Сравнительно недавно этот день даже стал официальным торжеством – Днем воинской славы России. Мы помним легендарные слова князя «кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет», его боевой клич «за Русь» и трагическую фразу новгородского кузнеца «эх, коротка кольчужка». Мы с детства зрительно представляем, как пешие русские ратники остановили тевтонскую «свинью» и как тонули, уходя под ломающийся лед, «псы-рыцари».
Короче говоря, большинство людей представляют события тех дней примерно так, как они показаны в знаменитом фильме Сергея Эйзенштейна «Александр Невский». Даже на учрежденном в годы Отечественной войны ордене Александра Невского в древнерусском шлеме изображен именно актер Николай Черкасов, сыгравший князя в том самом фильме. Однако к реальности эта выдающаяся кинолента имела весьма отдаленное отношение. Попробуем отделить зерна от плевел, то есть достоверно известные исторические факты от созданных вокруг них мифов и легенд.
«Важнейшее из искусств», или Как рождаются мифы
Путаница возникает уже с самой датой торжества. В Новгородской первой летописи точно указано, что битва состоялась пятого апреля, в субботу пятой недели поста, в день памяти мученика Клавдия и похвалы Богородице. В то же время в трех псковских летописях однозначно говорится, что бой был первого апреля. Единственным логичным объяснением этого казуса является возможное расхождение летоисчисления в соседних городах.
Речь, естественно, идет о юлианском календаре или так называемом «старом стиле». Мы привыкли, что при пересчете дат на современный григорианский календарь нужно прибавлять 13 дней, однако это справедливо лишь для ХХ века. Расхождение чисел накапливалось веками, увеличиваясь примерно по трое суток за каждые четыре столетия, поэтому для XIII века нужно прибавлять не 13, а только семь дней. Получается, что даже если считать дату 5 апреля истинной, то отмечать ее мы должны 12 апреля. Однако в 1995 году депутаты законодательно закрепили День воинской славы за 18-м числом, то ли в силу исторической безграмотности, то ли не желая придавать побоищу «космические» масштабы, ведь означенная дата уже была занята Днем космонавтики. Впрочем, в общей картине пренебрежения исторической правдой это лишь небольшой штрих.
Сам миф о грандиозном Ледовом побоище не такой уж и старый, ему менее сотни лет. В дореволюционные годы этому событию уделяли не слишком большое внимание, справедливо считая, что в бесконечной череде приграничных баталий между русскими князьями и крестоносцами было много событий куда более значительных. Например, сражение под Юрьевом 1234 года или знаменитая Раковорская битва 1268 года были гораздо более масштабными, нежели Ледовое побоище, и не менее успешными для русичей. Но в пользу последнего было то, что в нем отличился князь Александр Невский, который много позже, уже в 1547-м, был канонизирован как общерусский святой. Это был политический ход – стране нужны были свои герои, к тому же московские князья были прямыми потомками Александра, ведя свой род от его младшего сына Даниила. Не забудем и о том, что десять лет спустя Иван Грозный, при котором и произошла канонизация, затеял Ливонскую войну, по сути, продолжив деяния пращура.
В следующий раз о персоне князя-воителя вспомнили при Петре Первом, который основал Санкт-Петербург как раз на том месте, где Александр бил шведов, пришедших, согласно летописи, «на его землю». И чтобы подчеркнуть историческую преемственность и обосновать легитимность захвата земель в устье Невы, мощи князя были торжественно перенесены в новую столицу. Для этого не отличавшийся набожностью Петр даже распорядился великолепный монастырь построить, позже получивший статус лавры. Здесь стоит отметить, что Невским князя Александра при жизни не называли, это прозвище появилось только в XV веке, причем так же именовали и его сыновей. Видимо, это было связано именно с владениями князя, как князь Тверской, Московский, Киевский и т. д. Прямого же отношения к победе в битве со шведами на берегу Невы в 1240 году прозвище не имело – это миф, возникший гораздо позже.
