Разумеется, совсем без нефти и нефтегазовых доходов Россия в ближайшие десятилетия не останется. Однако резкое снижение поступлений от экспорта углеводородов и неизбежное сокращение добычи – это уже не прогноз алармистов, а новая экономическая реальность. Если до начала коронакризиса отечественные эксперты ожидали, что пик нефтедобычи в стране придется где-то на 2025 год, то сегодня многие говорят о том, что этот пик был уже пройден в 2019-м. А дальше, с учетом вводимых ограничений и состояния наших запасов, добыча будет не увеличиваться, а только падать. Доходы от продажи углеводородов, естественно, тоже. Неудивительно, что власти и экспертное сообщество вновь озабочены проблемой диверсификации экономики: как поменять структуру хозяйства, чтобы сделать его менее зависимым от спроса на топливо? Построение инновационной экономики даже стало частью плана правительства по посткризисному восстановлению.
Обязательно упадут?
Пандемия коронавируса уже больно ударила по «нефтянке»: весной этого года цена барреля марки Brent опускалась до уровня $23,48, а российской Urals – до $14,96. Что касается спроса на нефть, то он во втором квартале сократился на 20–25%. Как следствие, текущие перечисления в бюджет от Федеральной таможенной службы (ФТС) за январь–май 2020-го по сравнению с аналогичным периодом прошлого года снизились на 22,9%, а в апреле и мае это падение достигало 40% в годовом исчислении. Нужно ли уточнять, что ФТС перечисляет прежде всего деньги, получаемые от экспорта углеводородов. Теперь пара слов о том, что значат нефть и газ для отечественной экономики. По оценке Минэкономразвития, в прошлом году доля нефтегазовых поступлений в доходной части бюджета РФ равнялась 40,8%; доля минеральных продуктов (читай: нефти и газа) в структуре российского экспорта, согласно данным ФТС, была на уровне 63,33%. Немало. Но это лишь то, что лежит на поверхности. А если учесть, что от топливно-энергетического комплекса (ТЭК) во многом зависят бюджеты регионов и состояние важнейших несырьевых отраслей – транспорта, строительства, машиностроения и металлургии, – картина будет еще более впечатляющей. Соответственно, снижение добычи углеводородов или сокращение спроса на них в нынешней экономической парадигме представляет серьезную угрозу для хозяйства страны. Если верить самым мрачным прогнозам, при сохранении тренда на дешевую нефть долгосрочные потери одного только российского экспорта могут достигать $100–200 млрд в год.
Но действительно ли нас ждет эпоха дешевой нефти? Ведь после резкого падения в марте–апреле нефтяные котировки приподнялись, и с конца мая цена барреля Brent утвердилась выше отметки $40. Хотя весной многие экономисты говорили, что до начала четвертого квартала цена будет колебаться в диапазоне $30–35. Около отметки $40+ торгуется и наша нефть Urals (в бюджет заложена цифра $42,4). Но эксперты говорят, что в краткосрочной и долгосрочной перспективе проявится целый набор факторов, которые будут толкать цену барреля вниз. В ближайшие шесть месяцев наиболее очевидными рисками станут наступившая мировая рецессия и угроза второй волны пандемии, которая вновь заморозит начавшие оживать экономики. К этому надо добавить проблему запасов горючего, которые накоплены по всему миру. Как отмечал на конференции «Россия без нефти: рецепты выживания» партнер информационно-консалтингового агентства RusEnergy Михаил Крутихин, «мы видим в хранилищах явный перебор автомобильного и авиационного топлива». И это понятно, самолеты летают мало, использование автотранспорта тоже ограничено. Так, июньские графики министерства транспорта США показывали, что число авиационных пассажиров после максимального спада восстановилось примерно на 10%. А количество американцев, путешествующих автомобильным транспортом, составляло 15% от докризисного уровня. В этих не самых лучших условиях на нефтяной рынок рвутся новые поставщики. Например, Ливия. В начале июня канал Libya Alahrar сообщал, что Национальная нефтяная корпорация (NOC) возобновила добычу на крупнейшем месторождении страны ЭшШарара. Конечно, у ливийцев еще куча проблем, но, по словам Крутихина, если стране удастся восстановить экспорт, то предложение черного золота увеличится на 400 тыс. баррелей в сутки. Наконец, тревогу бьют переработчики: на НПЗ по всему миру маржа сжимается до минимума или вообще уходит в минус. Поэтому стоит нефтяным ценам подрасти, как владельцы заводов начинают требовать скорректировать рынок.
