Тема этой книги началась для меня со знакомства с удивительным человеком, легендарным следователем 1990-х (он стал знаменит после расследования убийств, связанных с «Айрапетовской» и «Слоновской» преступными группировками, серийного убийцы Вячеслава Маркина и многих других резонансных дел), поэтом, автором сценариев и консультантом многих детективных фильмов — Дмитрием Плоткиным.
С его письма в редакцию «Новой газеты» о серии странных смертей подростков в Рязани, которых объединяли в социальной сети группы, призывающие к суициду, все и началось. Все то время, что я находилась в Рязани, мы были с ним вместе: дома у родителей погибшей девочки, на подъездном балконе высотки, с которого она сорвалась, на встрече с другими родителями детей, ушедших из жизни при таких же обстоятельствах. Мы были с ним вместе, но уже только по телефону, и когда я вернулась в Москву — продолжали обговаривать новые повороты темы, которые прежде не видели, строили версии, проверяли их. Он меня все время торопил: «Фактов хватает, давай уже — действует ОПГ! Пиши скорее... Надо, чтоб все подобные дела в стране объединили в одно и за дело бы взялись централизованно, срочно».
Ситуация для меня была зажата в тиски двух необходимостей: с одной стороны, нельзя было сдавать текст, не понимая до конца, как работает этот чудовищный механизм доведения детей до суицида через интернет, мне не хватало еще некоторых деталей и подробностей. С другой — это не было работой над материалом, который ты пишешь по факту уже свершившихся событий, — события развивались в режиме реального времени — дети уходили из жизни один за другим, и у каждого из них на их страничках в соцсетях были те же «группы смерти». Поэтому, услышав и поняв меня, главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов и его заместитель Сергей Соколов приняли решение еще на этапе подготовки публикации отправлять всю важную информацию, связанную с угрозой жизни детям (по мере ее поступления), в следственные органы. Так мы и поступили — это было единственное возможное и правильное решение.
Но оно в итоге вынудило моего главного эксперта, когда текст был уже практически сверстан и до подписания номера с его публикацией оставались считаные часы, обратиться ко мне с просьбой: «Убери меня отовсюду, у нас возникло недоразумение, пока вынужден покинуть поле боя».
Как выяснилось позже, Москва в срочном порядке запросила дела погибших в Рязани детей, и, видимо, произошли еще какие-то события, из-за которых началось невероятной силы давление на Дмитрия Плоткина: «Что ты вечно поднимаешь шум, из-за тебя мы всегда в центре всех проверок», и т.д. Теперь же старший помощник прокурора Рязанской области Дмитрий Плоткин называть себя мне разрешил.
И восстанавливая справедливость, которая была нарушена в газетной публикации «Группы смерти», без него бы не состоявшейся, но в которой пришлось стереть все упоминания о нем, я хочу поблагодарить именно первым — Дмитрия Плоткина. Потому что и эта книга, в основе которой — газетная публикация, без него не была бы возможной.
Как не была бы также возможной без двух его удивительных земляков, сильных и мужественных Елены Давыдовой и Сергея Пестова, которые, похоронив своих детей, как только слегка оправились от горя, взялись за собственное расследование. Время летит быстро — был момент, когда всем казалось, что этих людей никогда и никто не услышит, что они выдумывают все про какие-то «группы смерти», потому что «сами виноваты». Но они не сдавались, не прекращали работу, не давали себе продыху — внедрялись в аккаунты опасных групп, приходили к следователям, буквально вынуждали их по никам определять местонахождение родителей детей, которым, по их данным, грозила опасность.
К августу 2016 года в Рязани уже появилось АНО «Центр защиты детей от интернет-угроз», вокруг которого объединились десятки родителей погибших детей со всей страны. При помощи организации, стихийно возникшей буквально у нас на глазах, уже удалось предотвратить 33 суицида, в одном случае девочку удалось спасти в последний момент...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Зазеркалье
Вместо пролога
…Есть, наверное, смысл поделиться с вами цитатой. Я все время держала ее в голове, когда работала над газетной публикацией… Она — о зазеркалье, смертельной радиоактивной свалке, прикинувшейся детям «Лас Вегасом». Туда подросткам, конечно же, хотелось зайти: все блестело и сверкало, крутилось, переливалось яркими, разноцветными огнями. Море новой запретной информации, море взлетающих синих китов, море неизведанных будоражащих сильных впечатлений.