Чуть позже появился и орден Александра Невского – на тот момент третий в иерархии русских орденов. Задумал его Петр, но учредила вскоре после его скоропостижной кончины Екатерина. Потом традиция перекочует в советскую наградную систему, а позже и в современную российскую. Правда, сейчас это общегражданская награда, подчеркнуто мирная.
Стоит отметить, что если государственная деятельность Александра Невского в дореволюционной России была в центре научного внимания, то о выдающейся роли Ледового побоища говорить было не принято – его не изучали в большинстве университетских курсов истории, в некоторых проходили вскользь. В то же время в гимназических курсах, направленных скорее на патриотическое, нежели на научное восприятие истории, битве на Чудском озере придавалось большое значение.
Третий и решающий этап по созданию героического образа апрельских событий 1242 года пришелся на тридцатые годы ХХ века. Идеологический заказ шел из Кремля, озабоченного разрастанием немецкого нацизма, а воплощать его пришлось великому кинорежиссеру Сергею Эйзенштейну. Стоит отметить, что в тридцатые годы положение киноклассика было весьма шатким и даже опасным, поскольку после поездки на Запад он оказался в опале. После выхода «Октября» в 1927 году Эйзенштейну не дали выпустить на экран ни одной картины, и он отлично понимал, что фильм о Невском становился для него последним шансом вернуть расположение властей. Осознавал он и то, что это должна быть скорее актуальная картина о патриотизме, единении народа и борьбе с немецкими интервентами, нежели реалистичное историческое полотно. Для Эйзенштейна события 1242 года были лишь фоном, чего он не скрывал. Режиссер консультировался с выдающимися историками своего времени Артемием Арциховским, Юрием Готье, Николаем Грацианским, но принял лишь комментарии относительно военного костюма, события же изложил так, как ему было необходимо. Не случайно академик Михаил Николаевич Тихомиров публично раскритиковал написанный Петром Павленко сценарий фильма в статье с весьма характерным названием – «Издевка над историей».
Лишним подтверждением политической подоплеки этого кино стала его прокатная история. Выйдя на экраны в конце 1938 года, фильм сразу получил грандиозную популярность, но был изъят из проката после заключения пакта Молотова–Риббентропа в августе 1939‑го.
А после начала войны картина снова вернулась на экраны, приобретя совершенно новое значение.
Созданный Эйзенштейном образ был столь ярок, что очень быстро вытеснил историческую реальность, по сути, создав новую. В 50–60‑е годы появились вполне «научные» труды, посвященные тактике русских войск в соответствии с фильмом и обосновавшие значение Ледового побоища уже как ключевого момента в борьбе с католической западноевропейской агрессией против православной Руси. В условиях холодной войны это было весьма актуально и востребовано. Под новым углом зрения битва стала одним из важнейших событий средневековой истории России, едва ли не краеугольным камнем ее развития, и именно в такой интерпретации она вошла во все школьные и институтские учебники. На явные фактологические нестыковки и преувеличение масштабов сражения приверженцы истмата и диамата старались не обращать внимания, заменяя аргументы эмоциональными патриотическими клише.
«Терра Мариана»
Между тем Ледовое побоище не является «белым пятном» истории – источников, описывающих эти события, существует достаточно. Во‑первых, это Новгородская первая летопись старшего извода, создававшаяся практически одновременно с событиями на Чудском озере. Это самое подробное и детальное описание военной кампании 1242 года. Далее, это Псковская летопись, точнее, три списка летописи, незначительно отличающихся друг от друга. Они тоже написаны в середине XIII века. Наконец, это Ростовские, Суздальские (Лаврентьевская) и Владимирские летописи, а также несколько более позднее «Житие князя Александра Ярославича». Впрочем, последнее можно считать источником скорее литературным, нежели историческим.
Важно, что сохранились и источники с другой «заинтересованной стороны», прежде всего «Старшая Ливонская Рифмованная хроника». Она была составлена в конце XIII столетия и содержит 12 017 стихов. На основании ее текста и некоторых других документов были созданы еще несколько дошедших до нас, но более поздних источников, например, «Хроника Тевтонского ордена», «Хроника Ливонии» и т. д. Перекрестная критика различных источников дает возможность сформировать относительно достоверную картину событий. Попробуем в ней разобраться.
