Стремительно натягивая штаны, а затем спускаясь в лифте времён Великой депрессии, а после откинувшись в кресле чёрного BMW моего друга Женьки Пискунова, я вспоминал, что Оливер Стоун отвалил ей 200 000 долларов за одно лишь право экранизации её жизни. «Старуха подведёт меня под монастырь», − констатировал я мысленно, судорожно соображая, где взять хотя бы половину. И отчётливо понимая, что взять негде.
Этот зачуханный уголок Куинса, звучащий шелестом палой листвы платанов и тихим перезвоном поющих ветерков, и ленивое урчание далёкого хайвея – всё это после Манхэттена являло собой унылый пейзаж американской провинции. Дом по указанному адресу на 200 000 долларов никак не тянул и больше напоминал «хибару» в садовом товариществе «Речник» под Ярославлем или, если хотите, «сараюшку», в которой русские nouveau riche хранят свои многочисленные грабли, лопаты и лодочные моторы. Однако, как выяснилось буквально через несколько минут, даже эта позорная «хибара» − в собственности совсем у иных людей. А Марита снимает у них подвальное помещение. И это может означать только одно: беспросветную, бесконечную нищету. «Адвокат» оказался её сыном. Ещё достаточно молодым, но напористым парнем, который, по подобию американских копов, сперва зачитал нам наши права, объясняющие, что мы вторгаемся на частную территорию и он вправе, если что, вызвать копов настоящих. Затем, алчно сверкнув карими глазами, осведомился о гонораре. «Я не плачу своим интервьюерам, − отрезал я как можно более категорично. − В противном случае они говорят то, что я захочу. А это противоречит истине». Подумав несколько мгновений, он наконец протянул свою руку и представился: «Марк». И отворил дверь в подвал, где скрывается его мама.
Легендарной Марите Лоренц в этом году исполнится семьдесят шесть. Она ютится в подвале, похожем на тюремную камеру, в окружении двух приблудных болонок, двух аквариумов, в которых среди искусственных кораллов и останков затонувших кораблей из пластика плавают гуппи, неоны и скалярии, среди множества книг на самодельных полках, неоплаченных счетов за электричество и бесконечного одиночества.
− Имя моего отца − Генрих Лоренц. Он родом из немецкого Бремена. Во время Второй мировой войны отец работал в «Абвере» у Вильгельма Канариса, а после его ареста летом 1944 года тоже попал в опалу и отсидел в тюрьме. Мама родилась в Хайдельберге. Её имя − Алиса Джуна Лоренц, в девичестве Лофланд. И хотя по профессии мама была танцовщицей, на самом деле она работала на американскую военную разведку, а затем – на ЦРУ. В конце войны она работала под прикрытием, официально числясь на должности иностранного корреспондента американской газеты Stars and Stripеs. Здесь они познакомились с отцом, и она родила от него четверых детей. Маму мою тоже несколько раз арестовывало гестапо, и два раза она сидела в лагерях: год в Берген-Бельзене и год в Дармштадте. Первый раз её арестовали во время подготовки операции «Морской лев». Весной 1941 года океанский лайнер «Бремен», которым командовал мой отец, должны были переделать в транспортное судно. В то время корабль стоял в порту Бремерхафена. Кто-то поджёг матрасы, и лайнер сгорел дотла. Нацисты расценили это как акт саботажа, а мы оказались в лагере. Второй раз нас арестовали за то, что мы кормили хлебом польских и русских военнопленных. Как-то раз у нас в Бремене на задний двор дома приземлился парашютист со сбитого самолёта. Отец в своё время учился в Оксфорде и поэтому очень хорошо говорил по-английски. Он этого лётчика быстро отвёл в подвал, дал ему гражданскую одежду, а парашют припрятал. Вскоре пришли люди из французского Сопротивления и забрали этого лётчика. Они же хотели, чтобы мама начала работать на них, и даже предложили ей для этого радиопередатчик. Но мама отказалась. Ведь у неё уже было четверо детей. Тогда французы решили её прикончить, поскольку она теперь не только знала их всех в лицо, но и отказалась от сотрудничества с подпольщиками.