Зайти было легко — не надо отпрашиваться у родителей: ты дома, включил свой гаджет и ушел в ту часть пространства интернета, где твоими чувствами и настроениями интересуются молодые, но взрослые люди — они тобой занимаются. Они — чужие взрослые, и им при этом вдруг почему-то важно, что с тобой происходит, — это такая редкость. Так хочется их поразить, чтобы они не утратили интерес именно к тебе. Они учат: вокруг тьма беспросветная, безнадега, «сотри случайные черты, и ты увидишь мир…». Что? Прекрасен? Забудь это слово, оно для «биомусора», — мир ужасен! Посмотри наше видео, послушай песни, почитай цитаты, лови! Слышишь: все великие говорили о смерти, суицид — это выход для избранных. Ты можешь стать избранным…
Вместе с родителями погибших детей я провела в этом зазеркалье месяц. А когда рассказала об этом в газете, на меня с совершенно неожиданной стороны выскочило зазеркалье № 2.
Цитата, которую я все время держала в голове, — длинная, но ее не стоит ни сокращать, ни пересказывать. В зазеркалье сдвоенном — она стала еще актуальнее: «…Жил-был злой-презлой тролль. Как-то раз… он смастерил зеркало, обладавшее удивительным свойством. Все доброе и прекрасное, отражаясь в нем, почти исчезало, но все ничтожное и отвратительное особенно бросалось в глаза и становилось еще безобразнее. Тролли носились с этим зеркалом повсюду... захотелось им добраться и до неба. Чем выше они поднимались, тем сильнее кривлялось зеркало, так что они еле удерживали его в руках. Но вот они взлетели совсем высоко, как вдруг зеркало до того перекорежило от гримас, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось на миллионы, биллионы осколков, и оттого произошло еще больше бед. …были и такие осколки, которые пошли на очки, и худо было, если такие очки надевали для того, чтобы лучше видеть и правильно судить о вещах…» Ганс Христиан Андерсен «Снежная королева».
Первыми разносчиками вируса осколков в зазеркалье № 2 стали представители части электронных СМИ, то есть именно те люди, кто так или иначе общественное мнение и формирует. Ужимки их, кривлянья и гримасы, замешанные на каких-то собственных, невыносимых чувствах, комплексах, фобиях, местами даже параноидальных устремлениях, выплеснулись, выпали осадками (осколками) в публичное пространство.
Первая публикация на тему, прежде табуированную, о сложном, многомерном явлении, невероятно тяжелом по эмоциональной нагрузке, изложенная в редком объемном для газеты формате — на восьми полосах, требовала как минимум какой-то рефлексии и как максимум — изучения, а потом — обдумывания. Но вирус ее обесценивания, отрицания самой сути явления вбросился (или выбросился?) практически мгновенно, громко, ретиво, бесстыдно и агрессивно. По законам джунглей — сначала ударь, потом получишь голос… трафики, лайки, деньги.
Ударили вполне себе грибоедовские «княгини марьи алексевны» и «первые парни» части модных тусовок Москвы, сетевые павлины. Тысячи подписчиков в интернете давно уже делегировали им все права на собственное мнение. Они для них гуру.
И началось стремительное заражение: в публичном пространстве поселилось «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй...». Оно встало на границе «зазеркалья № 1» и выдвинуло против посягательств на группы смерти сразу десяток пунктов (или пунктиков?) обвинений (или защит?) автору публикации. Топтало, рычало, винило, судило, лечило, учило, сетовало, советовало.
Родителям, похоронившим своих детей-подростков, выговаривало: «вы и убили-с».
«…Нас все время заставляют решать не те вопросы и не так их ставят…» — объяснял мне когда-то давно про то, что происходит с общественным сознанием, психоаналитик Владимир ОСИПОВ. В ответах на не те и не так поставленные вопросы всегда происходит пляска невероятных каких-то домыслов, противоречий, предвзятости, выхваченных из контекста фраз обсуждаемого явления. И, что еще хуже, — фраз, которых даже и из контекста нельзя было выхватить, их там просто не было. Безусловный в этом смысле чемпион — словосочетание «теория заговора».
Можно тупо предположить, что приписываемая к публикации «теория заговора» могла каким-то странным образом зародиться с одного из первых абзацев. С того, где я, размышляя, кто стоит за «группами смерти», перечисляю разные версии и говорю, что не знаю, какая из них верна. И потом уже, где-то ближе к концу, сетую, что мы видим только поверхность айсберга и не знаем, кто Воланд.