Начнем с общей ситуации в Прибалтике, которая на рубеже XII–XIII веков сильно изменилась. Виной тому создание двух рыцарских орденов – Тевтонского (1193 год) и ордена меченосцев (1202 год). Корни их восходят к крестовым походам в Палестину, где первоначально немецкие рыцари входили в структуру орденов госпитальеров и тамплиеров. Постепенно немцы уступили пальму первенства французам и англичанам, а может быть, осознали бесперспективность ближневосточных конфликтов, после чего переориентировались на захват и христианизацию языческих племен в недалекой Прибалтике – прусов, ливов, латгалов, земгалов, курши, эстов и т. д. Тевтонский орден ориентировался на восточнопрусские земли (с Русью они напрямую не контактировали), а меченосцы на земли, названные ими «Терра Мариана» («Земля девы Марии» или «Удел Богородицы»), в которые входили четыре епископства – Рижское, Дерптское, Эзель-Викское и Курляндское, собственно владения ордена и прибрежные территории, подвластные Датскому королевству. Рыцари, а также купцы, торговцы, ремесленники и прочий европейский люд укрепились в построенных ими замках и городах, остальная земля была населена вышеназванными местными племенами, которые подчинялись новым господам весьма неохотно. Ранее некоторые из этих племен платили дань русским князьям (полоцким и новгородским), что, естественно, стало «яблоком раздора». Вооруженные конфликты между рыцарями и дружинами русских князей начались практически сразу, причем в большинстве случаев инициатива исходила от наших предков. Крестоносцам было не до походов на Русь (их и не было), они все силы тратили на удержание в подчинении непокорных эстов. За первую четверть XIII века известно более десятка больших походов русичей в Ливонию, которые увенчались грандиозным разгромом войск ордена, учиненным князем Переяславль-Залесским и Новгородским Ярославом Всеволодовичем под Юрьевом в 1234 году. Кстати, в том сражении впервые участвовал его четырнадцатилетний (или пятнадцатилетний – год рождения в разных источниках не совпадает) сын – княжич Александр. Нанесенный меченосцам урон был весьма велик, о чем свидетельствуют немецкие источники. Через два года, в 1236 году, крестоносцы, усиленные подошедшим из Германии отрядом, ввязались в войну с литовскими племенами и были разбиты окончательно. Согласно источникам, в битве при Сауле погибли 48 рыцарей ордена и сам возглавлявший их великий магистр Фольквин фон Наумбург. Это при том, что списочный состав ордена в лучшие времена не превышал сотни рыцарей! В сражении сложили голову и 180 из 200 псковских воинов, бившихся на стороне… ордена меченосцев!
Две твердыни
Это весьма важный нюанс – Псков и Новгород в те времена были если не врагами, то прямыми конкурентами и зачастую выступали на разных сторонах, а порой и воевали друг с другом. Псков граничил с землями Дерптского епископа, которому покровительствовал орден, располагаясь на равном расстоянии от Риги и Новгорода. И доставалось ему порой от обеих сторон – новгородцы ходили в набег, а крестоносцы мстили псковичам. И дружил Псков в разные моменты то с одними, то с другими, и, естественно, внутри города была как «проновгородская» партия, так и сторонники дружбы с Ливонией. «Ничего личного, только бизнес» – все-таки основным торговым партнером псковичей была Европа, а Новгород как раз выступал конкурентом. В 1240 году псковичи после неудачной войны и падения Изборска (новгородцы им на помощь не пришли!) заключили договор о дружбе с ливонцами, в соответствии с которым в городе находились два рыцаря-фогта, выполнявших представительские и, возможно, судебные функции. Всего два! Наверное, с ними был небольшой отряд воинов – кнехтов, но в любом случае силы их были очень малы (два-три десятка человек) и находились они в городе по приглашению самих псковичей. Мало того, псковичи вместе с крестоносцами построили в формально ничейных, но традиционно плативших дань Новгороду землях племени водь крепость Копорье, что было воспринято «господином Великим» как прямая агрессия. Теперь уже Новгороду пора было задуматься о своей безопасности.