Когда вы уехали в США?
− В мае 50-го года, когда мне было десять лет. Жизнь в Германии после войны была тяжёлая. Папа работал на Norddeutscher Lloyd, и, когда он получил своё первое после войны назначение на корабль под флагом Лихтенштейна, я отправилась вместе с ним. И потом кочевала с корабля на корабль. Так сложилось в нашей семье, что мама начала работать в Пентагоне, а папа постоянно находился в плавании. В 1953 году я пошла в школу в Вашингтоне. Но учиться мне совсем не нравилось, поскольку американские дети никак не хотели принимать иностранку и часто дразнили меня фашисткой.
Как-то раз, подходя к нашей школе, я заметила пикеты протестующих, которые запрещали белым детям заходить в классы, так как в них преподавали цветные учителя. А у меня любимый учитель был чёрным. Так что, само собой разумеется, я попала в потасовку. Пришлось отбиваться древком американского флага. Однако мне тоже досталось. Всё лицо было в крови. После этого случая мама начала брать меня с собой на работу в Пентагон. Это было как раз то самое время, когда формировалось и выстраивалось ЦРУ. Они занимали отдельное крыло в Пентагоне. Вокруг сидели люди в военных мундирах. А во мне это всегда вызывало угнетающие чувства, поскольку в возрасте семи лет в Германии меня изнасиловал американский сержант. Мне, можно сказать, повезло, потому что он меня «всего лишь» изнасиловал, а другую девочку он просто убил. Возможно, в море, на корабле, вместе с папой, я чувствовала себя просто в большей безопасности, поскольку, лишь только мне приходилось ступать на землю, со мной случались всякие неприятности.
Но ведь вашу встречу с Фиделем Кастро зимой 59-го года никак не отнесёшь к числу таких несчастий.
− Это была роковая встреча.
Марита, вспомните, пожалуйста, тот день, когда вы впервые увидели Фиделя Кастро. Что привлекло вас в этом человеке?
− Фидель был одним из одиннадцати кубинских повстанцев, которые подплыли на лодке к нашему круизному лайнеру Berlin, пришвартовавшемуся на рейде Гаваны в январе 1959 года. Туристы смотрели на них с чувством страха и подозрительности. Смотрела на них и я с верхней палубы корабля. Видимо, они почувствовали всеобщее напряжение. Сложили оружие и только после этого поднялись на борт. Когда я увидела Фиделя, то сразу же влюбилась в этого человека. Когда он разговаривал со мной, его лицо было так близко и его глаза излучали такую обворожительную силу, которой не было сил противиться. В то мгновение я навсегда полюбила его глаза. Он взял меня за руку и попросил показать лайнер. Мой отец в это время спал в своей каюте. Мы прошли в моторное отделение. Я сказала ему: «Это американская территория. Вам нельзя входить сюда с пистолетом». А он в ответ: «Но это наш залив. Это территория Кубы». На корабле ему очень понравилось. Он с энтузиазмом расспрашивал меня об устройстве корабля, предназначении тех или иных механизмов и устройств. Как вы, конечно, знаете, он в начале своей революционной борьбы сам приплыл на Кубу на борту крошечного судёнышка «Гранма». Так что всё, что было связано с флотом, было ему интересно. Он вообще любил корабли.
Вскоре проснулся отец. Он вышел на палубу и, увидев меня с мужчиной в армейской форме, строго спросил, что всё это значит. Я представила ему Фиделя, не понимая, конечно же, с кем имею дело. В то время я была глупой девятнадцатилетней немецкой девчонкой, которая всем сердцем не любила Америку и изо всех сил стремилась домой, в Германию.
Выходит, это была ваша первая любовь?
− Первая и единственная. За эту любовь я приняла побои, многочисленные унижения, тюремную камеру и даже угрозы убийства. Но я не отреклась от неё.
