ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Sept. 11, 2019

И вот следствие морщит лоб, разбирая академическую деятельность юноши, а участники общественной кампании в защиту Жукова готовятся продолжать свою работу.

Наш тезис понятный: недовольство властью не преступление. За слова судить нельзя, а что насилия не было — так это давно всем понятно.

Правда есть опасение, что Жуков где-то в риторическом порыве все же наговорил на «экстремизм», ведь эти статьи сформулированы так, что привлечь можно каждого второго. Мы ждем результатов интеллектуальных усилий следствия.

И вот кандидат физико-математических наук Александр Петрович Коршиков, трудящийся в спеццентре ФСБ, совершает научный прорыв в области лингвистики, который так нужен обиженному следствию (в это трудное для страны время). На основании закрытых методичек, Большой российской энциклопедии и наукоообразных рассуждений о речевых актах Александр Петрович представляет свои выводы, которые ложатся в основу нового уголовного дела Егора Жукова.

С прискорбием Коршиков сообщает, что в большинстве роликов в блоге Жукова призывов к осуществлению незаконной деятельности не имеется. Более того, Жуков последовательно критикует применение насилия против власти и ее представителей: он считает себя теоретиком ненасильственного протеста. Однако на счастье следствия в одном из выступлений на YouTube, еще в 2017 году, восемнадцатилетний студент говорит, что надо хвататься за «любые формы протеста».

Воодушевленный Коршиков строит свои предположения о том, что бы это могло означать. Логика Александра Петровича такова: «любой» — означает какой угодно, а следовательно Жуков наверняка призывает к насилию. У экспертов ФСБ подобные домыслы называются «лингвистическими исследованиями». Наш лингвист даже как будто понимает, что центральный тезис его экспертизы — всего лишь догадка, идущая к тому же вразрез со всеми остальными тезисами Жукова, которые он анализировал. Он начинает рассуждать, что есть дополнительные факторы, «которые делают такую трактовку допустимой», после чего следует еще несколько допусков и домысливаний.

Подобных оснований для уголовного преследования явно недостаточно, и эксперт подкрепляет их цитированием и интерпретацией методов ненасильственной политической борьбы, представленных в списке Джина Шарпа в пересказе самого Жукова. Среди преступлений называется отказ от уплаты налогов, изготовление фальшивых документов, препятствия работе учреждений, мятеж, изготовление фальшивых денег. Ничего из перечисленного Жуков не совершал и ни к чему подобному не призывал, но эксперта беспокоит уже тот факт, что такие методы сопротивления диктатуры можно упоминать публично. Контекст намеренно смещается: так, мятеж и препятствие работе учреждений у Шарпа — это действия, совершаемые сотрудниками государственных структур, перешедшими на сторону протестующих.

Особое раздражение лингвиста вызывает упоминание у Шарпа (также процитировано Жуковым) самосожжения. Это «позволяет предположить, — заключает Коршиков, — что декларация необходимости только ненасильственных методов <…> используется для прикрытия соответствующей агитационной работы Жукова на YouTube».

Наш тезис понятный: недовольство властью не преступление. За слова судить нельзя, а что насилия не было — так это давно всем понятно.

Эксперт так слышит, кто-то «позволяет ему предполагать», а в результате Жуков сидит под домашним арестом, ему грозит пять лет тюрьмы. Больше у следствия ничего нет: похоже, что репрессивный аппарат просто мстит двадцатилетнему студенту Вышки за то, что тот не боится.

Пожалуйста, делайте собственные выводы о том, насколько законно уголовное преследование Егора Жукова.