Новгородская республика (как и псковская) традиционно не имела «своего» князя, а приглашала его за плату для обороны своих земель от врагов. Естественно, небескорыстно. Князь не должен был посягать на собственно новгородские территории, но собирать дань с окрестных зависимых или покоренных племен имел полное право. И новгородцы в том ему оказывали содействие. Но интересы княжеской дружины и собственно новгородцев могли отличаться. Не было единства и внутри самих горожан. Например, купечество активно торговало с Европой, посему не было заинтересовано в большой войне с ливонскими городами, а новгородские воины-дружинники (город имел свое профессиональное войско) – наоборот, ведь война была для них главным источником материальных благ.
В 20‑е годы за новгородский стол боролись две княжеские ветви – Владимиро-Суздальская в лице сыновей Всеволода Большое Гнездо Юрия и Ярослава и Киевско-Черниговская – Михаил Черниговский и его старший сын Ростислав. Боролись с переменным успехом, периодически изгоняя друг друга, но после совместного похода Всеволодовичей на Чернигов в 1231 году они противников одолели. Юрий после смерти отца стал Великим князем Владимирским, а младший, Ярослав, сел в Киеве, который он захватил в 1236 году с помощью новгородских воинов. В самом же Новгороде он оставил своего сына Александра. Во время нашествия монголов Юрий погиб, Ярослав как старший в роду перешел во Владимир, а подросший Александр стал самостоятельным новгородским князем. В 1240-м он решительным ударом пресек вторжение шведского отряда в Неву, что способствовало укреплению его авторитета. Видимо, из-за этого его в том же году и попросили из Новгорода – подробности до нас не дошли, но факт сей в летописи отмечен и сомнению не подлежит. Не исключено, что в тот момент в городе победила прозападная партия, но это лишь предположение. Кстати, фильм Эйзенштейна как раз и начинается с того, что новгородцы просят сидевшего в Переяславле-Залесском князя вернуться в город. Другое дело, что оккупация немцами русских земель показана так, будто огромное войско рыцарей собиралось двинуться на Русь, а этого быть просто не могло.
Дело в том, что орден меченосцев в 1237 году был распущен. Точнее, после катастрофы под Саулем он фактически перестал существовать, и возрождать его в условиях жесточайшей конкуренции с русскими князьями и объединявшейся Литвой не имело смысла – это было лишнее распыление сил. Остатки ордена меченосцев в соответствии с буллой папы Григория IX вошли в состав Тевтонского ордена, став его Ливонским ландмейстерством, проще говоря, филиалом. Но это на бумаге, а в реальности тевтонцы не горели желанием воевать с новыми врагами на востоке – у них в Пруссии хватало проблем с литовцами и поляками. В 1240 году в Ливонию прибыл тевтонский ландмейстер Андреас фон Фельфен, но менее чем через год он и его рыцари покинули Ригу – оказалось, что интересы у орденов совершенно разные. Тогда остатки рыцарей-меченосцев уходят под крыло дерптского епископа, от лица которого они и воевали с Псковом в 1240 году, а потом заключали с ним союз. Помогали им датские рыцари из Ревеля, а фон Фельфен и тевтонские рыцари в той войне не участвовали, как и в Ледовом побоище. То есть противником князя Александра в 1242 году фактически был не Тевтонский орден, который неоднократно упоминается в фильме Эйзенштейна, а дерптский епископ Герман и какое-то количество рыцарей уже не существующего ордена меченосцев.
