Родился в 11-м месяце — они погибли в 2011 году. Он родился в 1979-м — они погибли 7-го числа 9-го месяца. Ну не мистика?

— Мистика.

— Я не сразу это увидел. Но увидел. Как-то смотрю на дату рождения и дату смерти — цифры-то... Вот они!

В свидетельстве о смерти написано — «захлебнулся»

— Говорят, от сидевших в этом самолете впереди вообще ничего не осталось.

— Я знаю только со слов других родителей.

— Что говорили?

— Анжела Ярчук произнесла: «Мне даже дышать на Тему запретили».

— Какой кошмар.

— Ей сказали: «Не дыши, мы голову буквально склеили». От нашей семьи на опознание вызвали старшего сына. Нас с женой или побоялись, или кто-то посоветовал не звать.

— Мертвого Ваню не видели?

— Видел, как же... У Ваньки на лице было небольшое красное пятно. Еще на кончике носа. Вообще лицо было чистое. Свежий, не поломанный. Родители особо не говорили, но знаю — у Виталика Аникеенко ногу оторвало. У одной из стюардесс тоже. Порвало некоторых ребят ужасно.

— Что-то странное, знаю, написано было в свидетельстве о смерти.

— Про Ваню написано — захлебнулся. Видимо, что-то на него упало. Или такой был удар, что отключился. После падения был жив. А выбраться не смог.

— Пристегнут был?

— Да. Был бы Ваня в сознании, как Галимов, — может, и выскочил бы...

— Крепкий же парень.

— Да точно выскочил бы. Желание жить у него было огромное. Объяснение одно — был без сознания. Поэтому захлебнулся. Он и еще двое, кажется.

— Кто-то говорил — в церкви гробы открыли. Неужели правда?

— Только два гроба открыли. У Вани и еще кого-то. Надо у жены спросить, она помнит. Меня отключило.

— Быть на отпевании сил хватило?

— А что сделаешь? Отпели и повезли хоронить. Население Ярославля — 600 тысяч человек. 100 тысяч вышли на улицы. Дождь лил как из ведра целый день. Пока от церкви до кладбища ехали, полицейские честь отдавали. Это я смутно помню. Хотелось одного — чтоб быстрее все закончилось. Не мог я в этом катафалке сидеть. Будто давило что-то.

— Вы были в машине с гробом?

— Да, родителей усадили туда. Нас охраняли. Путин же приезжал.

— Я много общался с отцом Харламова. Он рассказал, как его вызвал следователь и разложил фотографии: вот мертвый сын лежит на траве, вот искореженная «Волга» крупным планом... Вас следователь вызвал?

— Нам ничего не показывали. Следователь приехал из Москвы. Первый-то раз нас вызвали в Следственный комитет, все родственники собрались толпой. Какие-то вопросы задавали — но это я помню смутно. Больше слушал. Были родители, которые к тренерам поближе держались. Их дети моложе. А я как-то не общался. Если меня не спрашивают — на знакомство не напрашиваюсь. Хотят поговорить — говорю.

— Вопросов в Следственном комитете не задавали?

— У меня вопросов не было. Уже имущественные вопросы решались — и то Кирюхина нам сказала: «Вы в «Локомотиве"-то были? Там страховку можно получить». А нам не до того было. Деньги — не главное.

— Главное, конечно, другое.

— Главное было — просто все это пережить. Не отправиться за сыном. За жену переживал, у нее была близкая связь с Ваней.

— Нет у вас вопроса — как же Бог допустил, чтоб такой светлый парень ушел в 31 год?

— Писатель Эдуард Тополь задал этот же вопрос монаху на Афоне. Услышал в ответ: «Значит, все здесь выполнил. Бог забирает, когда человек выполняет свою миссию. А еще — когда знает, что человека, живущего праведно, ждут плохие последствия. Вот и убирает раньше». Команда-то у них была потрясающая в тот год. Парни все отличные.

— Все об этом говорят.

— Другие родители рассказывали со слов ребят после возвращения из Швейцарии: «Никогда у нас такой сплоченной команды не было». Никто не прятался за спины.

— В игре эту команду мало кто видел.

— Я успел увидеть. Была у них товарищеская игра с Нижним Новгородом. Команда эта была сильнее, чем та, с которой брали золото. Мощная — но сырая. Ваньке даже места не было в составе. Он же худощавый, смотрелся как мальчик. Такого надо разглядеть.

— По именам — самая крутая команда лиги.

— Мы со старшим смотрели, говорю ему: «Это звери. Только притрутся, наладят связи — выносить всех будут». Будто Бог специально подбирал. Какие иностранцы — Вашичек, Демитра, Рахунек...

— Демитра собирался завязывать с хоккеем перед тем сезоном.

— А отложил. С Салеем как вышло? Прилетел из Минска в Ярославль — чтоб лететь в тот же Минск с командой! Ну не судьба? А кто-то не полетел...

