Из чего исходила, на что рассчитывала и с кем советовалась власть, принимая решение о военной операции в Сирии, — разбирался The New Times
10 ноября сирийским правительственным войскам удалось деблокировать авиабазу Квейрис к юго-востоку от Алеппо, которую более двух лет пытались взять штурмом боевики «Исламского государства»*. Ключевую роль в операции сыграл отряд сирийского спецназа «Гепард», доукомплектованный, полностью перевооруженный и натренированный российскими инструкторами в последние два месяца. Военные успехи подвигли многих экспертов к оптимистичным оценкам: помощь России позволила поднять боевой дух сирийской армии — Путин опять все сделал правильно. Между тем есть и другие новости: например, что в последнее время участились ракетные обстрелы Латакии и, чего раньше не было, расположенной рядом авиабазы «Хмеймим» — главного опорного пункта российской группировки в Сирии. А это значит, что батальона морской пехоты, вполне возможно, для охраны базы скоро может не хватить. Линия фронта в Сирии — как лоскутное одеяло, которое мобильные отряды боевиков будут перекраивать, пока есть деньги и оружие.
Перед «часом X»
Российская военная операция в Сирии началась 30 сентября. А уже 2 октября агентство Bloomberg распространило новость: инициаторами прямой военной помощи правительству Башара Асада были глава президентской администрации Сергей Иванов, министр обороны Сергей Шойгу и глава Совета безопасности РФ Николай Патрушев. Решение, уточняет Bloomberg, принималось летом, когда стало ясно, что силы Асада могут полностью потерять контроль над территорией страны. Кроме того, дерзкая акция под флагом борьбы с общим врагом — терроризмом, указывало Bloomberg, ссылаясь на «высокопоставленного российского чиновника», рассматривалась Москвой как возможность нормализовать отношения с Западом, с перспективой ослабления и даже отмены санкций.
19 октября глава АП Сергей Иванов опроверг информацию Bloomberg. «Всерьез комментировать подобные утечки трудно», — сказал Иванов в интервью ТАСС, уточнив при этом, что финальная стадия обсуждения операции в Сирии проходила на заседании Совбеза России поздно вечером 29 сентября, то есть на следующий день после возвращения Владимира Путина из Нью-Йорка, где он выступил на сессии Генассамблеи ООН и встретился с Бараком Обамой
Эти слова несколько расходятся с реальностью. Как раз «накануне» операции, в течение трех первых недель сентября, глава МИДа РФ Сергей Лавров трижды беседовал по телефону с госсекретарем США Джоном Керри и убеждал того, что в зафиксированной американцами резко возросшей военной активности России в Сирии нет ничего экстраординарного: все, мол, происходит в рамках уже имеющихся военно-технических связей с Дамаском.
Знал ли, разговаривая с Керри, сам Лавров о назначенном на 30 сентября «часе X»? По даным источников The New Times, о принципиальном решении начать авиаудары в Сирии Путин сообщил членам Совбеза РФ за 20 дней до того, как, по словам Иванова, прошло «финальное обсуждение» — то есть на заседании 7 сентября, на котором присутствовал и Лавров. (Кстати, официальной темой того заседания было «обсуждение мер по минимизации угроз для РФ от ситуации с беженцами в ЕС»)
«Скорее всего, в администрации Обамы не знали точного времени начала российских авиаударов», — сказал в разговоре c NT осведомленный вашингтонский эксперт.
По мнению собеседника NT, Обама не хотел встречаться с Путиным в Нью-Йорке, однако российская сторона настаивала, что такая встреча важна ввиду острой ситуации с сирийскими беженцами в Европе, — «если бы Обама отказался (от встречи с Путиным), наши (европейские) союзники его бы просто не поняли». Но в любом случае, подчеркнул американский источник, столь быстрое начало российской операции в Сирии «стало для нас неожиданностью».
Впрочем, Путин еще до поездки в Нью-Йорк знал: у американцев растет озабоченность военными успехами ИГ* в Сирии, и принципиальных возражений с их стороны по поводу российских авиаударов по террористам (а именно в таком ключе озвучивались цели операции) не будет. Знал — потому что еще в середине сентября Сергей Шойгу докладывал ему о «конструктивном» телефонном разговоре по поводу координации действий в Сирии с шефом Пентагона Эштоном Картером.
