ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Окт. 31, 2023

«Да будет свет», снятый в 1946 году в военном госпитале на Лонг-Айленде, впервые показали лишь 35 лет спустя, в 1981 году, на Каннском кинофестивале. Сегодня этот фильм можно найти в сети в свободном доступе. Это подробный, завораживающий рассказ о психиатрическом лечении солдат, страдающих от «снарядного шока», «тревожного сердца», «военных неврозов» (позже эти состояния получили общее название ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство). Часовой фильм показывает, как молодые люди проходят курс реабилитации. Закадровый текст (его читал отец Хьюстона, актер Уолтер Хьюстон) полон сомнений и печали: можно ли вылечить этих людей? Что вообще происходит с человеком на войне, с человеком, который сталкивается с ситуацией, «выходящей за рамки человеческой прочности»?

Пределы человеческой прочности всегда интересовали Джона Хьюстона, одного из лучших — нет, наверное, не так: одного из самых крутых голливудских режиссеров. К началу Второй мировой Хьюстон уже получил несколько номинаций на «Оскар» как сценарист, а его режиссерский дебют — нуар «Мальтийский сокол» — был номинирован в категории «Лучший фильм». Для армии он снял четыре более или менее документальных фильма: один почти развлекательный, один стандартный и два поразительных — эти были запрещены сразу после тестовых просмотров, потому что вместо пропагандистских роликов Хьюстон, сам того не заметив, создал великое антивоенное кино.

Марк Харрис, автор книги «Пятеро возвратились домой» о голливудских режиссерах, участвовавших во Второй мировой войне, подробно проследил истории Хьюстона, Джона Форда, Фрэнка Капры, Джорджа Стивена и Уильяма Уайлера, тех, кто снимал пропагандистские документальные фильмы о войне и на войне. Каждый режиссер делал то, что умел, и серия «Почему мы сражаемся» Фрэнка Капры разительно отличается от оскароносной «Битвы за Мидуэй» Джона Форда — фильма, который Форд, по его словам, снимал «для американских матерей». Хьюстон в этой пятерке стоит особняком.

Он начал с бодрого пропагандистского ролика «Как получить крылья» (1942) с Джеймсом Стюартом в роли пилота-балабола. Восемнадцать минут рекламной агитки о радостях военной службы: девушки вас полюбят, вы послужите своей стране, и даже если вы не семи пядей во лбу, армия будет вам рада. Второй фильм, уже классический док, «Сообщение с Алеутских островов», рассказывал о повседневной военной жизни Аляски. И если здесь, по мнению критиков, он пытался «поддержать наших парней на фронте», то к моменту съемок своего следующего фильма, «Битва под Сан-Пьетро», Хьюстон сам стал парнем на фронте. Он снимал кино о таких же, как он сам.

Это был рассказ о том, как живые люди становятся мертвыми. Часть фильма была реконструкцией — съемочную группу не пустили на поле боя, и Хьюстон реконструировал битву на следующий день после того, как она произошла в реальности. Эта бойня унесла более тысячи жизней, фильм показывал жадность и жестокость войны. Хьюстон перед боем разговаривал с солдатами, спрашивая их, почему они сражаются и что для них война. Многие из них погибли на следующий день, и режиссер смонтировал их живые закадровые голоса с их мертвыми телами в кадре, превращая свой фильм не в эпитафию, а в торжество бессмертия. Но эти сцены были в результате вырезаны из финальной версии, и Хьюстон говорил, что такие изменения ему абсолютно понятны.

Когда «Битву под Сан-Пьетро» впервые показывали высокопоставленным военным, они один за другим уходили с просмотра. Хьюстон остался в одиночестве, фильм запретили. Публике «Сан Пьетро» показывать было нельзя — но генерал Джордж Маршалл, тогдашний начальник штаба армии США, решил, что это будет хорошее учебное кино для солдат, которые еще не были на поле боя. Маршалл вообще считал, что солдатам нужны «чувствительные и объективные информационные фильмы», которые армия производить не в состоянии. За «Битву под Сан-Пьетро» Хьюстон получил звание майора.

Через много лет Марк Харрис попытался доказать, что в фильме было не более двух минут настоящей, нереконструированной хроники. Но многие фанаты «Битвы под Сан-Пьетро» — в их числе Фрэнсис Форд Коппола и Мартин Скорсезе — считают, что вообще неважно, реконструкция это была или реальная битва: такая постановка служит «высшей правде, более несгибаемой правде».