Все равно правду про этот самолет узнаем. Хоть через 20 лет — но что-то выскочит

— Бывали на том месте, где упал самолет?

— Все никак не мог решиться. Будто стена стояла, не пускало меня туда. Старший сын все уговаривал, а я не могу и не могу. Только через семь месяцев съездил. Видимо, отпускать стало. Но мать с собой не брали. Она вся темная была от горя — куда ее везти?

— Так и не съездила?

— Потом. А я приехал, оглядываюсь — столько времени прошло, а запах стоит сильный. Обожженная трава. Винтики.

— Что для вас самое странное в падении этого самолета?

— Там столько странного! Я главного не могу понять — почему он упал-то? В августе «Локомотив» летал с этим экипажем на турнир в Латвию. Прошло две недели. Что случилось?

— Как вам версия, что первый пилот жал на газ, а второй — на тормоз?

— Глупость какая-то. Это сначала они придумали. Нужно же было массам кинуть версию. На суд приходили летчики, объясняли — это невозможно. Но мы и сами понимали. Один летчик усмехнулся: «У этого «Як-42» такая мощь, такой ресурс — если колеса оторвет, все равно взлетит». Много тайн, много.

— А из-за этой версии семья второго пилота вынуждена была уехать из города. Детей затравили в школе: «Твой папа убил нашу команду».

— Да! Такие у нас люди — сразу обвиняют. Не разобравшись. Когда был суд, мы-то поняли, что летчик не виноват. От авиакомпании пришел человек — загнанный! Думал, мы порвем его. А нам его пришлось, наоборот, защищать...

— Это диспетчер?

— Зам руководителя компании. Простой летчик. Отвечал за подготовку летного состава. Даже зарплату за это не получал. Мужик грамотный, мы это поняли. Но боялся!

— Как не бояться. Его же не посадили?

— Сразу под амнистию попал. Еще пытались говорить — эти летчики обычно летали на «Як-40», а тут сели за штурвал «Як-42». Что-то перепутали. Вы меня извините...

— Не годится версия?

— Посадите меня за руль другого автомобиля. Я что, не тронусь? Не поеду? Немного непривычно будет минут десять. Потом габариты почувствую.

— Была версия — самолет с командой гнали с полосы поскорее. Потому что кое-кто приземлялся.

— Не исключаю. Но и не думаю, что это главная версия. Но нас-то к материалам следствия не подпускали! Все узнавали на суде! Какое-то время присылали бумаги — «следствие проведено». Потом перестали. Ребят не вернуть — а правду узнаем лет через двадцать. Надеюсь дожить до момента, когда что-то выскочит.

— Думаете, выскочит?

— Все равно выскочит. Ничего не пропадает.

— Говорили про сумасшедший перегруз у самолета. Верите?

— Не верю. Что туда можно засунуть — танк? В Минск-то везти? Экипаж на этом самолете прилетел из Москвы, два часа стояли в Ярославле. Потрепались, попили чайку — и в Минск. Клюшки загрузили, баулы.

В соборе не понял, где гроб Вани стоит

— Из дня похорон какие мгновения помнятся?

— Помню, я в соборе даже гробы перепутал — настолько было искажено сознание. Не понял, где гроб Вани стоит. Хотя тот был открытый. Помню церковь, дождь, как ехали... Как гроб опускали...

— Прикоснуться к сыну вам позволили?

— Только в церкви. На кладбище уже не открывали. Помню, на поминках были оба Воробьевых, Петр Ильич и Илья. Илюша поднялся и сказал про Ваню: «С виду невзрачный, а характер-то мощный...»

— Это правда.

— У Вани еще хорошее катание было. Техника. Я всегда считал передачи хоккеиста. У Вани было что-то феноменальное! Из 100 — 99 точные! Его трое накрывают, а он умудряется отдать точный пас. Почему Саня Гуськов и стал лучшим бомбардиром среди защитников. Все с Ваниных передач. Они в одной пятерке играли.

— Накануне похорон заснуть удалось?

— Выпил — и заснул. Иначе никак.

— Успокоительные таблетки не помогали?

— Нет. Таблетки — не мое. Дочка Шойгу возглавляла службу психологической поддержки, увидела, что со мной худо дело. Подошла: «Может, вам укольчик или таблетку?» — «Не надо...» Постояла рядом, поговорили. У меня тогда вместо таблеток алкоголь был.

— Коньяк?

— Коньяк у нас поганый. С советским не сравнить. Водочки выпьешь — и отключаешься. Заснуть помогает, но из депрессии не выводит. Уходишь на стадион к школе, по сто кругов наматываешь, а слезы рекой...

— Не унять?

— А бесполезно. Сами текут. Честно скажу — мысль о самоубийстве возникала. Ваньку-то я очень любил. Мальчишкой какой красивенький был.