После нашей первой встречи на корабле я дала Фиделю мой номер телефона в Нью-Йорке и уплыла, совсем не рассчитывая, что он мне когда-нибудь позвонит. Но он позвонил из своего номера в отеле «Гавана Хилтон» буквально через несколько дней после того, как пришёл к власти в феврале 1959 года, и закричал: «Я думал о тебе, Алеманита»! (От испанского Alemanita – немочка. – Прим. авт.) Это было удивительно! Человек, чьи фотографии были на первых полосах всех американских газет, разговаривал со мной как со своей давней знакомой. «Я видела твоё фото в газете», − закричала я ему в ответ. А он смеётся. Потом говорит: «Я отправляю тебе самолёт. Приезжай на недельку. Нам надо поговорить. И, пожалуйста, не волнуйся, я верну тебя обратно, когда пожелаешь». «Как же я могу, − начинаю возражать, − меня родители не отпустят». Но через четыре дня он позвонил вновь и сказал, что уже отправил за мной самолёт Cubana Airlines.
Ну что ж, я собрала свои вещи и улетела. И была единственным пассажиром в этом самолёте из Нью-Йорка в Гавану. Через несколько часов я уже была на месте. Поднялась к нему в номер и открыла дверь. Господи, он взял меня сразу же на руки, прямо в дверях. Я прижалась к нему. И я осталась с ним на долгие восемь с половиной месяцев.
Там, на Кубе 59-го года, я впервые увидела те ужасные последствия, которые оставил после себя режим Батисты. В стране было только два класса: богатые и бедные. И потому Фидель был буквально одержим социалистическими идеями, стараясь как можно скорее установить в стране подлинное равенство и братство. Хотя, надо сказать, первое время Фидель, как мне казалось, находился в какой-то растерянности и часто повторял: «Я не политик. Я повстанец и гуманист».
Фидель был очень нежен со мной. Наставлял меня, отправил в школу учить испанский. Одним из первых дел, за которое он взялся, было строительство нового госпиталя для кубинских женщин, где они смогут совершенно бесплатно рожать новые поколения кубинцев. Он и мне говорил: когда-нибудь и ты будешь рожать здесь.
Фидель познакомил вас с Че Геварой и остальными своими соратниками?
− Че всегда был рядом с Фиделем. И Селия Санчес, и Камило Сьенфуэгос (Один из соратников Кастро. – Прим. авт.). Все были там, на 24-м этаже отеля «Гавана Хилтон». Я с грустью и радостью вспоминаю этот отель. Рояль внизу. Лифты. Стойку регистрации… «Барбудос» (От испанского barbudos – бородачи. – Прим. авт.) были очень внимательны ко мне и очень вежливы, никакой грубости или даже нетактичных намёков. Настоящие джентльмены. С автоматами в руках. Они были одеты в форму бригады «Двадцать шестого июля». И у меня была такая же форма. Я берегу её по сей день. После того как мне выдали форму, я прямо почувствовала себя настоящей революционеркой. И даже осмеливалась давать «барбудос» глупые, а часто и полезные советы. Предлагала всех проституток, к примеру, поставить под ружьё или ликвидировать детское попрошайничество. Хотя и некоторые идеи моих новых друзей часто звучали по-детски наивно. Помню, как-то раз мы с Фиделем поехали на джипе в болота Сапата. Сидели в машине. Любовались природой. Он курил свою сигару. Долго молчал. А потом и говорит: «Я знаю, что делать с этими болотами. Я приглашу сюда китайцев выращивать рис».
А они понимали, что вы не обычная девушка? Что вы девушка Фиделя?
− Конечно. Селия Санчес даже как-то сказала мне, что уж лучше у него будешь ты одна, чем все эти многочисленные девицы, которые пытаются прорваться в отель под любым предлогом. Селия и Фиделю говорила то же самое, пытаясь, очевидно, хоть как-то стабилизировать его личную жизнь на правах друга. Но то же самое происходило и с Че, которого осаждали сотни поклонниц. Камило был поспокойнее и всегда вызывал во мне глубокое уважение. Никто из них не употреблял спиртного. Только курили как сумасшедшие свои сигары. Об этих месяцах в отеле у меня остались самые светлые воспоминания.
Как проходила ваша жизнь в «Гавана Хилтон»?