К августу 2015 года суннитские радикальные группировки, включая ИГ*, «Джабхат ан-Нусру»*, «Ахрар аш-Шам» и другие, контролировали уже около 80% территории Сирии, возглавляемой алавитским кланом, опирающимся на поддержку шиитов — Ирана и ливанской группировки «Хезболла». После того как в начале сентября боевикам «Ан-Нусры»* был сдан стратегически важный аэродром Абу-Духур в провинции Идлиб, и режим в Дамаске утратил последнее из своих преимуществ — в воздухе, в сирийской армейской верхушке началась настоящая паника. Именно тогда в Латакию полетели один за другим «Русланы».
Шок и трепет
На одной из протокольных фотографий октябрьского визита Башара Асада в Москву, которые пресс-служба Кремля выложила только на следующий день, после того как высокий сирийский гость улетел домой, видно, как Путин лично представляет Асаду одного из участников переговоров в «узком кругу» — главу Службы внешней разведки (СВР) Михаила Фрадкова. Путин что-то при этом говорит — Асад улыбается. Конечно, Асад запомнил Фрадкова, с которым уже встречался в Дамаске в феврале 2012 года, — глава СВР прилетал тогда в сирийскую столицу вместе с Сергеем Лавровым. Но у Лаврова были свои задачи — готовить межсирийский диалог, у Фрадкова — свои, куда более насущные для союзного режима: Россия в срочном порядке модернизировала РЛС раннего оповещения на горе Джабаль аль-Харра к югу от Дамаска. Благодаря этому и Сирия, и Иран, и даже «Хезболла» получили страховку от внезапных военных атак.
Но потом ситуация на сирийском фронте резко усугубилась — отчасти из-за неконтролируемого притока боевиков-исламистов извне — и очень скоро стала напоминать то самое лоскутное одеяло, о котором уже говорилось; отчасти из-за громкого теракта 18 июля 2012 года в Дамаске, в результате которого фактически была обезглавлена сирийская армия и разведка: погибли министр обороны Сирии Дауд Раджиха, глава сирийской военной разведки, зять Башара Асада Ассеф Шаукат, а также экс-министр обороны Хасан ат-Туркмани. Тот взрыв устроил сотрудник личной охраны Асада, которого перевербовали боевики. Окружение Асада было деморализовано и, похоже, так и не оправилось от шока. В марте этого года Асад уволил главу отдела политбезопасности армии генерала Рустама Газали и начальника военной безопасности генерала Рафика Шахаде — генералы и их помощники после сильной ссоры устроили между собой драку. «Это прекрасная иллюстрация общего уровня дисциплины и компетентности в сирийском генералитете», — заметил в разговоре с The New Times европейский дипломатический источник. По его информации, Асад из-за постоянных военных неудач перестал доверять данным своей разведки и уже почти год получает «специальную сводку» от российских разведывательных источников. «Ему (Асаду) уже в январе-феврале стало ясно, что без помощи Москвы ему ситуацию не удержать, и он говорил об этом в ближнем кругу, — добавил дипломат, вернувшийся не так давно из длительной командировки в Сирию. — Конечно же, эти опасения были донесены российской разведкой до Путина, и тот стал думать над решением вопроса». На вопрос, почему Асаду не хватило помощи Ирана, собеседник журнала отвечает так: «Иран поставляет Асаду пехоту. Авиация — это другое. Но шииты не могут бомбить преимущественно суннитскую страну, вызывая жертвы среди мирного населения, — это казус белли для всего суннитского мира. И потом американцы никогда не позволили бы иранским самолетам летать в сирийском небе».
Пропагандистская хитрость
Но как тогда мог бросить вызов суннитам, которых среди мусульман, включая российских, 90 процентов, президент Путин? «Российская пропаганда не случайно с самого начала делает упор на борьбе с «Исламским государством»*, — разъясняет в разговоре с NT арабский историк и публицист Али аль-Мусави. — Ни ИГ*, ни его лидер аль-Багдади не пользуются авторитетом в суннитском мире». В сентябре верховные улемы (исламские ученые-богословы) в Саудовской Аравии и Индии, напоминает собеседник журнала, выпустили коллективную фетву против ИГ*. Да и уважаемые всеми египетские богословы часто повторяют: ИГИЛ* убил уже больше мусульман, чем Израиль: «Поэтому реакция суннитского мира на российские бомбардировки, в которых гибнет и мирное суннитское население, пока вялая. Но это — пока».
«Реакция суннитского мира на российские бомбардировки, в которых гибнет и мирное суннитское население, пока вялая. Но это — пока»
Если же конфликт затянется и российские бомбардировки станут еще одним маховиком насилия и хаоса, которые уже раскручиваются на Ближнем Востоке по спирали, все может измениться, и тогда встанет вопрос: насколько решение влезть в Сирию учитывало все эти нюансы и была ли у него вообще какая-то серьезная экспертиза.
