Президент Владимир Путин прямо выступил против смягчения 228-й (антинаркотической) статьи УК, практически свернув едва начавшуюся общественную полемику. Но движение к менее репрессивной и более эффективной наркополитике все равно неизбежно. Об этом «РР» поговорил с одним из самых уважаемых и компетентных экспертов в этой сфере, членом Глобальной комиссии по наркополитике (www. globalcommissionondrugs. org), медиком, исследователем и дипломатом Мишелем Казачкиным
— Я бы сказал, да. Могу назвать успешным опыт Чешской Республики, Швейцарии, Португалии и некоторых других стран Западной Европы. По крайней мере, в этих странах каждый год новых случаев заражения ВИЧ среди наркопотребителей меньше 1%. А в Российской Федерации — 45%. Снижение вреда — очень эффективная политика для уменьшения угрозы СПИДа и гепатита среди наркопотребителей. В Португалии и Швейцарии, если вас найдут с наркотиками, то направят в группу к социальным работникам, медикам, психологам, а не в полицию — и это хорошо. В Португалии и в Швейцарии, где я живу, инъекционное употребление и употребление опасных наркотиков намного снизилось.
— Она началась с декриминализации. Нет риска попасть под суд, нет уголовной ответственности, если при тебе нашли наркотики только для твоего собственного пользования. То же самое в Португалии. В Чешской Республике это началось уже в 1990 году, когда президент Вацлав Гавел пришел в парламент и сказал, что нужно декриминализовать наркопотребление и хранение наркотиков для собственного пользования. Он сказал, что не понимает, почему он свободно может курить (вы знаете, он много курил), почему всем можно свободно пить водку, но никто не может держать у себя наркотики для личного потребления. В результате декриминализации наметился прогресс в деле борьбы со СПИДом, притом что уровень наркомании не возрос, чего некоторые, конечно, опасались. Через 10 лет после этого произошли перемены в политике — парламент снова пошел на криминализацию потребления. Но из-за большого общественного резонанса было решено получить строгую научную оценку результатов смены политики. Научная оценка по итогам трех лет криминализации потребления ясно показала, что ситуация в сфере заражения ВИЧ-СПИДом ухудшилась, и Чехия снова встала на путь декриминализации.
— Да, точно. И то же самое в Португалии, в Швейцарии, где декриминализация еще не де-юре, но де-факто есть — то есть никого не отправляют в тюрьму за потребление наркотиков.
— Но вы и сами знаете: в России, на Украине, в Молдавии и во многих странах региона разница между объемами веществ, позволяющими классифицировать вас как потребителя или распространителя, столь мала, что многие потребители попадают в тюрьму.
— Я читал закон, который хотели изменить. Санкции предлагалось сделать менее жесткими, но о декриминализации даже речи не было. В обсуждении был упущен фундаментальный вопрос: в чем суть криминальности потребления. Почему не запрещается алкоголь в наших странах, хотя, к примеру, в Пакистане законы в этом отношении крайне суровы? А ведь алкоголь ежегодно убивает 3 миллиона человек по всему миру.
В России в регионах с высоким уровнем гепатитов, СПИДа люди боятся, прячутся, они вынуждены «колоться» в невероятно опасных условиях. К тому же, конечно, есть проблема тюрем. В России 536 тысяч человек находится в тюрьмах, и среди них около четверти — именно из-за наркотиков.
Тюрьма еще никому не помогла. Иметь судимость очень тяжело для молодых людей. Тюрьма может разрушить жизнь, тюрьма в России и по всему региону — один из источников устойчивых мультирезистентных форм туберкулеза. В прошлом году научные исследования на Украине показали, что 75% случаев туберкулеза среди наркопотребителей связаны с тем, что они сидели в тюрьме. По крайней мере, 10% случаев туберкулеза в обществе обусловлены тем, что после того, как люди выходят из тюрьмы, они не сразу входят в систему здравоохранения, не оканчивают терапию. Тюрьма им никак не помогает в смысле избавления от наркозависимости, потому что наркотики в тюрьмах употребляют больше, чем на улице. Я думаю, что все реформы, направленные не только на уменьшение срока лишения свободы, но и на смягчение наказания, — это хорошая тенденция.
