Начало театрального сезона у режиссера Марка Захарова всегда совпадает с днем рождения. На днях худруку Ленкома исполнилось 83 года, а театр открыл свой 90-й сезон. Новый сезон театр открыл «Вальпургиевой ночью» по произведениям Венедикта Ерофеева. С разговора об этом спектакле и начался разговор с Марком Захаровым.
— Смелая постановка, местами сюрреалистичная. Так надо?
— Современная драматургия требует переосмыслений.Так, как раньше писали, — это уже не очень звучит сегодня, не резонирует. Этой постановкой я пытался осмыслить вопросы наших дней, привлекая самобытного и неординарного писателя.
— Нет. По-разному. В данном случае эпатаж был продиктован самим Ерофеевым. Некоторая несдержанность и грубоватость в лексике — не все можно говорить со сцены, но что-то обязательно надо оставить. Речевая грубость не обязательно умоляет художественную прелесть постановки. Мода здесь ни при чем. Хотя, может, эпатаж и выглядит как дань моде. Модно то, что талантливо.
— Главную роль отдали здесь Игорю Миркурбанову из труппы МХТ им. А. П. Чехова. Среди своих артистов не нашлось подходящих?
— Миркурбанов учился у меня на актерском курсе в ГИТИСе. Он представляет собой интересную индивидуальность, вполне органичен: можно поверить, что это писатель и личность, которая находится в сложных отношениях со своей судьбой и своими воззрениями.
— В первой премьере сезона вы снова обратитесь к эстетике постмодерна. Это будет «День опричника» по Владимиру Сорокину.
— Замечательный прозаик, к которому относятся неоднозначно, постепенно становится классиком. Спектакль планируем выпустить в конце ноября.
— До Сорокина и Ерофеева вы поставили «Попрыгунью» по произведениям Чехова и Аристофана. Не резкий ли скачок в современную драму?
— Для меня все логично. И потом: не думаю, что Чехов — устаревший писатель. Он и сейчас остается современным писателем, который заглянул в наше подсознание, описал наши ментальность, привычки, особенности национального характера.
— Можно сказать, что Захаров ушел от классики к постмодерну?
— Нет. Я опасаюсь таких жестких классификаций. «Юнона и Авось», «Поминальная молитва» — это все сценические фантазии, проявления авторского театра. В каждом случае я пытался найти наиболее адекватную форму тем явлениям, которые могут заинтересовать современного зрителя.
— О чем будет «День опричника»?
— В нем мы попробуем подумать о нашей новейшей истории, хотя спектакль будет называться антиутопией. Действие его будет происходить через 100 лет после премьеры. Я к обстоятельствам давно минувших дней отношусь с большим уважением, и тем не менее мы не должны идеализировать нашу старину.
— Что вы имеете в виду?
— Речь идет о самолюбовании без должной оценки. Например, в Орле хотят поставить памятник Ивану Грозному — это печальное, на мой взгляд, событие. Так же как и восстановление памятников Сталину. Напомню, что дореволюционные философы и архитекторы не нашли в памятнике 1000-летию России (монумент, воздвигнутый в 1862 году в Великом Новгороде в честь тысячелетнего юбилея легендарного призвания варягов на Русь. — «ВМ») места царю Ивану Грозному. Восхищаться, любоваться и прославлять этих людей не надо. В названии будущей премьеры заложено слово «опричнина» как прямой отсыл к средневековым нормам. Это опасность, которая витает в нашем обществе. Сорокин в остроумной и сочной манере исследовал это явление, к чему оно может привести.
— В «Ленком» пришел скандальный режиссер Константин Богомолов. Он у вас ставит классику. С чем связан интерес к нему?
— Репертуарный театр, чтобы оставаться интересным, должен избавляться от собственных штампов, искать новые выразительные средства. Если вам не нравится Богомолов, старайтесь извлечь из этого урок и научиться, в частности, терпимости.
ЗИМОЙ ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ
— 13 октября вам исполняется 83 года. Вся ваша жизнь — это театр, а чем он важен сегодня?
— Миссия театра — забрасывать добрые семена в сознание людей. Мне очень импонирует формула Евгения Вахтангова, привнесшего в театр термин «фантастический реализм». Все должно быть правдиво, и вместе с тем на сцене должна рождаться поэзия. Одно время говорили, что театр умрет. Даже такой мыслитель и режиссер, как Михаил Ромм говорил, что кинематограф так усилился, что театру места нет. Но оказалось, что воодушевляющая энергетика, которая возникает между зрителями и артистами на хороших спектаклях, незаменима. Спектакль с одним зрителем не может быть хорошим.
— В советское время спектакли как раз так и принимали — при пустом зале.
— Да, была комиссия из, самое большое, пяти человек. Они хотели понять, в чем мои ошибки — я долгое время был «источником идеологических ошибок». Любопытно, что когда мы через какое-то время показывали им этот же спектакль без всяких правок, они говорили: «Вы знаете, стало лучше!» Впрочем, меня много раз собирались увольнять. Но нигде порядка нет, и в наших доблестных министерствах с их бумажной волокитой тоже.
— Пронесло!
— Пронесло. Хотя в начале 1970-х мне товарищи из Управления культуры говорили, что приказ о моем увольнении написан, но не подписан и предлагали: «Давай мы тебя переведем в оперетту, будешь ставить «Сильву». Я сказал, ссылаясь на Антуана де Сент-Экзюпери, что в ответе за тех, кого я приручил. К тому моменту я пригласил в «Ленком» Татьяну Пельтцер, Евгения Леонова, здесь уже работали Леонид Броневой, приехал из Саратова артист Олег Янковский. Решил, что подчинюсь только официальному приказу и покидать «Ленком» не буду…
— У вас точно есть ангел-хранитель.
— Да, я тоже так думаю. Интуиция, внутренний голос, жена — это все они. Когда меня Валентин Плучек пригласил в Театр сатиры актером и режиссером, ангел-хранитель сказал: «Не надо, ты пришел из Студенческого театра МГУ, занимайся только режиссурой, самой черновой, любой, но не надо выходить на сцену».
— А вы жалеете о чем-нибудь в прошлом?
— В моей карьере сыграл очень важную роль спектакль по роману Фадеева «Разгром» 1970 года в Театре имени Маяковского. Сейчас радоваться, что партизанские отряды красноармейцев занимали города, — это меня напрягает. Никакой радости у меня этот факт сейчас не вызывает, героизма не вижу. Вообще жизнь для меня начала постепенно меняться, когда я стал понимать, в каких ужасах и крови родился СССР, когда узнал о сталинских репрессиях.
— На что у вас никогда не хватает времени?
— На здоровый отдых. Уже который год откладываю хождение на лыжах. Ну со следующего года, со следующей зимы, успокаиваю себя. А вообще, это у нас такая черта национальная: наши предки считали — лучше посидеть на печке, подождать, когда будет солнечный день... Ключевский это объяснял нестабильностью климата: все время дожди, мы отдыхаем дома, а на три дня выглянет солнце, и в эти три дня мы разворачиваем хозяйственную деятельность на зависть немцам, французам, скандинавам и прочим. Отсюда привычка все откладывать на потом. Но надеюсь, этой зимой добраться наконец до лыж и нагуляться вдоволь!
0
10.00