— Да и взрослым тоже.

— Ходил и вспоминал, как каждый день его малышом на хоккей водил. Вот как вам это почувствовать? Прихожу с работы, быстренько поел, собрал сынишку — и пошли... Для шестилетних раздевалок не было, прямо на трибуне переодевались. Ребенок весь вспотел, а одежда промерзла. Во всем этом — на мороз! Полчаса ждешь автобус до Брагино. А морозы тогда другие были. Минус двадцать — норма. Пока ребенка разденешь, покормишь, спать уложишь... А самому на работу вставать в пять утра.

— А он, бедный, кашляет?

— Нет. Не болезненный был. Все выдерживал.

— Научите — как задушить боль?

— Только найти дело, которое тебя захватывает. Просто собирать марки не годится. Меня вытащила школа. Чуть отошли — сразу подали заявку, чтоб выделили землю. Не знали, что Ваня, оказывается, чуть раньше подавал заявку. Нам ничего не говорил. Так сначала приходит ответ: Ване отказано. Проходит два дня — нам уже дают!

— Так у вас есть участок? Можно строиться?

— Уже нет. Два года прошло — мы ничего не начали строить, средств не нашли. Просто ухнули два с половиной миллиона на аренду, никак не используя.

— Когда время притупило страдания?

— Я все-таки психолог — умею это выгнать. Более-менее отпустило года два назад. Меня на плаву держало то, что занимался школой. Все деньги растратили. Жене тяжелее, она дома все время.

— Сейчас ей полегче стало?

— Впервые улыбнулась года три назад. Тоже как-то задавила в себе боль. Но она просыпается — прямо перед глазами огромный портрет Вани. Метр тридцать высотой.

— После смерти сына заказали?

— Да. Как же его, самый известный наш художник по портретам...

— Шилов?

— Да, Шилов! Только младший, сын. Эдуард Тополь хотел сделать фильм, написал сценарий про Ваню. Собирали деньги. Как-то были в музее геологии неподалеку от Кремля — и там же оказался Шилов. Подошли, рассказали, кто мы. Попросили написать портрет Ивана. Сказал: «Вообще-то я не пишу с фотографий...» — «Где ж нам живого Ваню взять?»

— Да и недешево — заказывать такому художнику.

— Говорит: «Вообще-то такая работа стоит миллиона два, но с вас столько брать не могу».

— Сколько взял?

— 300 тысяч. Сказал, что потребуется два месяца. Привезли несколько фотографий, он выбрал. Как раз те, которые мне самому нравились. В этом плане мы совпали. Привез к себе на ВДНХ, какая-то временная мастерская.

— Что писал в тот момент?

— Портрет Кадырова. Я видел наброски. Мать-то у Шилова ингушка. Управился за три месяца. 150 тысяч сразу заплатили и еще 150 тысяч потом.

— Хороший портрет?

— Главное — передал глаза. Смог!

Влюбилась в него финка, потом турчанка...

— Глаза-то у Вани были удивительные.

— Как старший сын говорит, «от этих глаз девки кипятком писают»...

— Бывшие девушки Вани к вам заглядывают?

— Да не было у него бывших девушек!

— Как так?

— До 18 лет был в хоккее — потом забрали в армию. Чуть раньше познакомился с Мариной, она жила в соседнем подъезде. Мы и не знали, что у них шуры-муры... Месяц отслужил, принял присягу — и отправили назад. Играл во второй команде.

— Ни одного романа?

— Когда играл за Саратов, поехали они в Финляндию. Там в него финка влюбилась, какая-то Киа.

— Сколько Ване было?

— Лет 14-15. Письма на английском писала, он отвечал. Потом уже с «Локомотивом» в Турцию отправились — там турчанка в Ваню влюбилась. Папа ее был владелец этой гостиницы, а дочь-студентка подрабатывала на каникулах. Тоже письмами засыпала.

— Сохранились письма?

— У нас точно нет. Думаю, Ваня сам все это уничтожил. Девчонки-то в него влюблялись, но как с Мариной познакомился — все. Одна девочка все по нему ревела. У нее папа богатый, цветами заведует. Она помладше Вани была, на что-то рассчитывала. Парень-то красивый, что говорить. До сих пор девчонки влюбляются — уже в фотографии...

— В каком-то интервью вы говорили — смерть Вани помогала разобраться с людьми. Даже самые закадычные друзья оказались не очень порядочными.

— Даже неохота говорить — ребята же узнают себя...

— Ну и пусть.

— А у меня христианское отношение. Кто-то брал в долг — и не отдавал. Зато один парень оказался настоящим другом. Пришел и честно сказал, что брал 50 тысяч рублей. Отдал Маринке. А кто-то проговорился, что брал деньги. Вернуть даже не подумал. Сказал бы: «Я в затруднительном положении» — да мы бы простили! А что с доской вышло?