− Как я уже вам говорила, прожила я там восемь с половиной месяцев. У меня был отдельный номер. Рядом были комнаты Че, Селии, Камило и, конечно, Фиделя, который занимал апартаменты. Днём я занималась изучением испанского языка в школе, куда определил меня Фидель, занималась в отеле с учителями. И если в начале этого курса едва понимала тех, кто со мной говорит, то вскоре уже могла прочесть книгу Фиделя «История меня оправдает». В мои обязанности также входило проверять его корреспонденцию, однако, если приходили письма от его поклонниц, я безжалостно отправляла их в мусорное ведро. День мой обычно проходил примерно так: я утром вставала, принимала душ, приводила себя в порядок, поскольку я просто была обязана выглядеть хорошо, включала пластинку Эверардо Ордаса Piano Magico, открывала дверь в коридор, где обычно сидели с оружием «барбудос», спускалась вниз в кафе, чтобы позавтракать. Вы должны понимать, что я не была заключённой в отеле. У меня была полная свобода действий. Вот именно в этом кафе на первом этаже отеля ко мне впервые и подошёл мужчина в униформе кубинских ВВС и передал салфетку, на которой было всего несколько слов: «Я могу вам помочь». Через несколько часов я встретила Фиделя и рассказала ему о записке. Тот не удивился. Более того, он знал этого человека. Им оказался двойной агент Фрэнк Старджис, работающий на ЦРУ.
Вокруг Фиделя в то время, наверное, было много разведчиков из разных стран?
− Фидель никогда не употреблял слово «разведчик». Исключительно contrarevolucionario (Контрреволюционер. – Прим. авт.). Но я никогда не встречала ни немцев, ни русских, ни китайцев в нашем отеле.
А как ваши родители отнеслись к этому внезапному отъезду из Нью-Йорка и жизни в отеле вместе с вождём кубинской революции?
− Вначале я писала им письма. И врала. Говорила им, что поступила на Кубе в колледж. И они принимали это за чистую монету.
То есть они не знали, что вы живёте с Фиделем?
− Нет. Хотя отец, думаю, подозревал, поскольку во время нашего первого знакомства на корабле Фидель просил его отпустить меня, чтобы переводить письма с немецкого.
У меня был старший брат, который работал переводчиком в ООН. А у него был приятель-араб по имени Саид. И вот брат мой попросил этого Саида отправиться на Кубу, чтобы попытаться меня отыскать. Тот приехал в «Гавана Хилтон». Поднялся на двадцатый этаж. Ходил и всех обо мне расспрашивал. Естественно, Фиделю доложили о том, что в отеле поселился какой-то араб с дипломатическим паспортом и расспрашивает про меня. Когда Фидель об этом узнал, он просто взбесился и приказал вышвырнуть его на улицу. Саид кричал: «Вы не имеете права! Я дипломат! Я подданный Арабской Республики Египет!» На что Фидель ему ответил: «А у нас пока нет дипломатических отношений с Абделем Насером». Вытащил его из номера прямо в пижаме, дотащил до джипа внизу и лично, так сказать, экстрадировал с Кубы.
Он был ревнив?
− О да, Господи! Катастрофически ревнив! То и дело запрещал мне таращиться по сторонам. И другим велел на меня не засматриваться дольше того, что позволяют приличия.
Можете вспомнить какие-то его привычки, которые были известны только вам?
− Я звала его «барбудито». Он много курил и тушил сигару прямо в пальму, которая стояла в его номере. У него были игрушки, с которыми он любил играть. Машинки, экскаваторы, бульдозеры. И часто я видела, как он гоняет маленькую машинку по столу, за которым работал. Иногда я связывала ему шнурки на ботинках узлом, чтобы он никуда от меня не уходил. Но он всё равно уходил. Бывало, он просил меня прочесть письма от девушек, которые ему писали, однако я не делала этого и нещадно уничтожала их письма. И тогда он притворно вздыхал: «Сейчас ты, возможно, уничтожила моё счастливое будущее». В быту он был абсолютно неприхотлив. У нас не было никакого обслуживания в номере. Никаких слуг или посыльных. Когда Фиделю хотелось есть, он просто спускался в ресторан и приносил оттуда несколько пакетов с очень простой едой, часто с какими-то обычными закусками вроде чипсов. А ещё у Фиделя было двое часов на руке. Как он говорил, одни показывали день, а другие ночь, поскольку Куба нуждалась в нём и днём и ночью. Надо сказать, что Фидель – очень знающий и образованный человек. Он знал название каждого дерева и животного, прекрасно разбирался в тонкостях и деталях кубинской истории.