«И бысть сеча зла»
Александр откликнулся на просьбу новгородцев и вместе с дружиной прибыл в город. На помощь ему отец отправил отряд «низовских» воинов под предводительством Андрея, младшего брата Александра. Видимо, присоединив к своим силам отряд дружинников городской новгородской стражи, князь быстро очистил приграничные земли, захватил и разрушил Копорье, а потом «изгоном» двинулся на Псков. То есть ехали быстро в конном строю. Сопротивления князь не встретил – горожане открыли ворота, а фогты со своими отрядами, видимо, ретировались. После этого Александр двинулся на территорию дерптского епископа. То есть в кампании 1242 года не немцы нападали на Русь, а наши дружины вторглись на вражескую землю, населенную эстами, или, как их звали на Руси, чудью. Отсюда, кстати, и название приграничного Чудского озера.
Новгородская летопись говорит о том, что князь «пусти полкъ всь в зажития» – то есть войско занялось грабежом земель несчастных эстов. Идти походом на укрепленные ливонские города князь, видимо, не собирался. Передовой же отряд под командованием Домаша Твердиславовича и Кербета «быша в розгоне» – то ли в глубокой разведке, то ли в набеге. Навстречу ему из Дерпта (современный Тарту) вышел отряд воинов и, видимо, в районе современного местечка Моосте полностью разгромил русичей: Домаш Твердиславович и часть воинов погибли, «а инехъ руками изъимаша, а инии къ князю прибегоша в полкъ». Александр приказал своим отрядам отступать к Чудскому озеру, то есть к границе своих земель. Крестоносцы бросились в погоню, и где-то возле озера произошла битва.
Естественно возникает вопрос: каковы же были силы сторон? Здесь источники не очень конкретны, но все же некоторую информацию они дают. Из немецких хроник, отразивших построение отряда и количество погибших, можно сделать вывод, что в сражении принимали участие тридцать пять – сорок рыцарей. С каждым из рыцарей шли несколько слуг-оруженосцев – такое подразделение называлось копье. Также в отряде были воины-кнехты из городской стражи Дерпта и войска епископа. Всего примерно три-четыре сотни воинов, видимо, конных. Кроме того, с немцами шел отряд эстов, численность которых неизвестна. Понятно, что собрать серьезное ополчение за несколько дней было невозможно, да и вряд ли у местных жителей было большое желание участвовать в чужих разборках за право их же самих грабить. Разве что у части уже принявших католичество эстов мог быть какой-то мотив, да и то весьма сомнительный.
В русских источниках сообщается, что немцы шли в атаку «свиньей», или «кабаньей головой». В западноевропейских военных трактатах такое построение называется «гончая хоругвь», или «гончий стяг (banner)». Это самый малый из трех вариантов клиновидного боевого порядка (другие: «Хоругвь Святого Георгия» и «Великая хоругвь»), описанных в знаменитом «Наставлении к походу» Альбрехта Бранденбургского. Рассчитана хоругвь на отряд примерно в 350–400 воинов. В первом ряду располагаются три рыцаря, во втором – пять и так далее, увеличиваясь на два человека. Всего пять рядов – 35 рыцарей. Уступы позволяли крайним воинам защищать бок скачущего перед ним. За рыцарями колонной по одиннадцать в ряд строятся остальные воины – слуги и кнехты. Рыцари выполняют роль тарана, разрезая строй врага, далее они поворачиваются вбок и стараются из середины двигаться в противоположных направлениях. Таким образом, достигается сила первого удара и быстрое вступление в схватку максимального количества бойцов. Противник же после такого удара терял построение, ведь стоявшие в первых рядах по фронту лучшие воины оказывались отделенными от битвы.
Ход сражения точно не описан ни одним источником. В самой подробной Новгородской летописи читаем: «И бысть сеча зла, и трусъ от копий ломления, и звукъ от сечения мечнаго, яко же и езеру померзъшю двигнутися, и не бъ видъти леду, покры бо ся кровию». Про засадный полк и обходной маневр, так красиво показанный Эйзенштейном, речь нигде не идет. И пехоты, которая якобы приняла на себя первый удар врага, у Александра не было. Ополчения (помните: «Вставайте, люди русские!») в Новгороде никто не созывал, в поход ходил лишь мобильный отряд отлично вооруженных профессиональных бойцов. Ливонская хроника о битве сообщает так: «С обеих сторон убитые падали на траву. Те, кто был в войске братьев, оказались в окружении. У русских было такое войско, что, пожалуй, шестьдесят человек одного немца атаковало. Братья упорно сражались. Всё же их одолели. Часть дорпатцев вышла из боя, чтобы спастись. Они вынуждены были отступить. Там двадцать братьев осталось убитыми и шестеро попали в плен».