— С какой доской?

— Болельщики пробили памятную доску на доме, где Ваня жил. Улица Дзержинского. В мэрии говорили, что можно вешать только через 20 лет после смерти, но люди собрали тысячи подписей. Доску вешают — а на открытие никто не пришел! Пара человек! А из других городов приезжали.

— От хоккейного «Локомотива» не было никого?

— Только Женя Чуев. Не знаю, какая у него должность в «Локомотиве». Андрюха Васильев был, вратарем играл с Ваней в детской команде.

С Мариной, вдовой Ивана, общения никакого. Она нас отрезала

— С Мариной, вдовой, вы не общаетесь. Хотя бы на кладбище встречаетесь?

— Нет.

— Она на могиле не бывает?

— Может, и бывает, мы же не знаем. Как я могу сказать, если мы не встречаемся?

— Общения с ней вообще никакого?

— Это у них с нами общения нет.

— В голове не укладывается.

— Оказалось, что люди противоположные... Для нашей семьи материальное не важно. А там — на первом месте.

— Как же они жили с Иваном?

— А вот так. Думаю, Ваня со временем что-то стал понимать... Наверное, у нее обида была, что он с ней не расписывался. Может, думает, что мы отговаривали. Были против этого брака.

— А вы не отговаривали?

— Ваня не тот был человек, чтоб отговорить! Всегда принимал решение только сам. Что-то навязать, заставить — невозможно! Долго обдумывал. Когда старший брат предложил ему купить недвижимость, Ваня полгода размышлял. Все взвешивал.

— Так что они не расписывались — родив троих детей?

— Это у Вани надо было спрашивать. Когда детей рожали, на себя записывал сразу. Я ни разу на эти темы разговор не заводил, а старший брат как-то попробовал заговорить. Ваня его оборвал сразу!

— Мог?

— Еще как мог. Это для меня он все время был добрый, мягкий. Впервые я увидел, как он умеет жестко ответить, еще в старом дворце «Торпедо». Бабушка-уборщица какую-то гадость сказала — впервые я увидел у сына стальные глаза. Как-то ей ответил... Он умел так произнести, что человек понимал — второй раз с этим к Ивану лучше не подходить.

— Дома характер мог показать?

— Мать как-то спросила: «Вань, сколько ты получаешь?» У него сразу лицо переменилось.

— Что ответил?

— «Мам, если тебе что-то надо — я куплю». Все, второй раз она этот вопрос не задавала. Эту жесткость хоккей выработал.

Внука не видели ни разу

— С Мариной вы пытались отношения наладить?

— Ну, пытались...

— Внуков-то хочется видеть.

— Мы внука не видели ни разу!

— Сколько ему?

— Исполнилось 9 лет. Родился, кстати, в один день с Харламовым, 14 января. Тоже мистика, я потом до этого дошел: Харламова назвали Валерием в честь Чкалова. Тот погиб — и этот. Ваня взял номер Харламова — тоже гибнет...

— Как же получилось, что родного внука не видели?

— Так не пускают нас к нему...

— А вы б из него хоккеиста сделали?

— Марине предлагали, приходили в садик, насколько знаю. Она ответила: «Не надейтесь».

— Никакого хоккея?

— Да. Слышал, внук футболом занимается, куда-то его водят. Но это так, для здоровья. В спорт она его не отдаст.

— Сразу после смерти Ивана поняли, что с ней не будет контакта?

— Не сразу. До какого-то момента контакт был. Прошло полгода после смерти — в марте нужно было делить через суд. Машины, квартиры, магазины и так далее. Она не выходила на прямой контакт. Наконец со старшим сыном, Сергеем, переговорили, договорились. Приезжаю к Марине домой — мне не открывают.

— Она была в квартире?

— Кто-то точно был. Ну, ушел я.

— Как поняли, что кто-то есть?

— Написано было «Say» — говорите, мол. У них в квартире видео. Снимаешь трубку — видно, кто пришел.

— Вас даже в подъезд не пустили?

— Ну да. В тот же день Марина перезванивает: «Сказали, что вы приходили?» Кто мог сказать? Они в дом только въехали. Ну, неважно. Говорю: «Давай встретимся, решим вопросы». Приезжает со своим братом, беременная. Он меня отговаривал от идеи со школой.

— Вы уже тогда загорелись школой?

— Хотел сделать фонд — но понял: в Ярославле бессмысленно. Мероприятий практически нет. Решил продвигать старую идею со школой. Вот брат Марины принялся меня отговаривать от строительства, сама сидела молча. Потом он вдруг произносит: «Дядь Лень, откажитесь от вашей доли наследства».

— Нормально.

— Я поразился: «А нам что, на пенсию жить?» Пенсия у меня была 6200 рублей.

— Как у него язык-то повернулся?