В то время вы ведь наверняка вели разговоры о вашем будущем. Фидель был готов к серьёзным отношениям и видел ли он вас в качестве своей жены?
− Я любила его. Я хотела быть с ним всегда и не видела своё будущее в Германии или в США. И вместе с тем Фидель всегда повторял: «Я – это Куба». И объяснял, что если я хочу выйти замуж за него, то значит, я должна выйти замуж и за Кубу. Вот так он себе это представлял. Но я не могла делить его с Кубой и поэтому понимала, что вряд ли выйду за него замуж. Фиделя в те дни я практически не видела. С утра он уезжал решать государственные дела Кубы и возвращался часто только для того, чтобы уснуть. Почти всегда – без сил. Что мне оставалось делать? Я ждала его. Часто плакала, поскольку понимала, что этот человек просто не принадлежит мне и никогда не будет принадлежать ни одной женщине, поскольку Куба действительно значила для него всё.
Вы сразу сказали ему о том, что беременны?
− Конечно, сразу же, как только это поняла. Он изменился в лице и произнёс: «Господи, ты беременна! Твой папа меня убьёт». И мне эта его реакция была понятна. За те пять часов, что они провели с моим отцом на корабле в нашу первую встречу, они успели подружиться. Фидель даже думал назначить его ответственным за индустрию туризма на Кубе. И папа, как мне казалось, ему доверял. Так что Фидель боялся моего отца больше, чем кого бы то ни было на свете. Хотя, по-моему, он был рад тому, что на свет может появиться ребёнок кубинско-немецкой крови.
То есть он хотел ребёнка?
− Да, он был абсолютно счастлив, когда узнал об этом. И помимо этого, он хотел, чтобы этот ребёнок появился на свет в новом роддоме, который строило кубинское правительство.
Но история и ваша жизнь обернулись иначе… Вспомните, пожалуйста, тот день, когда вы вынуждены были покинуть Гавану.
− Я уже была на седьмом месяце беременности. Всё, что я помню про тот ужасный день, после того, как утром выпила по привычке стакан молока: Малекон, мчащийся куда-то автомобиль с открытыми окнами, брызги воды с набережной, ветер, а потом – сильный свет и невыносимая боль… Потом какие-то слова сквозь туман, какие- то споры, я слышала имя Фиделя. И тут потеряла сознание. Очнулась я вновь в гостинице «Гавана Хилтон». В своём номере. Рядом со мной был Камило Сьенфуэгос, который всё время повторял: «Quepasa, Alemanita, quepasa?» («Что случилось, Немочка, что случилось?») Здесь я увидела, что моего ребёнка со мной уже нет и я потеряла много крови. И продолжаю её терять. Я попросила Камило позвонить моему брату в Нью-Йорк. И после того, как он связался с ним, было принято решение о срочной госпитализации в американский госпиталь. Я много плакала, я была абсолютно подавлена из-за потери ребёнка. Не понимала, жив он или мёртв. Кто это был, мальчик или девочка, и что же со мною и с ним произошло? Камило быстро помог мне собраться и отвёз на аэродром к самолёту. Меньше чем через месяц Камило погибнет в авиакатастрофе. Я абсолютно уверена, что в его гибели, равно как и в том, что случилось со мной и моим ребёнком, виновен один и тот же человек. Агент ЦРУ Фрэнк Стар-
джис.
А Фидель знал об этом?
− Ничего он не знал. В тот день он был на другом конце Кубы, в Санта-Кларе.