Но в моем перечислении есть разные виды духовных уродов — маньяки, фашисты, сектанты. Какой мог быть бы заговор, например, у маньяка?!
Мог быть только преступный умысел. Я говорю в газетной публикации о преступлении, всячески это подчеркиваю. Именно этот посыл очень четко очерчен во вступительном слове «от редакции».
Для чего нужна была такая подмена понятий? Почему ее так мощно педалировали со всех сторон? Под нее легко ложилось продолжение фразы, цитирую по памяти одно из высказываний, которое в разных вариациях повторялось тысячи раз: «Эта публикация о бредовой теории заговора, из которой непонятно, кому и зачем могло бы быть нужно убивать детей». То есть ложь первой фразы сразу подтачивала серьезность, тревожность, трагичность темы. Все становилось ненастоящим.
Но давайте я еще раз повторю образец популярной рекламной (или антирекламной?) фразы, только уже без подставки в виде заговора. А именно так, как и было сказано в публикации, — объективно. Она бы звучала так: «Эта публикация о преступлении, из которой непонятно, кому и зачем могло бы быть нужно убивать детей». И смотрите: тогда уже сразу становится возможным разговор в нормальной логике. Я могу ответить: не знаю, кому нужно, но слышала от разных следователей предположительную версию об ОПГ.
Зачем? Я не знаю — нам с вами, нормальным, законопослушным людям, никогда до конца не понять, зачем, например, сатанисты приносят детей в жертву. Почему маньяки так извращенно их убивают. Зачем фашисты их сжигали в газовых камерах. Для чего наркодилеры продают им смертельный спайс. Зачем в секте «Народный храм» в Джонстауне были совершены массовые убийства и самоубийства 911 человек — взрослых и детей….
Нам никогда не понять.
Но кейс под названием «теория заговора», в который опустили суть страшного явления, имеет двойное дно. Было еще сказано: «…обвинять интернет в существовании мирового заговора — идея не самая продуктивная». И в таком сочетании, в такой связке двух избитых уже обвинений, сразу становилась очевидной проекция параноидального объекта. Обратите внимание: люди, яростно приписывавшие мне «теорию заговора», для которой не было никаких оснований, с легкостью приняли свою собственную теорию заговора: об уничтожении интернета. Почему? Потому, что это — привычный заговор. Он не такой реальный, как суть и смысл публикации. С ним так комфортно выглядеть героями — вроде бы как воевать с властью, уютно при этом устроившись с ноутбуком на диванчике…
…Когда вопросы ставят не те и не так, появляется интересный феномен: в пляску предвзятости, домыслов, противоречий влетают и абсолютно честные ответы. Например: «Подростки делали себе самопорезы и до интернета». Я бы и сама здесь согласилась: в моей юности был такой знакомый Витя, у него все руки были в шрамах, а еще он втыкал себе в лоб кнопки. Он, к счастью, жив, благополучен. И каждый, так же как я сейчас, вспоминал в обсуждениях своих каких-то Вить с разными судьбами.
Но Витю, Машу или Иру, о которых мы все вспоминаем, никто не просил присылать фото шрамов в специальный альбом. И уж тем более никто не подстрекал их делать самопорезы специально — для того чтобы в этот альбом войти. Это не было для детей ступенькой конкурса — игры, в результате которой ты либо перейдешь — либо не перейдешь на следующий уровень. Получишь или лишишься шанса стать избранным. И для Вити никто не развешивал на каждом столбе призывов-кричалок «закрой уши, никого не слушай. режь себя, ну же. ты никому не нужен». К нему не обращались напрямую из всех окон и дверей: «Любишь все запретное? Порезы и кровушку? Жми на нож». Это все есть в газетной публикации, и это только часть хитрой и продуманной схемы, смертельного «Лас-Вегаса», внушающего детям разными путями: единственный выход из этой жизни — суицид, выпиливайся!
Мне поначалу само это слово — «выпиливание» — казалось странным каким-то жаргоном. А позже, уже после выхода публикации, один из друзей рассказал, что среди хиппи периода 1970—1980-х существовал глагол «пилиться» (обратите внимание на незавершенную форму!!!), который означал как раз процесс нанесения ран на запястья без цели суицида.
То есть, взяв завершенную форму глагола — «выпиливаться» и требуя от детей присылать свои шрамы, «Лас-Вегас» уже заранее увязывал этот этап с конечной целью их гибели.