Оставим на совести побежденных явное преувеличение численности врагов – это естественное желание как-то оправдать разгром. Видимо, русских воинов было действительно больше, чем врагов, но не столь критично. А если Александр хитрым маневром и даже жертвой передового полка заманил врага под удар превосходящих сил, так честь ему за то и хвала. Но это лишь домыслы, как и рассуждения об обходном маневре, строящиеся исключительно на упоминании факта окружения. Воины Александра сражались в конном строю, и вряд ли они стояли на месте, ожидая нападения врага, ведь динамика и мощь первого удара – это главное преимущество кавалерии. А вот бегство дерптцев и, возможно, эстов (если они вообще принимали участие в битве) – это важный момент. Как уже говорилось, крестоносцев в войске было немного, основную часть составляли как раз городская стража и наемное войско епископа, заведомо уступавшие в боеспособности профессионалам-рыцарям. Не исключено, что, столкнувшись с серьезным сопротивлением, они просто бросили рыцарей на произвол судьбы.
«Убитые падали на траву» – фраза, которая всегда ставила в тупик историков, изучавших Ледовое побоище. Возможно, это авторская метафора или речь идет о камыше. В приведенной выше выдержке из летописи говорится, что лед был красным от крови, то есть он все-таки был. А вот чего в летописном описании точно нет, так это картины массово проваливающихся под лед немцев. Это в чистом виде домыслы Эйзенштейна. Кстати, как и рассуждения князя Александра о том, что рыцарское вооружение тяжелее нашего, поэтому лед их не выдержит. Во‑первых, доспехи дружинников не уступали обмундированию рыцарей, которые в бою использовали кольчуги, а вовсе не тяжелые латы, созданные лишь для турниров, а во‑вторых, вооружение в принципе составляет ничтожную часть веса кавалериста того времени. При весе лошади 500–600 килограммов и самого всадника 70–80 кг разница в весе доспеха в несколько килограммов может считаться ничтожной.
Потери рыцарей составили двадцать погибших и шесть взятых в плен. На это четко указывает «Ливонская хроника», и ей можно верить. Это лишь по сегодняшним меркам кажется скромной цифрой, а по тем временам было весьма серьезными потерями, почти катастрофическими для крестоносцев. Причем речь именно о рыцарях, видимо, общие потери были еще более существенными. Пленных потом обменяли на попавших впросак дружинников передового отряда Александра. Значение победы было велико и существенно повлияло на расстановку сил в прибалтийском регионе. Другое дело, что не окончательно и не фатально. Александр еще будет не раз воевать с набирающими силу литовцами, а потом уже вместе с литовцами его сын Дмитрий и племянник Юрий Андреевич будут сражаться против крестоносцев Тевтонского ордена и жестоко бить их под Раковором, как в наших летописях называли эстонский городок Раквере. И восстания русских городов против Орды Александру придется топить в крови, и с братом Андреем воевать совместно с татарами. Жизнь Александра была сложна и насыщена разными событиями, но бесспорно, что он действительно был одной из самых ярких и неординарных личностей русского Средневековья. И уж точно его деяния не требуют приукрашивания от «благодарных потомков». Лучшей памятью о подвигах предков может стать только трезвое понимание исторических реалий без наносного пафоса и преувеличений. О которых они нас, кстати, не просили. И великий фильм Сергея Эйзенштейна не перестанет быть шедевром кинематографии, если мы будем понимать, что происходящее на экране не во всем соответствует истине.
0
44.25