Это Фрэнк подсыпал вам в молоко отраву?
− Во всяком случае, я видела его в то утро в ресторане отеля «Гавана Хилтон». И он мне как- то раз сказал: «Я должен был убить тебя дважды». Однако сам стакан с молоком мне принёс другой человек, служащий отеля.
Итак, вы вновь оказались в Нью-Йорке под покровительством вашего брата…
− И агентов спецслужб, как выяснилось вскоре. В Нью-Йорке меня отвезли в госпиталь имени Франклина Рузвельта и сделали рентген, который показал: в Гаване у меня были преждевременные роды, а не аборт.
В госпитале мне, помню, всё время давали много таблеток. Медсёстры говорили, что это витамины. От этих так называемых витаминов я всё время находилась в какой-то прострации и лишь потом узнала, что меня пичкают амфетаминами. Потом пришли двое мужчин − Фрэнк О'Брайен и Фрэнк Ландквист.
Спецслужбы, конечно?
− Оба были из ФБР. Они до сих пор живы.
Потом к ним присоединился ещё один человек – Александр Ирвин Рорк. Этот работал на ЦРУ. Четыре месяца они следили за мной и всячески обрабатывали. Говорили, что Фидель хочет устроить в США коммунистическое государство, что он атеист, что эти люди не верят в Бога. Вспоминали маму мою и тот факт, что она работает на американское правительство, про отца моего вспомнили тоже. И про то, что я в свои девятнадцать лет могу хорошо заработать и всю жизнь ни в чём не нуждаться. При этом, естественно, они много раз говорили о том, что у Кастро таких, как я, не счесть и он меня совершенно не любит. Кроме этого, они говорили, что, по их сведениям, моего только что родившегося ребёнка убили люди Фиделя. Показали мне жуткую фотографию обезглавленного младенца. Мол, вот твой сын. Ему отрубили голову люди Кастро.
Неужели вы не понимали, что это давление на вас неспроста, что у этих людей наверняка определённые цели?
− Всё вскоре стало понятно. Однажды они меня привезли в штаб-квартиру ФБР на 69-й улице. Посадили за стол в глухой комнате для допросов. Через несколько минут появились агенты, один из них, уже знакомый мне по Кубе двойной агент Фрэнк Старджис, предложил поехать на Кубу и нейтрализовать Фиделя. Они сказали, что дадут мне несколько пилюль, которые необходимо растворить в воде. И Фидель ничего не поймёт, ничего не почувствует. Он просто уснёт. Навсегда. У меня сохранился ключ от номера в «Гавана Хилтон», в котором мы жили с Фиделем. Так что я могла бы туда свободно приехать и пройти прямо к Фиделю. Я находилась в таком подавленном состоянии, настолько была измотана физически и морально, что согласилась на убийство своего возлюбленного.
В январе 60-го года меня напичкали таблетками и посадили на самолёт, который летел на Кубу. В сумочке у меня было две капсулы с ядом, предназначенные для премьер-министра Кубы Фиделя Кастро. По дороге в аэропорт меня сопровождал агент ЦРУ Александр Рорк, который то и дело повторял сквозь зубы: «Не делай этого». Александр был сыном известного нью-йоркского судьи и, несмотря на то что был вовлечён в секретные операции по свержению режима Фиделя, не хотел такого поворота событий, не хотел убивать Фиделя. За это он и поплатился. Насколько мне известно, его самолёт был впоследствии взорван при помощи другого агента ЦРУ и одновременно моего куратора Фрэнка Старджиса.
У этой операции наверняка был свой план…
− План ЦРУ был таков. Я должна была приехать на Кубу всего на один день. Встретиться с Фиделем. Поужинать с ним. Провести с ним ночь. Потом отравить премьер-министра и на рассвете покинуть отель «Гавана Либре» и в шесть часов утра вылететь с Кубы. В восемь утра Кастро должен был выступать по радио. Отмена его выступления означала бы, что операция завершена и Фидель мёртв.
Как вы себя чувствовали в этот день? Как вообще может чувствовать себя человек, отправленный убить своего любимого, да ещё к тому же выдающегося и популярного политического деятеля? Коленки не тряслись?