Соревнование с собой
В странах Запада эффективно действует десятилетиями налаженная связь между исполнительной властью и экспертным сообществом. Внешняя политика в силу изменчивости глобальных процессов нуждается в стратегическом, порой на десятилетия вперед, планировании даже больше, чем внутренняя, поэтому наиболее заметные и авторитетные «мозговые тресты» на Западе как раз внешней политикой и занимаются, выпуская доклады по наиболее злободневным досье. Задача власти — выбрать в итоге золотую, наименее болезненную середину.
В России — иная картина. Ни «общие» — Совет по внешней и оборонной политике (СВОП), Российский совет по международным делам (РСМД), — ни профильные институты, занимающиеся Ближним Востоком, при принятии решения по Сирии, судя по всему, никак не были задействованы. «Приятно, что вы такого высокого мнения о СВОП, но с нами никто не советовался», — ответил на соответствующий вопрос журнала источник, близкий к руководству Совета.
В наиболее близком к кремлевской администрации Российском институте стратегических исследований (РИСИ) от комментариев по поводу Сирии после некоторых раздумий отказались.
«В октябре власть обращалась к нашему институту с просьбой дать оценку происходящему на Ближнем Востоке, однако перед началом операции в Сирии с нами не советовались», — сообщил журналу ведущий эксперт еще одной «профильной организации» — Центра арабских исследований Института востоковедения РАН — Борис Долгов.
Путин готов принимать любые решения, не советуясь ни с кем: «По сути, он соревнуется сам с собой…»
Впрочем, как и остальные эксперты, опрошенные журналом, он считает действия России в Сирии оправданными, да и сам «неоднократно говорил и писал о необходимости оказать помощь сирийской армии». Долгов убежден, что «Россия рассчитала свои риски, потери и преимущества в Ближневосточном регионе на несколько шагов вперед». В свою очередь, президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский видит главное преимущество сирийской операции в том, что «борьбу с терроризмом Россия ведет не на собственной территории». Да, «будут попытки организовать резонансные теракты», но ведь России к этому не привыкать: «У нас уже были Беслан, Норд-Ост, Буденновск, куда дороже нам обходившиеся». Разговор с Сатановским и Долговым состоялся уже после того, как в Египте, предположительно из-за взрыва бомбы, упал российский самолет и погибли 224 человека…
Все крупные решения российских властей, включая Украину и Сирию, были закрытыми и предопределены тем, что Путин стал президентом на гребне второй чеченской войны, считает авторитетный эксперт из Института Брукингса (Вашингтон) Фиона Хилл. «Все президентство Путина — это лидерство военного времени», — сказала Хилл в комментарии для NT. А с учетом отсутствия сдержек и противовесов в российской системе власти и «умения манипулировать людьми и большими массивами информации» напрашивается вывод: Путин готов принимать любые решения, не советуясь ни с кем: «По сути, он соревнуется сам с собой…»
СВИДЕТЕЛЬСТВО
«Поблагодарили, но поступили по-своему»
Как принимались решения о военных операциях за рубежом во времена СССР — The New Times cпрашивал осведомленных людей
Евгений Киселев, журналист:
Советские руководители считали правильным обращаться за советами к экспертам. Многие из тех, кто начинал карьеру в конце 50-х — начале 60-х годов в отделе ЦК КПСС, отвечавшем за связи с соцстранами — его тогда возглавлял Юрий Андропов, — впоследствии стали столпами экспертного сообщества. Георгий Арбатов возглавил Институт США и Канады, Олег Богомолов — Институт экономики мировой социалистической системы, Лев Делюсин — Институт научной информации по общественным наукам и т.д.
С экспертами считались еще и потому, что многие кремлевские вожди, рекрутированные на руководящую работу чуть ли не от токарного станка, хоть и получили потом дипломы разных заочных вузов и партийных академий, но настоящего образования толком не имели — и порой не стеснялись в этом признаться. Известный эпизод сохранился в воспоминаниях журналиста и дипломата Александра Бовина, работавшего когда-то спичрайтером Брежнева: Леонид Ильич, прочитав написанный для него проект речи, сделал только одно замечание: «Все хорошо, но ты только, Саша, цитату из Маркса убери. Все равно никто не поверит, что я Маркса читал».
