Тот приквел, на котором я работал целый год, не будут продолжать. Я узнал об этом на днях, а потом новость разослали прессе. Кажется, проблема в том, что он был совсем не похож на саму «Игру престолов». Это, на мой взгляд, могло быть очень интересно, но рисковать они не захотели — видимо, им хочется чего-то более похожего на уже знакомый формат.
Со стороны кажется, что работа художника на историческом материале, как в «Чернобыле», и в фэнтези, как в «Игре престолов»,— почти две разные профессии: воссоздание мира и создание мира. В чем для вас разница, если она есть?
На самом деле я делаю все ровно то же. И я бы сказал, что в работе над «Чернобылем» мы именно создавали мир — в той же степени, что и в «Игре престолов». Самое важное — это создать атмосферу, такой визуальный пузырь, в котором драматургия будет выглядеть естественной и достоверной. Конечно, для такой вещи, как «Чернобыль», нужна историческая подготовка — еще и потому, что это очень деликатный материал, многие участники и очевидцы событий живы. В работе над «Чернобылем» было как бы несколько слоев. Сначала нужно было определиться с базовыми вещами — настроением, цветом, светом, это мы делали вместе с оператором. Следующий уровень — история, память. Далее — контекст, множество изображений этого времени и этой части мира, существовавших до нашего сериала, их мы тоже учитывали. И так постепенно мы искали наш собственный язык, пытаясь не впасть ни в ностальгию, ни в пародию. В приквеле «Игры престолов» было точно так же: мы находились в уже существующем, хоть и придуманном, и подробно разработанном мире, но искали свежий взгляд на него. Процесс один и тот же, но, конечно, очень разные результаты.
Что сложнее?
С «Чернобылем» было сложнее. В фэнтези больше свободы, там часто можно уйти куда-то в сторону. Но в «Чернобыле» мне нравилось ощущение осязаемости. Нужно было много работать с реальными вещами — и не всегда симпатичными.
Вы ведь не бывали в бывшем СССР до начала этой работы?
Нет. Я много путешествую по работе и очень редко для себя. Первая поездка была в Литву, где мы искали натуру. И сначала работа не задалась. Литва — бывшая советская страна, но теперь член Евросоюза, и люди как будто пытаются спрятать свое прошлое. Так что многое там не сохранилось, что меня как художника очень расстраивает. В советском дизайне было много невероятных вещей. Хотя я все понимаю про исторический контекст, почему они не очень хотят вспоминать то время. В Литве мы нашли подходящую базу для производства, ну и некоторые локации. Дальше мы поехали в Киев, искали там. Там сохранилось много интерьеров, можно увидеть, как жили люди раньше и продолжают жить сейчас. Конечно, я смотрел на это с точки зрения внешнего наблюдателя, но взгляд чужака тоже по-своему полезен. Потом мы поехали в Москву. И там все было просто замечательно. Я бы хотел еще что-нибудь снять в России. А еще мы очень много отсматривали. Удивительно, сколько записей — не только Чернобыля, а просто советских улиц — можно найти даже просто в интернете. У нас был русскоговорящий специалист, который уверенно себя чувствовал в материале и помогал нам гуглить по-русски. И это очень помогло, конечно.
А какие представления о российской и советской культуре у вас были до работы? Что-нибудь в итоге вас удивило?
Мне кажется, разные страны не всегда так непохожи друг на друга, как принято представлять. Англия в восьмидесятые тоже была довольно унылым местом. Но, погружаясь в работу над «Чернобылем», мы все довольно быстро поняли, что делаем не просто историческое кино про 1980-е. Крейг (Крейг Мэйзин, создатель сериала.— Weekend) с самого начала подчеркивал, что это история не про взрыв на атомной электростанции. Это история о людях, об их храбрости, об отважных попытках минимизировать ущерб. И, мне кажется, визуально нам удалось это передать вниманием к быту. Причем у нас не было задачи показывать убожество, чтобы кого-то шокировать или удивить. Я не поклонник советской политики, но мне кажется, что, например, жилая архитектура в СССР была функциональной и красивой. Да и вообще люди во всем мире одинаковые, они все хотят одних и тех же вещей, все создают семьи, все ходят на работу.
В России, кстати, тоже часто не ценят и выбрасывают советские вещи.
В этих вещах здорово то, что в Лондоне их не найти,— эти игрушки, мебель, какие-то ковры удивительные. Мы это все искали в Киеве на блошиных рынках. Кстати, в Припяти ведь было довольно большое разнообразие вещей, там всегда был большой выбор в магазинах. Это был не совсем обычный советский город, а благоустроенный, там было очень много молодых людей, молодых семей. И потому особенно трагична эта история, которая могла бы произойти где угодно. При этом неизвестно, смогла ли бы другая система справиться с проблемой, фактически принося в жертву людей... Ох, большая это тема.