Кое в чем и в России наблюдается прогресс. Алкоголь в России — огромная проблема, но за последние 10 лет (и ВОЗ это отметила) есть очевидное улучшение статистики смертности, связанной с потреблением алкоголя, и заболеваемости алкоголизмом. Прогресс, хотя и медленный, есть и в отношении курения. Связано это с тем, что сигареты и алкоголь не запрещены, но их продажа регулируется. Это дает возможность контроля за продукцией, которая поступает на рынок. Когда вы покупаете бутылку водки, вы точно знаете, что содержит бутылка «Русского стандарта» или «Белуги». Но если вы купите наркотики на улице (а нелегальные наркотики производятся подпольно), вы не знаете, что это за вещество. Сейчас в Канаде и в США наблюдается рост смертности среди наркопотребителей из-за того, что люди покупают героин, а туда добавляется новый опасный наркотик фентанил, который гораздо мощнее героина.
Мало кто знает из-за недостатка информации по теме, что большинство людей, которые употребляют наркотики в мире (а это около 300 миллионов человек), не являются наркозависимыми. Я как француз каждый день пью вино, но не воспринимаю себя как зависимого! Аналогично 85% людей, употребляющих наркотики, не являются зависимыми, но общество напугано самыми трудными случаями зависимости. Так что зависимость — одна проблема, а наркопотребление — другая. Восемь из десяти кандидатов на пост главы консервативной партии Великобритании сказали, что употребляли кокаин или каннабис, но это люди без зависимости — они прекрасно себя контролируют, как вы, надеюсь, контролируете количество выпитого вами вина, пива или водки. Конечно, некоторые наркотики скорее вызывают зависимость, чем другие. Но в России, как мне кажется, большинство убеждено, что все наркопотребители — преступники, что все потребители отрезаны от общества и зависимы.
— В американском сериале «Во все тяжкие» полицейский говорит подростку, что каннабис, может, и не вызывает зависимости, но это «наркотик подскока»: все с него начинают, а потом переходят на героин и другие смертельно опасные вещества. Это известный тезис наркополицейских во всем мире.
— Нет научных исследований, доказывающих, что это так.
— В рамках начавшейся у нас общественной полемики выступил в числе прочих бывший мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман, который в свое время завоевал большой авторитет в городе силовыми методами общественной борьбы с наркотиками. Он против всякой декриминализации: по его мнению, любое смягчение государственного давления приведет к увеличению предложения на рынке.
— Говоря о достижениях Екатеринбурга в борьбе с наркоманией, надо помнить, что Екатеринбург — город с одной из самых больших эпидемий ВИЧ-СПИДа в Российской Федерации. Это катастрофа! В этом споре у Ройзмана свое личное мнение, но на моей стороне научные исследования, открытые для всех. Вы можете зайти на сайт Европейского центра мониторинга наркомании и наркозависимости (http://www.emcdda.europa.eu/) или на сайты португальского, чешского, швейцарского, нидерландского правительств — и увидите статистику. Абсолютно неверно, что декриминализация приведет к увеличению потребления.
Второй шаг после декриминализации, как следует из выводов нашей Глобальной комиссии по наркополитике (хотя к этому нужно подходить очень осторожно), — постепенная легализация оборота наркотиков при условии государственного регулирования. Нельзя допускать полного и свободного оборота наркотиков. Все, что опасно для человека, должно регулироваться обществом. Если вы ведете автомобиль, в этом есть свой риск, поэтому существуют правила дорожного движения и санкции за их неисполнение. Так же регулируется употребление табака и алкоголя — если вам меньше 18 лет, вы не можете купить сигареты и спиртное; социальная реклама постоянно объясняет, что беременным женщинам вредно курить и пить — это скажется на здоровье ребенка. Но все это регулирующие, а не запрещающие меры. Помните «сухой закон» в Америке 1930-х: Аль Капоне и другие бандиты тотчас начали тайное производство! Это ровно то, что сейчас происходит с наркотиками. Если рынок не будет обеспечен легальным способом, этим воспользуются бандиты. И чем больше будет репрессий, чем больше опасностей для бандитов — тем дороже будут стоить наркотики, тем больше доходы наркобизнеса. Оценка нелегального рынка наркотиков в мире — около 600 миллиардов долларов в год.
Мы в нашей комиссии выработали принципы эффективной наркополитики. Первый — общественное здоровье важнее законодательных ограничений. Если законы угрожают здоровью общества, надо менять законы, а не рисковать людьми. Второй — декриминализация и социальная реабилитация вместо тюрем. Третий — легальная регуляция, как в случае с табаком или алкоголем. По всему миру сейчас легализуют каннабис: в Канаде, в США, в Уругвае, теперь идет дискуссия в Люксембурге.