Это как учебная программа, альтернативная такая школа наоборот. То есть речь можно вести даже не о каком-то просто клубе самоубийц, а о курсе обучения, четко рассчитанном по времени — 50 дней, с заданиями на дом. То есть в «классе на уроке» (в суицидальных пабликах) подросток, попавший по ссылкам в закрытую группу, смотрит огромное количество роликов о суицидах, слушает об этом песни и получает невероятное множество цитат великих классиков — все по теме. Цитаты замечательные, и песни есть хорошие, но когда это все сложено-уложено в одно, оно так и укладывается в головах. А в задании на дом зазеркалье № 1 просит не только фото самопорезов, оно просит сочинений, рассказов или рисунков о Рине, девочке, которую искусственно превратили в мем суицида. Повторюсь: превратили искусственно! Потому что это очень важный след всей преступной схемы, и его затаптывает зазеркалье № 2.
Смотрите, как пытались замести этот важный след: «автор с Интернетом на вы, соответственно не мог понимать и знать, что мемы не создаются искусственно, они возникают только стихийно…»
Что здесь правда? Я, конечно же, не «прокаченный», не продвинутый пользователь. Я не знала сленга, что значат, например, слова, «раржпег» или «сигна». Я также не знаю ничего до сих пор про поршневые кольца (не выдавайте меня ГИБДД) в машине, хотя езжу за рулем уже 17 лет. Но если вдруг когда-нибудь мне пришлось бы работать над материалом, где что-либо, пусть даже какая-то не самая важная нить была бы связана с этими самыми кольцами, — я бы знала о них все досконально. И про верхние, и про нижние, и про то, какие из них обеспечивают герметичность камеры сгорания. Я бы узнала о них все, что можно было узнать, и, может быть, даже чуть больше. Это первое правило профессионала — не рассказывать в газете то, о чем твои представления смутны…
Нужно было разобраться в том, что такое «раржпег», в работе над материалом я потратила время и разобралась. Я также досконально разобралась в мемах и, если честно, с трудом выдержала менторскую лекцию редактора «Медузы» Ивана Колпакова в прямом эфире на «Радио Свобода»: (http://www.svoboda.org/a/27747726.html): «Беда заключается в том… автор верит свято, что история про Рину стала мемом в интернете, потому что кто-то управлял этой историей, кто-то специально ее вбрасывал, форсил, продвигал, рекламировал и так далее. Мемы просто по-другому существуют в интернете, они сами собой возникают и сами собой разлетаются, так это происходит, потому что это горизонтальная структура…»
Я не знаю, свято ли верил в то, что он говорил, представитель «Медузы», но здесь вариантов всего два — он либо врал, либо абсолютно не компетентен в вопросе, по которому так самоуверенно и с таким апломбом просвещал студию и слушателей радио. В мире, где в рекламу вкладываются миллиарды долларов, говорить о том, что нельзя создать искусственный мем, просто смехотворно. Существует понятие «forced meme», как раз означающее мем, который был искусственно популяризован частым повторением. Пиарщики, например, хорошо знают такое понятие, как «мемизация информационного сообщения для придания вирусности контенту».
Так вот, все было именно так: «история про Рину стала мемом… потому что кто-то управлял… специально ее вбрасывал, форсил, продвигал, рекламировал…» Я в это действительно верю, потому что у меня для этого было достаточно доказательств до публикации и стало еще больше — после нее, благодаря читателям. (Подробнее об этом — в первой главе второй части книги.)
…Итак, есть мем, он создан, впечатлил детей очень сильно. Что дальше? Им задают домашнее задание: написать сочинение или рассказ о Рине. Что такое сочинение в школе, для чего существует такая методика? Учителя вам ответят: для закрепления и лучшего осмысления материала.
Это — школа суицида: сочинения-рисунки о Рине, фото с порезами, которые дети должны были присылать в специальный альбом. С методичкой: глаголом «пилиться», который употреблялся прежде в связи со шрамированием, а превратился в «выпиливание». С четкими инструкциями, с проверкой знаний и уровня душевного состояния: «Эй, кис, что случилось?» (См. публикацию «Группы смерти».)
….По сути, «группы смерти» — это надстройка над всеми базовыми уязвимостями подросткового возраста, зона риска, которая из виртуальной реальности давит именно на зону риска в реальности социальной.
Зона риска над зоной риска. Явление, матрица которого в социокультурной реальности существует, а противоядия не выработано. Нет никаких антидотов, «не готовый мир», по Бахтину. Следователи и те психологи, которые не ушли в отрицание описываемого явления (большинство), уже после публикации говорили мне одно и то же: «Нет никакой практики работы в этом направлении, не на что опереться, приходится учиться на ходу».