Призрак Греты
В долгосрочной перспективе дела могут обстоять еще хуже – эпидемия COVID-19 стала катализатором для ускоренного перехода европейских государств к зеленой, безуглеродной энергетике. 27 мая председатель Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен обнародовала план по восстановлению экономики ЕС («ЕС следующего поколения») стоимостью 750 млрд евро. Одним из приоритетов в нем значится поддержка вектора на достижение т. н. климатической нейтральности, то есть отказа от выброса техносферой углекислого газа (СО2) в окружающую среду. Еще в декабре 2019 года Еврокомиссия представила «зеленое соглашение», направленное на декарбонизацию (снижение углеродоемкости) энергетической отрасли континента и экономики в целом. Конечной целью программы является прекращение выбросов парниковых газов к 2050 году, и на эти цели в ближайшие 10 лет будет потрачен 1 трлн евро. Еще можно вспомнить недавний демарш французского президента Эммануэля Макрона, заявившего о выделении 1 млрд евро для стимулирования производства электро- и гибридных автомобилей в стране (общая сумма инвестиций на восстановление автопрома – 8 млрд евро). Макрон хочет, чтобы Франция ежегодно производила 1 млн экологически чистых автомобилей и стала лидером нового, «зеленого» автопрома. И подобных примеров много.
«Я думаю, если завтра вирус исчезнет и все будет в порядке, то вернуться в полном масштабе к докризисной энергетике не удастся, – говорит Михаил Крутихин. – Многие правительства начинают выделять деньги и строить планы на будущее, с тем чтобы скорее осуществить декарбонизацию, которую они намечали на 2050 год. В результате спрос на нефть, газ и уголь может сильно сократиться». Этому сокращению поспособствуют и некоторые карантинные ноу-хау вроде удаленки и дистанционной торговли, которые, видимо, плотно войдут в нашу жизнь. Возможность удаленной работы, учебы и пр. снизит нагрузку на транспорт, сократит городские энергозатраты, а в перспективе уменьшит потребность людей в очень многих вещах, включая одежду и обувь, – так полагает директор Института стратегического анализа компании ФБК Игорь Николаев. Как следствие, снизится потребность в природных ресурсах. Эксперт говорит, что мы наблюдаем сейчас начало ухода от т. н. общества потребления: «Разумеется, такие цивилизационные сдвиги не происходят быстро, но, на мой взгляд, то, что мы сейчас переживаем, это и есть такой переход».
Лукавые цифры
Российской экономике придется както реагировать на эти вызовы. Впрочем, власти страны с начала нулевых твердят о необходимости «слезть с сырьевой иглы», провести реиндустриализацию, перевести экономику на инновационные рельсы и т. д. Только пока как-то не получалось. Но может, выйдет на этот раз? Пока основные надежды связаны с анонсированным планом правительства по восстановлению экономики – он рассчитан на два года и оценивается более чем в 5 трлн рублей. В документе 500 пунктов по девяти направлениям, среди которых запуск инвестиционной активности, поддержка малого и среднего бизнеса, меры по стабилизации рынка труда. Там же, по словам премьера Михаила Мишустина, говорится и о формировании инновационной несырьевой экономики. Но если взглянуть на заложенные в плане показатели роста ВВП в 2,5%, станет понятно, что никакого инновационного рывка не будет. Ведь, по прогнозу Минэкономразвития, падение в этом году составит 5%, а конъюнктурный отскок в 2021-м – 2,8%. То есть больше, чем заложено в плане! И благодарить за этот рост надо не наш кабинет, а власти Соединенных Штатов, ЕС и Китая, которые своей экономической активностью подогревают сырьевые рынки. Стоит энергоносителям подорожать, и вот вам искомый рост в 2–2,5%. И так во всем: заявленные меры властей по поддержке малого и среднего бизнеса эксперты оценивают как попытку сохранить то, что есть, но не как стремление создать что-то новое. Это же относится и к громким инициативам вроде налогового маневра в IT-индустрии. Напомним, президент Владимир Путин по итогам совещания по развитию отрасли связи и информационных технологий предложил снизить страховые взносы для IT-компаний с 14% до 7,6%, а налог на прибыль – с 20% до 3%. Также глава государства поручил кабинету проанализировать условия работы ITкомпаний и подготовить комплексный план поддержки отрасли, включив его в общенациональный план восстановления экономики. Это здорово, но по факту речь о том, чтобы Россия не растеряла то, что имеет. Ведь, как отмечали на совещании представители самих ITкомпаний, выручка разработчиков программного обеспечения с середины апреля в годовом исчислении упала на 39%, и без господдержки фирмам попросту грозит банкротство, а их специалисты могут уехать за рубеж.