− Это был самый тяжёлый день в моей жизни. Через четыре месяца разлуки с Фиделем я вновь появилась в «Гавана Либре». Открыла дверь своим ключом и вошла осторожно. Первым же делом прошмыгнула в туалет и выбросила таблетки в биде. Когда они там исчезли, я почувствовала какую-то лёгкость и освобождение. И вместе с тем я понимала, что внизу, в лобби, меня наверняка дожидаются агенты ЦРУ, которые сразу же меня прикончат, если я не выполню их задание. Тем более что меня предупреждали, что, если я вернусь, не исполнив задания по ликвидации Кастро, меня достанут как на Кубе, так и в Америке. И обвинят в моей смерти спецслужбы Кубы. Словом, я чувствовала, что загнана в угол и у меня нет никакого разумного выхода из этой ситуации. Что делать? Остаться вновь с Фиделем? Бежать? Но куда? Я была в панике.
Когда я вошла в его комнату, Фидель лежал на диване с едва прикрытыми глазами. Очень усталый. Как обычно, с сигарой в руке. Увидев меня в комнате, он спросил совершенно спокойно: «Ты пришла убить меня, Алеманита?» «Нет, − отвечаю я ему как последняя дура. А из глаз уже слёзы льются, − я приехала, потому что люблю тебя». «Я так и понял, − отвечает он мне усталым голосом, − тебя прислали убить меня. Ну что ж, убивай». И протягивает мне свой пистолет. «Я не могу тебя убить, − отвечаю Фиделю, − потому что люблю тебя». Господи, я стояла перед ним и рыдала, рыдала. Казалось, целую вечность.
На рассвете, как и планировалось, я прошмыгнула мимо дремавших в холле агентов ЦРУ к такси и первым же, шестичасовым рейсом покинула Гавану. А в восемь утра по национальному радио выступил премьер-министр Кубы. Операция ЦРУ провалилась. Я вернулась в США, так и не убив
Фиделя Кастро.
И понимая при этом, что вас ждут в США крупные неприятности. Что здесь вас могут даже убить.
− Фрэнк Старджис отвесил мне пощёчину, когда встретил меня на следующий день в Майами. Люди из ЦРУ сразу же отвезли меня на какую-то авиабазу и закрыли на оружейном складе с цементным полом и без окон. Было очень душно. Они сказали, что я слишком много знаю и необходимо преподать мне урок. Эта база находилась на одном из островов в болотах Флориды. Как я потом поняла, это была секретная база ЦРУ для подготовки контрас и кубинских контрреволюционеров. Здесь я познакомилась с Орландо Бошем, который впоследствии стал одним из самых лютых врагов Фиделя. Бош участвовал в организации многочисленных покушений на Фиделя и в подрыве самолёта с кубинскими спортсменами. США повсюду заявляют о том, что они борются с терроризмом, и вместе с тем сами являются заказчиками и исполнителями самых громких террористических актов по всему миру. Здесь я провела почти восемь месяцев, тренируясь в диверсионной работе по программам ЦРУ. Меня учили стрелять, метать ножи, изготавливать взрывчатку, минировать гражданские и военные объекты. Мне выдали пистолет. И с тех пор я всегда ходила с оружием. Почти тридцать лет. Я провалила операцию ЦРУ. Не стала убивать любимого. И теперь расплачивалась за это служением этой самой подлой из секретных служб в мире. На этой же базе Фрэнк Старджис подготовил спецоперацию по моему внедрению в окружение бывшего диктатора Венесуэлы Маркоса Переса Хименеса, от которого у меня впоследствии тоже родился ребёнок, на этот раз девочка. Её имя Моника. Маркос оставил мне пять миллионов долларов, а после этого был экстрадирован в Венесуэлу. Однако адвокат Дэвид Уолтер, которому было поручено открыть траст на наше с Моникой имя, подделал документы и украл абсолютно все деньги. Впоследствии меня включили в состав команды Operation 40, которая первоначально предназначалась для высадки в заливе Кочинос на Кубе, а затем использовалась ЦРУ и для других целей, уже внутри США.