— Вот и жена моя то же самое сказала. Ругаться я не стал. Говорить, что думаю по этому поводу. Отвечаю: «Саш, я не один. У меня еще сын есть, жена. С ними должен переговорить». После этого особо к ним не ездили. Приходили в садик на праздники. Сначала они нормально реагировали, а потом замечаем: детишки, внуки, от нас отворачиваются, убегают...

— Прежде такого не было?

— Прежде на шею кидались! Что Сашка, что Варя!

— Странно как.

— Почувствовали мы неладное. 7 марта должен быть суд по дележу имущества.

— Дошло до суда?

— Всегда такие вопросы решаются через суд. Если мы договорились — суд оформляет мировое соглашение. Если нет — суд решает, кому какую долю.

— Что суд спрашивал?

— Они ведь не расписаны с Ваней были — вот на суде спрашивают: «Признаете Марину наследницей?» Конечно, признаем — она мать наших внуков!

— Делили половина на половину?

— Нет. У нее 2/3, у нас — треть. Все-таки двое детей и третий уже готов. Что-то мы успели согласовать. Семиместный Volvo сразу вывели из наследства, им оставили. Брат Марины приезжал, договаривались. Говорит: «Зарплата за семь дней небольшая. Подпиши, чтоб Марине перевели, ей жить на что-то надо». Да какие вопросы — пожалуйста!

— «Небольшая» — это сколько?

— 1 миллион 140 тысяч. Что-то еще им отдали. А оставшееся делили на суде. Тут началось странное. Наш адвокат говорит вдруг: «Не ходите на суд, еще ляпнете что-нибудь». Как-то подозрительно. Ладно, раз говорит — мы не ходили. В итоге Марина получила все, что хотела. Но остались вещи, которые не попадали под суд. Проблемные вещи.

— Например?

— Старший сын раскручивал магазинчик. Ванька-то ничем этим не занимался, брат вел все дела. Сдавал помещения в аренду, рассчитывал по налогам. Вокруг Ивана много жуликов крутилось.

— Это как обычно.

— Купил половину какого-то участка, а хозяева второй половины даже не знали, кто хозяин. Там две сестры рассорились, одна желает продать свою часть. Ну и началась тяжба. Говорят: «Это наше родовое имение». Да пожалуйста, отвечаем. Вот стоимость по суду — выплачивайте. Отдаем вам.

— Что Марина хотела получить по суду?

— Деньги-то поделить просто. А по имуществу надо делать оценку. Мы делаем, они делают — оценки различаются. Она получила дачу под Костромой. На квартиру мы не претендовали, у нее 150 метров, у нас — 50. Это квартира Ивана, пусть остается у детей.

— Так как рухнули отношения?

— Третий родился в январе, в марте был дележ. Как она выходила из роддома с Колей, мы увидели по местному телевидению. Показывают — встречают чужие люди с цветами. А родные бабушка с дедушкой наблюдают по телевизору.

— Вас не звали?

— Нет.

— Это знак.

— Это был окончательный знак — нас в семью не пустят. А потом пошли судебные разборки за ту недвижимость, которая не вошла в наследство.

— Теперь-то на суды ходили?

— Да, ходили. Было несколько судов. Марина подавала иски, мы ничего не подавали. Она проиграла все, но...

— Но?..

— Когда отстегнула от нас детей, мы уже заняли жесткую позицию. Я-то хотел все поделить! Когда встречались с ее братом, думал: «Сейчас все разделим, договоримся. Не будет никаких вопросов». А тут ситуация изменилась! Вижу — мы уже не родня. В стороне. Так если мы никто — почему должны что-то отдавать?

— Открытым текстом вам говорила — «внуков не увидите»?

— Нет. Этого нам никогда не говорили. У нее был конфликт, вечно к моей жене цеплялись.

— Из-за чего?

— Когда Ваня купил нам квартиру, Марина обиделась. Почему ей не сказали?! Мы отвечаем: «Ты же жена. Почему мы тебе должны говорить, что сын покупает нам квартиру? Наверное, это он должен был сказать!» Были еще детали.

— Отслеживала каждую его копейку?

— Не только она, но и теща.

— Надо же.

— Если теща узнавала, что Ваня давал в долг кому-то из родственников матери, начинала расспрашивать: «А когда отдадите?» Совсем разные характеры с Ваней. Очень мы все это переживали...

— Сейчас успокоились?

— Только сейчас и успокоились. Жена говорила: «Меньше переживаний, не привязались к детям» — а у меня все кипело внутри! Что из этих детей получится? Может, гены Вани сработают? У старшего сына тоже дочка. Получается, у меня три внучки и один внук.

— Неплохо.

— Хотелось, чтоб мальчонка рос под моим крылом! А сейчас воспитывается в женском окружении. Теща, мама, сестренки. Что из него выйдет? Вопрос! Сам-то я в интернате воспитывался. Ничего в жизни не понимал, своим лбом шишки набивал.