Известный психолог Людмила Петрановская тем временем пишет о публикации, описывающей явление, понимание и осмысление которого пока еще так хрупко: «… в… стремлении защитить детей есть теневая сторона». Она ищет тень в защите детей, в момент, когда тень у нас на детей нападает и давит их. Когда тень вообще не знает своего места!
Представьте время, когда только появился СПИД, — еще нет никакой вакцины от этого нового вида болезней. Точнее, появилась первая информация с вескими доводами о факте его существования. Вы говорите: люди погибают от него! А вам в ответ: люди погибали от болезней всегда. От рака. От инфаркта. От гипертонии.
Кто-то даже взялся рассматривать в этой связи «рак» и «инфаркт» подробно, например, та же Петрановская. На полном серьезе, с большим полемическим задором, взяв при этом себе задачу «морок» от «СПИДа» разогнать. «…Только один факт: погибшая девочка так переживала из-за фигуры, что давно уже ела только салаты. Это говорит о том, что у ребенка было как минимум устойчивое пищевое расстройство, один из маркеров повышенного суицидального риска», — пишет она о героине моей публикации и берется рассказывать о вреде диет, напрочь игнорируя тот факт, что публикация буквально с этой темы и начинается. С одной из надстроек над «маркерами повышенного суицидального риска»: «Все, что мы знаем теперь абсолютно точно, так это то, что с детьми работают взрослые люди... со знанием психологии, внушая девочкам, что они «толстые», а ребятам, что они — «лузеры» для этого мира. Потому что есть иной мир, и вот там они — «избранные».
…Чудище топтало, рычало, винило, судило, лечило, учило, сетовало, советовало, но не смогло произвести на свет ни одного аргумента — НИ ОДНОГО ни с одной стороны, который мог бы хоть как-то позволить усомниться в фактах и выводах публикации о страшном явлении — «группах смерти». «Разжимаю кулак дую ничего нет…»
….После публикации на меня обрушился шквал писем, звонков, СМС и личных сообщений в фейсбуке. Приглашали на передачи разные телеканалы и радио, звали на «круглые столы» и специальные тематические конференции разные организации, просили дать разрешение на перевод текста французские и американские издания, просили о встрече продюсеры разных кинокомпаний. Но самой большой категорией людей, которые настаивали на общении со мной, были родители подростков (об этом в главе «Донорская психика»), а следом шли те, кого я условно назвала «помощники». Это были организации, например, мне передавали, что предлагает свою помощь «Лиза Алерт», и были просто люди, которые спрашивали: «Чем можно помочь, кроме перепоста?» Были юристы и правозащитники, решившие предложить бесплатную помощь родителям погибших детей, и молодые психологи из разных городов России. И было в этом стихийно образовавшемся пространстве помощников три человека, которые мне помогли увидеть всю ситуацию в новых ракурсах, а старые наблюдения подкрепили бесценными подробностями.
Двое из них, как выяснилось, занимались подробнейшим образом темой еще до публикации, а прочитав, искали меня, чтобы о своих выводах рассказать. Антон Андросов руководит в Белгороде общественной организацией «Скорая молодежная помощь» (СМП), которая объединяет добровольцев-волонтеров. Ребята помогают людям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации, занимаются поиском пропавших людей, борются с просроченными продуктами, а еще... с деструктивными сектами в интернете. Антон прислал мне удивительный по количеству эксклюзивных данных и направлений работы анализ, над которым работал коллектив его организации. Этот материал он еще в январе отправлял повсюду, где так или иначе могли на ситуацию хоть как-то повлиять. Теперь он его отдал в полное распоряжение мне как автору книги — я публикую его почти без купюр, сократив только то, что повторяет уже сказанное в газетной публикации:
«…Активисту СМП молодежного антисектантского центра (МАЦ) удалось войти в контакт с одним из людей, которые призывают молодежь заканчивать жизнь самоубийством. Он представился 16-летней девушкой Ксенией (для чего в соцсети был создан соответствующий аккаунт), у которой личные проблемы и которая интересуется темой суицида. После того как удалось узнать, кто именно может заниматься провокациями суицидов, этому человеку было отправлено сообщение с вопросом — как безболезненно покончить с собой. (Вся переписка велась от лица 16-летней девушки — «Ксении».) В ответ пользователь под именем «Море Китов» предложил вскрыться. (Скрин 1).