Тем не менее советы экспертов в Кремле часто игнорировали. Академик Евгений Примаков как-то рассказывал, что в 1979 году, будучи директором Института востоковедения, подготовил для руководства страны несколько записок о возможных сценариях развития событий в случае ввода в Афганистан советских войск. Записки, готовились, разумеется, в строгой тайне. Только несколько сотрудников института были допущены к работе над ними. Ведь даже далеко не все члены Политбюро знали о готовящейся акции. В записках анализировались возможные последствия и риски — внутри Афганистана, в других странах Ближнего и Среднего Востока, в области отношений Москвы с Китаем и Индией и т.д.
Евгений Максимович вспоминал, что аналогичные записки составляли и его коллеги из других институтов. Эксперты были единодушны: войска вводить не надо. Последствия могут быть катастрофические.
Прогнозы, по словам Примакова, оправдались практически полностью — включая даже бойкот Олимпиады-80 в Москве. В Кремле записки прочитали, ученых-экспертов поблагодарили, но поступили по-своему
Михаил Мейер, президент Института стран Азии и Африки (ИСАА) МГУ:
Решения по внешней политике принимались в советское время по-разному. Решение по Афганистану много времени не заняло. Нас как специалистов никто не спросил.
Профессор Ахрамович, известный специалист по современному Афганистану, который тогда был нашим директором, рассказал нам, что и его совета не просили. А когда он попытался возразить, то военные ему объяснили: у нас, дескать, такая нынче замечательная военная техника, что вот если мы этим снарядом попадем в пещеру, то всех, кто там был, просто размажем по стенке. Возможно, это было новацией, хотя надо сказать, что даже у непросвещенного человека сразу возникает вопрос: а знают ли военные, сколько там пещер в Афганистане? Я думаю, их никто не считал, а количество их огромно. Поэтому какими бы мощными ни были наши снаряды, все равно их на все пещеры не хватит. Это я к тому говорю, что нам, востоковедам, было что сказать в ответ на всю эту военную похвальбу, но нас не спрашивали. Они считали, что сами умные и много знают. А в итоге так и получилось — наших возможностей не хватило на все пещеры
Фарид Сейфуль-Мулюков, политобозреватель Гостелерадио СССР, востоковед-арабист:
Решение по Афганистану принимали несколько человек. Но не Брежнев. Он тогда был болен, ему просто это решение подложили, он поставил подпись, и все. Принимали три человека: председатель КГБ Андропов, министр иностранных дел Громыко и министр обороны Устинов. Потом решение утвердили на Политбюро ЦК КПСС и ввели войска. Поводом послужили разведданные из разных источников о той угрозе, которая возникла для России и Афганистана в связи с Исламской революцией в Иране**, ну и в связи с действиями американцев в Пакистане.
Тогда не могли просчитать, чем все закончится. И надо сказать, были определенные разногласия между некоторыми службами нашей страны, но решение приняли.
Оценивали его, конечно, по разному. Говорили, что оно было ошибочным и избыточным, потому что Афганистан был самый мирный южный сосед Советского Союза, и даже в годы Второй мировой войны ни один немецкий шпион не проник на территорию Афганистана, в отличие от Ирана, например.
Но, на мой взгляд, ошибка была как раз в том, что мы не сохранили Афганистан. Когда наконец-то мы нашли лидера, который был способен удержать там ситуацию, я говорю о Наджибулле***, то случилась смена вех уже у нас: сперва Горбачев и Шеварднадзе, а потом Ельцин и Козырев фактически отказались от него. Думаю, если бы мы продолжали сотрудничать с Наджибуллой, то могли бы союзный нам Афганистан сохранить и удержать от вовлечения в афганский внутренний конфликт талибов, и не было бы потока наркотиков, которые захлестнули Россию и Европу. За эту ошибку мы платим сейчас, и возможно, в будущем будем платить: ведь мы открыли дорогу этим темным силам, талибам, которые могут соединиться с ИГИЛ*. И тогда всей Средней Азии придется трудно.
* ИГИЛ, или ИГ («Исламское государство») — запрещенная в России террористическая группировка.
** 1 февраля 1979 года в Иран вернулся опальный аятолла Хомейни, который взял власть в свои руки. В марте того же года был проведен референдум о новом политическом устройстве, и 1 апреля 1979 года Иран был объявлен Исламской республикой.
*** Наджибулла — бывший начальник службы безопасности ХАД, ставший в 1987 году президентом Демократической республики Афганистан (ДРА). Спустя год после распада СССР режим ДРА, лишившийся внешней поддержки, был свергнут моджахедами. Наджибулла укрылся в здании миссии ООН в Кабуле, где пребывал до 1996 года, пока не был захвачен и казнен захватившими власть талибами.
0
70.00