А как сделать так, чтобы мир в кино выглядел аутентичным, но не превращался в музей или антикварную лавку?
Да, часто квартиры в кино выглядят как музеи быта, а не обжитое пространство. Поэтому я всегда начинаю с огромного количества визуальных материалов, которые подходят проекту по интонации. И нахожу подход, который мне кажется правильным, уже в процессе работы. В случае «Чернобыля» мы отталкивались от фотографий, от реальных квартир, начинали все выстраивать на этой основе, и постепенно мир становился более эклектичным и сложноустроенным. Это всегда вопрос конкретных решений. Некоторые вещи мы, конечно, могли бы сделать иначе. Например, разрушенный реактор. Но мы решили усложнить себе жизнь и составили его из реального объекта (снаружи и изнутри) в Литве и построенных декораций. И это процесс постоянной отладки, редактирования, которые мы проводили в контакте с Йоханом (Йохан Ренк, режиссер «Чернобыля».— Weekend). Иногда на месте какая-нибудь деталь оказывалась слишком вызывающей, привлекающей к себе слишком много внимания. Как говорят, хорошая работа худпоста — это та, которой не видно. Я, пожалуй, согласен.
Что было для вас самым трудным в «Чернобыле»?
Как раз обставлять жилье, например квартиру Легасова. Обычно мы делали так: наполняли интерьер предметами, а потом убирали лишнее. Это, мне кажется, удачный подход. На второй-третьей неделе мы нащупали, как это должно быть.
Существует ли какая-то идеальная степень приближения к достоверности? Есть ли, на ваш взгляд, смысл в таких экспериментах, как «Дау» Ильи Хржановского, где люди жили на площадке, ходили в советской одежде и расплачивались в столовой советскими деньгами?
Это вопрос выбора. Я не готов утверждать, что мой метод более правильный или что вообще есть какой-то правильный способ. Но я лично предпочитаю ставить на первое место историю, и мне кажется, погоня за аутентичностью — большой риск. Необязательно стараться точно передать каждую деталь: это может привести к ощущению наигранности, натянутости. Конечно, задача исторической достоверности в «Чернобыле» перед нами стояла, мы искали правильные машины и реквизит. Но нам были нужны не всякие предметы того времени, а те, которые подходили по духу. Мы же не пытались изобразить документальное кино — мы делали сюжетный драматический сериал, и в этом случае правила могли устанавливать мы сами.
Не все сцены, которые там есть, происходили в реальности. Например, в сцене с расстрелом собак герои придуманные. Но если перед вами стоит задача создать достоверный и цельный мир, то это может подразумевать и такие сцены, где некоторые вещи усилены ради определенной эмоции. В сюжете с собаками —страх и чувство утраты. Звучит как-то претенциозно, но мне интуитивно понятно, насколько можно отдаляться от реальности в каждом конкретном случае.
Есть ощущение, что тщательно сделанные исторические сеттинги — стратегия канала HBO. Я все время обращаю внимание на предметный мир в их сериалах — в «Двойке», например, или в третьем сезоне «Настоящего детектива», где ради одной сцены построили гипермаркет 1970-х со всеми товарами.
Мне кажется, дело просто в том, что HBO отводит очень много времени на подготовку. «Чернобыль» мог бы быть совсем другим, если бы не амбиции не только съемочной группы, но и руководства канала. Согласен, что подход очень скрупулезный, но задача мне видится не столько в достоверности, сколько в создании мира с ощутимой текстурой, с несколькими видимыми слоями. Только так можно сделать проект, который не будет похож ни на что другое, не будет раскладываться на формулы.
А как вы реагируете на распространенное фанатское развлечение — поиск в фильмах и сериалах так называемых ляпов? Чаще всего это исторические неточности, которые связаны именно с вашим цехом.
Для меня удивительно то, что нас не критикуют еще больше! Хорошо, что такой диалог существует, что есть люди, готовые так серьезно воспринимать нашу работу. Кроме того, все-таки у нас было очень много положительных откликов от людей, живших в Советском Союзе: они говорили, что узнали многое из своих воспоминаний.
Возможно ли вообще избежать ошибок?
Невозможно, но дело не в этом. Мы не документалисты, у нас нет машины времени, мы не пытаемся воспроизвести события. Часто бывало такое, что у меня было только приблизительное представление о том, как что-нибудь должно выглядеть. И никакого представления — о том, как это выглядело на самом деле. Если мир достоверный, то ты погружаешься в историю и не думаешь о таких вещах. А если начать закапываться в детали — есть риск забыть, зачем вообще все затевалось.
0
75.00