— Предусматривают ли рекомендации вашей комиссии различия в регулировании наркотиков разной степени опасности?
— Да, это важнейший принцип, регулирование зависит от степени общественной опасности. Например, каннабис мог бы продаваться, как табак, но нужно предупреждать, что его чрезмерное употребление может быть опасным. В случае с ЛСД или экстази в будущем понадобятся специальные магазины, где, как в аптеке, вам могут объяснить, с какими мерами предосторожности и в каких дозах можно употреблять эти вещества. А если принимаешь героин, это должно быть обязательно прописано врачом. В Германии и Швейцарии тем, кто недостаточно хорошо чувствует себя даже на метадоновой терапии, можно прописать заместительную терапию героином (то, что называется на улицах героином, я как врач могу прописать как диацетилморфин). Выигрыш для общественного здоровья здесь в том, что когда мы выдаем очень зависимым пациентам героин, то они получают его чистым, а если они купят его на улице, то не будут точно знать, что это. Так же НКО или пункты доверия могли бы тестировать, насколько грязно и опасно то, что зависимые люди покупают на улицах.
— В нашей общественной полемике все предложения о либерализации вызывают в памяти крайне травматичный опыт 1990-х. В Советском Союзе границы были закрыты, было очень мало наркотиков, и ВИЧ почти не было. В 1990-е, когда государство ослабло и не могло ничего контролировать, в некоторых городах чуть ли не всю молодежь поразили наркомания и алкоголизм в тяжелой форме. Тогда спасла дело общественная мобилизация: бизнесмены (порой и криминал), священники, спортивные школы и местные власти объединялись для того, чтобы силой подавить точки продаж и привлечь молодежь к занятиям спортом… Это была война, а не регулирование!
— Я знаю эту историю, я об этом писал. Но теперь мы живем в открытом глобальном мире без границ. И когда кто-то хвастается, что полиция изъяла на границе столько-то граммов такого-то вещества, это максимум 5–10% того объема, который провозят через эту границу! Запреты — не решение.
Еще мы все — эксперты и врачи — видим проблему в том, что в России нет так называемого «снижения вреда». То есть когда ты уже зависимый, у тебя очень высокий риск инфицирования ВИЧ-СПИДом и гепатитом, и этот риск намного снизился бы, если бы существовали программы по обмену шприцев и выдаче чистых шприцев или программы по заместительной терапии метадоном. Но в Российской Федерации законодательство достаточно жесткое, программ по обмене шприцев очень мало, они главным образом работали в 2005–2008 годах. Глобальный фонд для борьбы с СПИДом, туберкулезом и малярией в тот период, когда я его возглавлял, финансировал снижение вреда в странах Восточной Европы. После того как Россия стала достаточно богатой страной, чтобы не получать денег от фонда, все НКО, которые занимались профилактикой и снижением вреда, исчезли — получать международное финансирование для НКО нелегко. Но я вижу, что в некоторых городах, начиная с Петербурга, есть НКО, которые финансируются в том числе и на президентские гранты и практикуют тестирование наркопотребителей и обмен шприцев. Просто этих программ мало. А метадоновой заместительной терапии вообще нет, причем метадон запрещен только в Узбекистане и России — в других странах, в том числе Белоруссии, есть успешные, хоть и не на достаточном уровне, программы.
— Насколько однозначна научная литература по метадоновой терапии?
— В странах, где действуют эффективные программы снижения вреда, новых случаев СПИДа среди наркопотребителей больше не выявляется. А в России можно назвать только одно серьезное достижение в этой сфере: почти нет новых случаев передачи вируса от матери к ребенку. Так что не знаю, какие еще доказательства нужны… В России есть врачи и специалисты, которые прекрасно знают литературу и понимают ситуацию. Но на государственном уровне Россия приняла очень жесткую позицию, от которой не хочет отойти.
— Но если все так однозначно, почему так мало стран, где наркополитика реализуется успешно? Америка, скажем, продолжает вести настоящую войну с наркотрафиком.
— Не будем путать разные проблемы. Я говорю, что в таких странах, как Канада, и в Западной Европе, где успешно проводятся программы снижения вреда, уже не отмечается новых случаев заражения ВИЧ. Это не обязательно свидетельствует о снижении наркопотребления. Но репрессивные меры уж точно не помогут его снизить. Во Франции одна из самых жестких политик по каннабису, каждый год из-за него арестовывают 150 тысяч людей, и вот вам результат: это первая страна в Западной Европе по количеству людей, употребляющих каннабис! Так что арестовать потребителя, объявить его преступником и посадить в тюрьму — это никак не уменьшит наркопотребление. Как говорил мой коллега Кофи Аннан, член Глобальной комиссии, наркозависимость — единственная болезнь, где лечение прописывают судьи, а не врачи.