Либералы против государственников
А существует ли вообще шанс на построение в РФ несырьевой экономики, и какие рецепты для этого есть? В экспертном сообществе доминируют два основных подхода к решению проблемы – условно либеральный и условно государственнический. Первый (в общих чертах) предполагает резкое снижение участия государства в управлении экономикой, проведение новой приватизации, поощрение частного предпринимательства, максимальное открытие страны для иностранных инвесторов, капиталов и технологий, которые и станут основой для построения новых несырьевых отраслей. Еще предлагается пересмотреть систему бюджетных расходов путем сокращения ассигнований на силовые ведомства в пользу науки, образования и здравоохранения и т. д. Вроде логично, но есть несколько «но». Например, необходимым условием привлечения западных инвестиций и технологий является снятие западных санкций. А это вряд ли возможно без корректировки политической системы РФ и выполнения ряда требований, в том числе возврата Украине Крыма. Кроме того, опыт приватизации 90-х говорит, что открытие дверей иностранному капиталу само по себе не гарантирует притока прямых инвестиций и технологий. Напротив, этот капитал может стать одним из драйверов деиндустриализации. Если верить докладу Счетной палаты «Анализ процессов приватизации государственной собственности в Российской Федерации за период 1993–2003 годы», в ряде случаев американские инвесторы приобретали высокотехнологичные российские предприятия с целью их последующего банкротства, чтобы избавиться от нежелательных конкурентов. Правда, имеется положительный опыт работы сборочных производств (автомобили, бытовая техника), которые иностранцы стали открывать в России с начала 2000-х. Но, как отмечал заведующий Лабораторией структурных исследований РАНХиГС Алексей Ведев, «промышленная сборка не очень экспортоориентирована», поскольку крупные компании «дают лимиты на производство», а экспорт, если он есть, ориентирован на бывший СССР. Другой, государственнический, подход предполагает ставку на госинвестиции и реализацию с их помощью мега-проектов – инфраструктурных, промышленных, образовательных и т. д. Они потянут за собой все остальное – бизнес, новые отрасли. Собственно, этими проектами власти РФ и пытаются заниматься последние несколько лет. Но, если проанализировать структуру сделанных инвестиций, окажется, что они направлены не на трансформацию сырьевой модели, а на ее консервацию. Поскольку больше всего средств вкладывалось как раз в разработку новых нефтегазовых месторождений, строительство трубопроводов и т. д. Вдобавок есть вопросы к эффективности госвложений. «Если мы будем развивать государственные инфраструктурные проекты и эти проекты станут реализовывать госкомпании, то деньги будут просто перекладываться из одного кармана в другой с завышенными расходами и крайне низким мультиплицирующим эффектом», – говорит Алексей Ведев. Впрочем, виновников, которые снова и снова делают ставку на развитие ТЭК, понять можно – трудно ломать то, что уже несколько десятилетий является экономическим хребтом госсистемы. Лучше уж сохранять модель, которая обеспечивает хоть какой-то рост и стабильность. Тем более отраслей, способных заменить «нефтянку» здесь и сейчас, у нас в общем-то нет. Скажем, в условиях кризиса неплохо показали себя сельское хозяйство и пищевая промышленность (последняя демонстрировала рост даже в условиях карантина). Но доля их слишком мала. По данным ФТС, в 2019 году продтовары и сельхозсырье, вместе взятые, составили лишь 5,85% от объема российского экспорта. К слову, самые крупные статьи дохода помимо углеводородов – это металлы (8,87%) и продукция химической промышленности, т. е. минеральные удобрения (6,39%). И то, и другое пусть не сырье в чистом виде, но продукция низкой степени переработки.
Голубое топливо «зеленой» экономики
Доктор экономических наук, советник гендиректора ООО «Газпром экспорт» Андрей Конопляник в рамках конференции «Россия без нефти: рецепты выживания» предположил, что драйвером инновационного развития для нашей страны мог бы стать… сам ТЭК. Только для этого его нужно встроить в формирующуюся систему низкоуглеродной декарбонизированной экономики Евросоюза. Это позволит решить сразу две задачи: сохранить доходы отрасли и сформировать новый технологический уклад, проще говоря, построить ту самую экономику будущего, основанную на новых технологиях и знаниях. Правда, в ее основе снова будет лежать углеводород – природный газ. Сегодня основные сферы применения голубого топлива – это электроэнергетика и химическая промышленность. Но завтра метан может стать сырьем для производства водорода, которому в «зеленой» экономике отводится роль важного энергоносителя. Главное, чтобы это производство шло без выброса СО2. Есть несколько основных промышленных способов получения водорода: – методом электролиза из воды; – из метана методом его паровой конверсии (т. н. паровой реформинг метана); – из угля пропусканием паров воды над раскаленным углем при температуре около 1000 С; – из биомассы термохимическим или биохимическим способом. Сейчас экологически озабоченные чиновники Евросоюза ратуют за электролиз как самый чистый метод, ибо при нем не выделяется углекислый газ. Но, как поясняет Андрей Конопляник, «чистым» является электролиз как таковой, а предыдущие звенья производственной/энергетической цепочки вполне себе углеродоемкие и предполагают выбросы СО2. Кроме того, электролиз примерно в 10 раз более энергоемок, чем процесс получения водорода из природного газа. Итак, паровой реформинг метана дешевле, но дает нежелательные выбросы, поэтому в конце технологической цепочки нужно «пристроить» систему улавливания и захоронения СО2 (CCS). А это добавляет 20–40% к затратной смете. Но уже сейчас, по словам Конопляника, «есть определенные наработки в кооперации с европейскими институтами и компаниями» по производству водорода из метана без доступа кислорода, а значит, и без выброса СО2. В итоге получаются водород и твердый углерод, который, если его вычленить, можно использовать в шинной промышленности, в атомной энергетике и т. д. «В этом я вижу сближение наших коммерческих интересов, которые, может быть, перевесят те политические интересы, которые объединяют Европу и США и которые построены на понятии «лояльность», – резюмирует эксперт. ■
0
44.25