За день до вылета в Минск Ваня узнал, что будет сын

— Что ж сына Ваней не назвала?

— А зачем? Чтоб был Иван Иванович?

— Разве плохо?

— Это их решение, мы не лезем. Назвала Николаем — в честь своего дедушки. Первую дочь назвали в честь моей матери, бабушки Ивана. Она была Агриппина, но все звали Александра. А внучка — Саша. Думаю, здесь Ваня ошибся. Надо было, чтоб девчонке Марина имя придумывала, а себе пацана оставить. Вот у меня все четко было. Особенно с первым.

— «Четко» — это как?

— Сразу было ясно — назову Сергеем. Я молодой был, любил Есенина. Начинал-то с Лермонтова, потом увлекся Есениным. После был Блок, Фет...

— Ваню-то в честь кого назвали?

— А случайно!

— Как так?

— Поначалу хотел Ярославом. В честь города. Прихожу как-то с работы — жена грудью кормит, приговаривает: «Ну что, Ванечка?» — «Какой Ванечка? Хочешь Ваней назвать?» Подумал-подумал — хорошее русское имя! Так и стал у нас Ванечка.

— Все дети — под его фамилией?

— Да. Коля тоже. Еще был суд — мы должны были признать, что Коля его сын. Мы даже не пошли — признали так. Сомнений никаких. Ваня ждал его!

— Что говорил?

— Они накануне вылета, 6 сентября, были на УЗИ. Узнал, что родится мальчик. В самолете всем объявил.

— Прямо перед вылетом?

— Да, сказал: «Ребята, у меня пацан будет!» Сергей, старший брат, на УЗИ с ним вместе ходил. Там случай еще произошел. Выходят — и какой-то пьяненький мужичок к Ване подкатил: «Вот, вы сдали игру...»

— Вот это да.

— Представить, что Ваня сдаст игру... Да быть такого не могло! Невероятно честный мальчик. А этот пьяный сопли жует, начал сморкаться. Серега рассказывал: Ванька не выдержал — ка-а-ак дал ему в табло! Этот пьяный через забор кувыркнулся...

— Что за игра-то?

— Была какая-то накануне — видимо, проиграли. Или еще какую вспомнил. Ванька терпеливый, никогда сразу не бьет. У нас некоторые товарищи говорят: «Бей первым», — а он нет. Терпел.

— Откуда вы знаете?

— Сам присутствовал при некоторых таких разговорах. То сосед, то еще кто-то начнет учить его играть. А Ваня стоит, кивает, даже не усмехнется... Но этот пьяница совершил большую ошибку — и тут же получил!

Приезжал в садик два раза, хотел на внука посмотреть хоть издалека...

— Не пытались внука увидеть?

— А как попытаешься?

— К садику могли приехать. Смотреть через забор.

— Садик там закрытый, ничего через забор не увидишь. Народ бибикает, чтоб ворота открыли. Я раз пытался подъехать, с заведующей встретиться, а ее нет. Второй раз приезжаю — снова нет. Мне как психологу было бы просто интересно со стороны посмотреть, даже не подходить! Как он общается с детьми — это же видно. Насколько знаю, мальчишка общительный.

— Как-то все же узнаете?

— Мой старший брат, Анатолий, был вхож к ним. Но даже фотографировать не давали.

— А потом и его отцепили?

— Потом и его. Вскоре он умер, рак крови. Возили в Москву — нигде помочь не смогли. По всему Ярославлю кровь для него искал. Группа редкая, первая отрицательная. Таких людей — 15 процентов. Намотался я со станций переливания в больницу и обратно... Три года — через весь город в час пик! Вот он с внучками общался. Своих детей не было, Ваня с Сергеем для него как родные. Иван ему помогал как мог. Придет: «Что у тебя окна такие старые?» На следующий день заказывает пластиковые. А заодно и новую кухню. Никогда не думали, что у нас в семье какая-то дележка начнется, — жили в другом мире!

— Сейчас по-другому на людей смотрите?

— Ловлю себя на мысли — да. В советское время возьмешь у человека рубль и уснуть не можешь. Думаешь, как отдать. А сейчас у тебя занимают 10-20 тысяч рублей...

— Не отдают?

— Эти люди с тобой встречаются, здороваются. Делают вид, что ничего не брали. Был случай, человек говорит: «У меня девочка болеет, нужна помощь». Дал. Потом снова просит. И снова. Суммы все возрастают. Понимаешь: тебя начинают доить. Все, до свидания...

— Это у вас? Или у Ивана?

— У меня! Старший сын объяснял: «Не давайте никому денег». Но мы все равно влетели. Дали хорошим знакомым — а потом слышим: «Да у вас и так денег куры не клюют. Мы пробили — у вас миллион долларов...» Хотя никаких денег уже не осталось!

— Сколько дали?