«Да будет свет» рассказал о войне еще больше «высшей правды». Постановочных кадров в фильме, если верить предуведомлению, нет вообще: «Камера просто записывала все, что происходило в военном госпитале». Хьюстон ставил две камеры и фиксировал разговор солдата и психиатра. Армии нужен был фильм, из которого будет понятно, что солдаты с «психоневрозом», вернувшиеся с войны,— «не лунатики», что их можно брать на работу, и Хьюстон несколько раз обсуждает эту проблему, дает слово самим героям, дает им выговорить свои страхи. Его герои — парни, «выращенные в мире и обученные ненавидеть войну». Они прошли через войну, и теперь кто-то из них не может спать, кого-то мучают навязчивые действия, кого-то разбил паралич, кто-то даже имени своего не помнит — но всех объединяет одно: страх, ощущение надвигающейся катастрофы, чувство тотального одиночества. «Мне все время было противно, я все время был уставшим, я не хотел жить». Камера фиксирует все их проблемы — один не способен ничего рассказать врачам, другого невозможно понять, третий избегает прямого взгляда. «Я плохо сплю, мне все время снится, что я в бою».

Пациентам делают энцефалограмму, они работают с тестами Роршаха, им вводят барбитураты, чтобы добиться состояния, близкого к гипнозу, и убрать мысли, вызывающие стресс. Во время сеанса коллективной терапии специалист ведет себя как добрый учитель, солдаты вспоминают свое детство и видят, как на них повлияли родительские схемы поведения. (Через несколько лет Хьюстон, заинтересовавшийся психотерапией, снимет биографическую драму «Фрейд».)

Сеанс гипноза заставляет одного из пациентов вернуться к моменту взрыва на Окинаве, который полностью стер его память, вновь его пережить и оставить в прошлом (после этого сеанса пациент чудесным образом вспоминает собственное имя, имя своей матери и своего отца). Наконец звучит оптимистичная музыка, все эти люди перестают жить в прошлом, они играют в бейсбол, они бегают, разговаривают, думают о настоящем, а иногда и о будущем.

Но «Да будет свет» не был бы фильмом Джона Хьюстона, если бы этим и заканчивался. В финале бывшие солдаты, вновь научившиеся ходить и говорить, начинают уставать от однообразия госпитальных дней. Они готовы «выйти из собственной тюрьмы», и теперь перед ними «лежит жизнь, полная бесконечных возможностей счастья и печали...» — говорит закадровый голос и тут же перебивает сам себя: «Как человек находит счастье?» В финале фильма вылечившихся пациентов напутствуют: «На ваших плечах лежит ответственность за послевоенный мир».

Фильм был запрещен сразу же и 35 лет оставался под грифом «совершенно секретно». Армия объясняла запрет тем, что необходимо оберегать личную жизнь солдат, участвовавших в съемках. Хьюстон был уверен, что дело не в этом: просто после такого зрелища новобранцев было бы не найти. «Видеть разорванную душу страшнее, чем видеть физические раны»,— объяснял он. Хьюстон был убежден, что его кино мешало утверждению «воинского мифа», по которому солдаты, вернувшиеся с войны, становились еще сильнее благодаря военному опыту.

Армия все-таки сделала собственную агитку на ту же тему, покадрово пересняв некоторые сцены из фильма Хьюстона. В образовательном фильме «Оттенки серого» (1948) подробно рассматривалась жизнь условного гражданина, который подвергается тем или иным видам стресса. Кино скучнейшее — не из-за диаграмм, показывающих, как человек в «серой зоне ментального здоровья» справляется со стрессом, а из-за дубово снятых эпизодов «реальной жизни» с сияющими женами и пухлощекими детьми, с «Джо Смитом», который старается избегать стрессов на работе, и с солдатами, на которых внезапно накатывает депрессия. Фильм кондовым языком объяснял, что нервные срывы — это бывает, лечится легко, армия начинает лечение при первых же симптомах — и человек быстро возвращается в строй, бодрый и абсолютно здоровый.

Хьюстон же снял фильм о том, что люди, вернувшиеся с войны, остаются на войне, а она остается в них. Когда его обвинили в том, что он снял антивоенное кино, он ответил: «Если я хоть раз в жизни снял провоенное кино, расстреляйте меня». Марк Харрис считал, что война — и, в частности, работа над «Битвой под Сан-Пьетро» и «Да будет свет» — заставила Хьюстона скептически относиться к власти. Могут запретить (во время «охоты на ведьм» ФБР нашло в «Сокровищах Сьерра-Мадре» «прямые цитаты из "Капитала"»), могут наградить.

Для Хьюстона работа над фильмом была «почти религиозным опытом — видеть мужчин, которые в начале лечения не могли разговаривать или что-либо вспомнить,— а в конце оказывались нельзя сказать, что полностью вылеченными, но возвращенными в то состояние, в котором они шли в армию». Само название «Да будет свет» — не просто библейская аллюзия, но рассказ о первом дне творения, о мирной жизни, о новом отсчете нового мира. Хьюстон был уверен, что присутствие камеры повлияло на пациентов, помогло их излечению.

Критики, посмотревшие фильм, называли его «прекрасным и чудовищным». В нем есть надрыв, но нет пафоса, в нем есть растерянность, но есть и надежда. Есть отчаяние и судьба. И есть свет.