Ксения спросила, не выдает ли Море номерки, на что тот ответил, что ее номер 20, и назначил дату, время и способ, которым та должна уйти из жизни. (Скрин 2).
…После вопроса Ксении, не будет ли кто-нибудь снимать на видео ее самоубийство, Море оживился, сказав, что было бы круто, если кто-нибудь это бы заснял. (Скрин 3).
После этого зашла речь о сохранении на сервер. (Это якобы нужно сделать, чтобы умерший человек попал в «Тихий дом», специальное виртуальное место, куда заманивают суицидников.) (Скрин 4).
На вопрос Ксении, как Море узнает, что она умерла, тот снова просит ее сделать видеозапись суицида. (Скрин 5).
На следующий вопрос, что будет, если видеозапись сделать не получится, Море обещает сохранить Ксению в любом случае. (Скрин 6).
На следующем снимке Море рассказывает, где будет находиться Ксения до момента сохранения на сервер.
Затем Ксения спрашивает, есть ли кто из Белгорода в «Тихом доме», на что получает ответ, что до Ксении там окажется некая Алиса, которая уходит из жизни другим способом.
Затем происходит важный момент: когда Море вдруг обнаруживает неосведомленность в знании загробного мира, Ксения задает вопрос — не смеется ли Море над ней, тот отвечает, что, конечно же, не смеется, потому что над такими вещами смеяться нельзя. А значит, этот диалог уже нельзя воспринимать как розыгрыш или шутку, и собеседник Ксении действительно имеет цель довести ее до самоубийства.
Когда Ксения спрашивает, как происходит сохранение на сервер, Море отвечает, что сохраняет его друг.
На вопрос Ксении, учится ли ее собеседник в школе, тот заявляет, что ему 19 лет.
Затем Море поясняет, что смерть Ксении нужна, чтобы некий «Инфинит» выбрался из своего заточения. На вопрос же Ксении, достигнет ли она путем самоубийства покоя, ее собеседник отвечает утвердительно.
Параллельно в друзья к Ксении добавилась некая Вероника, которая вступила с ней в переписку, в которой выяснилось, что она якобы тоже хочет покончить с собой. (Скрин 7).
Море написал Ксении, что она «свой человек» и ей можно доверять. (Скрин 8).
Вероника одобрительно относится к идее Ксении покончить с собой и дает ей инструкции по видеосъемке. (Скрин 9).
И внезапно советует Ксении перед смертью удалить переписку с ней и Морем. (Вероятно, для сокрытия следов, что еще раз показывает серьезность намерений этих провокаторов.)(Скрин 10).
После этого через еще несколько сообщений Вероника дает советы, как более эффективно покончить с собой, а также еще раз напоминает о необходимости удалить переписку перед смертью. (Скрин 11).
…Через несколько дней после того, как Ксения должна была покончить с собой, еще один активист МАЦ вступил в переписку с уже известным нам пользователем «Море Китов». Активист МАЦ под псевдонимом «Николай» тоже попросил номер, Море тут же откликнулся. И выдал дату, место и способ смерти для Николая. Также он выдал Николаю номер 27 (по этой информации можно понять, как часто выдаются номера, исходя из того, что у Ксении был номер 20). (Скрин 12).
В переписке Николай упомянул, что он из Белгорода, на что Море отреагировал, спросив о судьбе Ксении. (Скрин 13).
Когда же Море узнал о ее смерти, он отреагировал как будто с облегчением. При этом указал выданный ей номер (20), т.е. разговор действительно шел о той самой Ксении. После чего продолжил подталкивать еще одного человека к самоубийству. (Скрин 14).
На следующем снимке мы видим, что Море уже настаивает на видеосъемке самоубийства и требует перед смертью удалить переписку. (Скрин 15)».
…Многое пока неизвестно, у этой катастрофы нет черного ящика, многие следы уничтожены, стерты. Но есть в остатке страшная гримаса двойного зазеркалья: в герои-спасители вышел «замучившийся» Харон — Море Китов. Он так же, как и некоторые мои коллеги и психологи, «право имеет» обвинять родителей, вот что висело летом на его странице:
«…Мне кажется, прежде чем искать зло в моей группе, нужно обратить внимание на то, где сейчас находится ваш ребенок.
….Родители, не хотите помочь? Проснитесь, наконец. Хватит осуждать меня. А для начала — своих детишек.
И помните — Море Китов: символ жизни, который перенаправляет курс на берег — своим течением — в глубину надежды и понимания. Поддайте ветра. Всем добра»…
0
22.00