— Пол-лимона.

— Прилично.

— У человека серьезная болезнь. Хотели помочь.

— Вылечился?

— Нет, умер. Только заикнулись — хорошо бы, мол, вернуть, — и слышим такое. Поразились, конечно.

Из вещей Ивана нам вернули только часы и клюшку

— Вера в Бога у вас не пошатнулась после гибели сына?

— Наоборот. После смерти Вани мы сильнее уверовали. Было много совпадений. Не хочу говорить в чем.

— В двух словах?

— Если в двух — Бог мне помог. Дважды его просил — ничего не выходило. Потом понял: сам до конца не верю в то, о чем прошу. Просил уже искренне — тюк, и все сложилось. Это была вещь очень серьезная, от которой многие люди погибают. Я почувствовал присутствие Бога совсем рядом!

— Несколько лет назад приехал к родителям Галимова. Мне показали вещи, которые были с Сашей в самолете. Что-то с разводами от воды, что-то обугленное... Вам вещи сына передавали?

— Нет. Ничего. Один товарищ нашел часы, принес нам. Мы их отдали Марине — тогда еще были в хороших отношениях. Самые обычные, механические.

— Не обугленные?

— Нет-нет. Ничего другого мы не видели. Хотя они таскали с собой клюшки, у Вани была куча карточек, бумажник, деньги, ноутбук... Одну клюшку дали старшему сыну Сергею, передал ее нам. Сейчас дома стоит.

— Была с Ваней в полете?

— Да.

— Самая памятная вещица, которая осталась после сына?

— Портрет. Но Ваня его не видел. Я к вещам спокойно отношусь.

— Самый памятный подарок Вани вам?

— Работал я психологом в Институте повышения квалификации агропромышленного комплекса. Читал лекции о социально-психологических проблемах управления. А здание в сельской местности. Ну и попросил Ваню — купи машину!

— Какую?

— Он тоже прямо как ты: «Какую?» Отвечаю: «Главное — покрепче. Чтоб не ломалась». Он думал, думал — пригнал мне Logan. Дороги, говорит, у нас дубовые, надо смотреть, на чем таксисты ездят. Восемь лет на ней отбарабанил — хоть бы что!

— Это странно.

— Сейчас старший сын купил мне подержанный Renault Fluence. Дед какой-то катался. В Москве недавно был — у вас на таких автомобилях уж и не ездит никто. А у нас в городе считается хорошей.

— О Ване сняли фильм. Кто вложился?

— Я. Кто ж еще вложится?

— Полмиллиона стоил, наверное?

— Куда там! Семь миллионов! Знаете, сколько стоит час работы оператора? А студия в Москве? У нас же своей не было. Собирали материалы. Приходим, просим что-то — а нам: «Плати!» Командировки все я оплачивал. Лена сколько ездила в Питер к ребятам, которые с Ваней в сборной играли. К Максу Соколову, Сушинскому, Сашке, боксеру, с которым вместе в «Нефтехимике» играли...

— Юдину?

— Да, Юдину. Славный парень, они с Ваней дружили. Уже в разных командах были — он аккуратно против Вани играл, не бил. Отстранял так. Кулак-то у него какой.

— Марину на премьеру фильма звали?

— Нет. Насколько знаю, она через жену Коваленко, Ольгу, просила фильм. Но Лена отказала.

— Лена — девушка, снимавшая это кино?

— Да. Потому что до этого она просила, чтоб Саша, моя внучка, дала для фильма интервью. Та уже взрослая была, папу помнила, скучала по нему очень. Но получила отказ.

— Все ясно.

— Марине, наверное, было интересно посмотреть фильм. Оценить, что сляпали. У нас в кинотеатре шел 16 дней.

— Как думаете — сходила?

— Не знаю. Могла испугаться встретить в зале каких-то знакомых. Эта семья сейчас наглухо закрыта для всех вообще. Ни интервью, ничего. Не была, когда доску вешали. Не пришла, когда школу называли в честь Вани. Были мэр, губернатор. А она — нет.

— Как странно.

— Почему странно? Отрезала нас! Где будем мы — там ее не встретить. Не понимает, что отрезает не нас, а Ваню. Когда к внукам не подпускает.

Вуйтеку Ваня не понравился. Но увидел одну игру — сразу вернул

— Вроде бы Вуйтек, только принявший «Локомотив», Ивана собирался отчислить.

— Я после об этом узнал. Вообще думал, что он Ваню взял, — а Вуйтеку, оказывается, мой сын не понравился!

— Почему?

— В команде были старики, волки, а Ваня — худенький. Его все тренеры, один раз взглянув, хотели отчислить. Как Воробьев. Две предсезонки у него Ваня провел — не подошел. Отдали в аренду «Мотору» из Заволжья. Стал вторым бомбардиром! Хозяин этой команды уговаривал: «Ты, Ваня, только никуда не уходи. С деньгами проблем не будет». Потом уж был «Нефтехимик», «Торпедо»...