— Вам могут возразить, что это лишь часть проблемы. Есть же глобальный наркобизнес, который навязывает потребление.
— Почему существует нелегальный наркобизнес? Именно из-за запретов. В Калифорнии теперь очень интересная ситуация: каннабис легализовали, и у тех людей, которые были мелкими дилерами на улицах, появилась возможность стать продавцами в легальной системе. Но вообще в мире, в том числе и в России, огромные деньги идут на аресты мелких дилеров или наркопотребителей, а «крупную рыбу» не ловят. Спросите полицейского в квартале — он вам скажет, что он одного и того же потребителя арестовывал десять раз и сейчас собирается в одиннадцатый. Криминальный рынок существует из-за запретов, и так будет до тех пор, пока его не легализуют и не начнут регулировать. За последние 50 лет увеличилось количество культивируемого опиума, количество наркотиков на рынке в целом, появились синтетические наркотики… Нужны другие подходы!
«В России в регионах с высоким уровнем гепатитов, СПИДа люди боятся, прячутся, они вынуждены “колоться” в невероятно опасных условиях. В России 536 тысяч человек находится в тюрьмах, и среди них около четверти — именно из-за наркотиков. Тюрьма еще никому не помогла»
— Все-таки странно предлагать пусть регулируемый, но все же законный доступ к наркотикам, которые вызывают быстрое привыкание.
— В случае плохого регулирования можно стать зависимым от опиоидов, просто покупая лекарства в аптеке. Это случилось сейчас в США — в последние годы система регулирования легальных лекарств там была далека от совершенства; демонстрировалась телереклама, врачи получали деньги от фармкомпаний, чтобы прописывать те или иные лекарства, и появилась огромная наркозависимость от опиоидов — но не героина, а легально распространяемых препаратов. В прошлом году в США 70 тысяч человек умерли от передозировки! Первая реакция была естественной: «остановим прописывание опиоидов». Но как только прописывание затормозили, появились преступники, которые говорили людям: теперь тебе трудно получить лекарство, а мы можем предложить тебе героин чуть подешевле. В итоге несколько лет тому назад снова вырос уровень заражения ВИЧ-СПИДом в американской глубинке. Люди, зависимые от легальных опиоидов, пересели на героин и стали колоться, потому что не было программы по обмену шприцев и заместительной терапии. Так что неправильно думать, что зависимость бывает только от уличных наркотиков! В России вы можете запросто приобрести зависимость от бензодиазепинов, чтобы спать вечером, можете стать зависимыми от опиоидов… Зато в Европе хорошая регуляция прописывания лекарств и выпуска медицинских препаратов на рынок — эпидемии у нас нет, в отличие от США. В Европе начинаешь с парацетамола, потом, если он не действует, переходишь на другой препарат, и это регулируется.
— У нас тут рядом, через обширные и довольно прозрачные границы со странами Средней Азии, — Афганистан, бедная страна, которая производит очень много тяжелых наркотиков. При ослаблении регулирования она просто будет специализироваться на поставках этих веществ к нам…
— Афганистан уже самый большой производитель опиума в мире. Потому что этой стране никто не дал возможности создания другого рынка и другой экономики. Например, Франция сама культивирует опиум, производство собственного героина для лекарственных препаратов. А таким странам, как Афганистан, международное общество даже не дает возможности выращивать опиум для медицины. Где-то 75% людей в мире, нуждающихся в лекарствах для обезболивания или для паллиативных услуг, не имеют доступа или имеют недостаточный доступ к таким лекарствам и паллиативному лечению.
Вообще говоря, ни одна страна не может иметь свою особенную наркополитику, думая, что границы можно закрыть. Мы живем в открытом мире. И хотя политическая обстановка сейчас непроста, мы все еще хотим построить открытый мир. Нужно начинать разговор о наркополитике не только в той или иной стране, но и на уровне ООН. У меня большой и часто негативный опыт разговоров в ООН на эту тему. Подобные обсуждения очень политизированы — есть страны, которые никак не хотят поговорить спокойно. Это, увы, скорее театр, где каждый выступает в заученной роли, чем настоящий диалог, основанный на экспертном подходе.
0
63.00