Что вы имеете в виду?
− Я ничего не хочу утверждать, но в ноябре 63-го года я вместе с Ли Харви Освальдом и другими отправилась на машине из Майами в Даллас. Все мы входили в состав секретной assassin squad – «команды убийц». У нас в машине было много оружия и оптики, были и подробные карты Далласа, которые кубинцы внимательно изучали. Когда мы приехали в Даллас, все остановились в одном мотеле. И здесь они приняли решение, чтобы я первым же рейсом улетела в Нью-Йорк. Через несколько дней весь мир оглушила новость об убийстве президента Кеннеди.
Это просто невероятно!
− Впоследствии, как я знаю, Фрэнка Старджиса допрашивали в комитете по разведке Сената США, в комитете по расследованию убийства Кеннеди и в комиссии бывшего вице-президента США Нельсона Рокфеллера по расследованию деятельности ЦРУ, однако ничего не смогли доказать или обвинить его в чём-то. Всякий раз Фрэнк, как говорится, выходил сухим из воды. Тем не менее это не помешало ему замараться во время уотергейтского скандала в июне 72-го года, когда он вместе со своими коллегами из ЦРУ был задержан в штабе Демократической партии США за установкой подслушивающей аппаратуры. Результатом скандала, как известно, стала отставка президента США Ричарда Никсона, а Фрэнка Старджиса ЦРУ вновь вытащило из этого дерьма целым и невредимым.
Фрэнк Старджис всё ещё жив?
− Газеты писали, что у него был рак гортани, но я-то знаю, что его болезнь называется цээрушный грипп. Это когда человек в пятницу заболел, а в понедельник его уже закопали. Он умер 4 декабря 1994 года в госпитале для ветеранов войны в Майами в возрасте 69 лет.
А ЦРУ? Они оставили вас в покое?
− Ну что вы! В 81-м году, когда я вернулась с Кубы после встречи с сыном, ко мне вновь пришли люди из ЦРУ и пригрозили: или ты идёшь в тюрьму, или идёшь работать на наши военные программы. После этого меня отправили в тренировочный лагерь в Пенсильвании, где готовили кубинских контрас. Здесь я работала полтора года в качестве переводчика. Люди из ЦРУ следили за мной ещё много лет, время от времени напоминая о своей роли в моей жизни. Шесть лет я находилась под охраной ФБР по программе защиты свидетелей.
С тех пор вы больше не видели Фиделя Кастро, не интересовались, что стало с вашим ребёнком?
− В Майами я как-то встретилась с двумя агентами ЦРУ, которые сообщили мне, что только что вернулись из Гаваны, где видели моего сына. Его зовут Андрей. Показали его фотографию. Сказали, что он в порядке, но чтобы я даже не пыталась его оттуда забрать. Ничего не получится. Я ответила им, что мне этого недостаточно. Мне нужен анализ ДНК. Намного позднее, в 1981 году, кажется, власти Кубы разрешили мне побывать в Гаване и встретиться с сыном. От Андрея не скрывали, что я его мать… Я посмотрела на него. Потрогала. Потом обняла. И сразу же разрыдалась. Он очень похож на своего отца. Такой же высокий. Но и на меня тоже похож. Я привезла ему в подарок кроссовки и «сникерсов», конфет каких-то. Всё это я провезла совершенно спокойно, без всякого досмотра, поскольку по приказу Фиделя меня провели по особому, дипломатическому коридору в аэропорту имени Хосе Марти. Я говорила с людьми из окружения Фиделя. Они сказали, чтобы я даже не пыталась увезти его в США. Все дети, которые родились на Кубе, здесь и должны остаться.
То есть сейчас ему должно быть 55 лет.
Вы знаете, чем он занимается?
− Он врач в госпитале Карла Маркса. Принимал участие в боевых действиях в Сальвадоре, насколько я знаю. Но с тех пор я его и не видела больше, и не знаю, как сложилась его жизнь. Женат ли он? Есть ли у него дети?..
78.0
60.00