— Кто-то убедил Вуйтека — надо парня оставлять? Или сам додумался?

— Когда Ваню отдали в Нижний, у них был товарняк на предсезонке. Ванька там две забил и три отдал. 5:0 выиграли, Ткаченко все пять шайб сделал. Вуйтек увидел Ваню в игре, сразу: «Нам этот мальчик нужен». Тут же обратно привезли.

— Вуйтек вроде на премьере фильма был.

— Лена его приглашала — специально прилетел в Москву вместе с женой! Премьера была там. Вуйтек был — а из хоккеистов никого.

— Я об этом прочитал — офигел. Честно скажу.

— А я даже не удивляюсь. Пришел Вайсфельд, был Димка... Ну, в ЦСКА у Никитина по защитникам...

— Юшкевич.

— Да, Юха! Он-то Ваню знал хорошо. Саня Гуськов пришел. Серега Королев, который всего год в «Локомотиве» отыграл. Я, помню, Бога молил, чтоб Вуйтек поставил Королева с Ваней в одну пятерку. Они играли в советский хоккей. Поэтому у них и получилось!

— Не сразу ведь?

— Ну да, пытался то к Литвиненко, то к Скабелке запихать. Даже Тихонову я удивлялся. Ты ж великий — неужели не видишь, что к Ване надо умных ставить?

— А он?

— А он ставил ломовика. Который прет вперед, пока рогом не упрется. Только когда кто-то травмировался, Тихонов поставил его с центровым из Магнитки, Кайгородовым. Как начали шведов возить! Вдвоем! Третий-то вообще был лишний, другого плана. Продавить-протащить. Потом Тихонов вообще перестал Ваню в сборную вызывать. А поставь к ним Мозякина — сумасшедшая была бы тройка! Как, думаю, тренеры, вы этого не видите?

— Главное, Вуйтек нащупал звено.

— Я ходил на тренировки, тогда еще пускали. Только перед самым сезоном будто прояснение — объединил Королева, Ваню и Петерека. Сразу пошло! Антипов говорил: «Когда они выходили, мы просто замирали. Как болельщики смотрели». Это фантастика.

— На московской премьере Дом кино был полупустой?

— Да нет, почти заполнен. Каких-то детей привели. Лена говорила, мы сделали ошибку — ограничили выдачу пригласительных. Заявок-то было много. Побоялись, что люди придут — а мест не хватит.

— Арендовали Дом кино за свои деньги?

— Да. Он вроде Михалкову принадлежит. Мне сказали — чтоб получить зал, надо заплатить. Тысяч шестьдесят, что ли. Дали счет — я перевел.

— Какие-то игры сына в записи у вас остались?

— Ничего нет. Все у Марины осталось. Перстни золотые, награды с чемпионата мира, чемпионатов России...

— Если б пересматривать пару матчей Ивана — какие выбрали бы?

— Кажется, с «Авангардом» встречались в Ярославле. Тогда вместе сыграли Ваня, Яшин и Антропов. На ту игру пришел его детский тренер, Саша Пометалин. У него глаз хороший. Сразу заметил: «Ваня ни одной ошибки не сделал». Мне тогда Антропов очень понравился, уровень сумасшедший. Хейккиля все-таки умный был финн, поставил Ваню к двух энхаэловцам. Те постарше, здоровые.

— А второй матч?

— Любой — где Ваня играл с Королевым и Петереком. Это настоящий советский хоккей. Такие вещи творили!

— Ваша идея с дворцом и школой погибла?

— Я-то открыт. Если найдется человек, который готов вложиться, любит детский хоккей и Ваню, — пожалуйста! Буду счастлив!

— Что для этого надо?

— Только деньги.

— Сколько?

— Полтора-два миллиона долларов.

— Реально?

— Я не знаю. Живу в Ярославле, у меня с крупными предпринимателями знакомств нет. Если б Малахов озвучил бы: «Ребята, давайте соберем!» — наверное, за день собрали бы. А кому это надо? Зато делают открытые площадки для тенниса. При нашем-то климате. Мне Эрик из газеты Toronto Star сказал: «В Канаде открытые площадки больше не строят, это невыгодно. Такой климат, что не окупается». У нас тоже ничего открытое не работает — деньги на ветер! Понаставили на улицах тренажеров...

— Тоже деньги на ветер?

— Конечно! Ну, подойдет бабушка, потрогает его. Мне нагрузка от такого тренажера — на один палец. Зато пройдет мимо пацан с сигаретой, пару раз треснет по нему — и нет тренажера. Вот внучка моя вчера ногти сделала. Спрашиваю: «Сколько стоит?» — «Тысячу рублей!» А мы за тренировку брали 250. На что мамаша лучше потратит — на ногти или здоровье сына?