Это сражение как-будто было дано Наполеону во избежание фатальной ошибки в будущем. Как шанс пустить ход истории по другому пути, а свою собственную судьбу избавить от зимней Смоленской дороги
В 1806 году Наполеон поставил на колени старого противника Франции - Пруссию. 14 октября он одновременно победил немцев на двух полях сражения — под Йеной и Ауэрштедтом. «Дуплет» выбил Пруссию из войны. Император Александр I остался один на один с Бонапартом.
К концу 1806 года Наполеон дошёл до Вислы, въехал в Варшаву и начал продвигаться дальше на Восток. Жуткой польской зимой, с неприятелем на плечах Беннигсен отступал в направлении Кенигсберга. Порой он останавливался и выпускал когти. Просто для того, чтобы хоть ненадолго избавиться от дыхания противника за своей спиной.
И, наконец, через Восточную Пруссию отошёл к Прейсиш-Эйлау (сегодня Багратионовск Калининградской области). Здесь 8 февраля (27 января ст.ст) произошла битва, которая едва не закончилась крупным поражением Наполеона.
Они сошлись на перекрестке
… Беннигсен отступа через Ландсберг. 14 километров хорошо утоптанной дороги среди заснеженных равнин и лесов. На подступах к городку Прейсиш-Эйлау достиг Зигельхофской равнины.
Здесь был последний перекрёсток дорог, одна из которых вела к Кенигсбергу. Беннигсен должен был решить - отступать ли к этому порту на Балтике, или через Фридлянд топать дальше к реке Неман и русской границе. Генерал не хотел появляться перед государем битым. В итоге был выбран третий вариант - дать наступающей на пятки армии Наполеона сражение.
Дело стало за подходом артиллерии, увязшей где-то в пути. А еще – за Багратионом. Точнее, за его арьергардом. С последним вышел конфуз. Егеря перепились в Грюнхофшене.
Поджидая отставших, Беннигсон расположил подразделения по обеим сторонам города. Он не собирался никого атаковать, помышлял лишь об обороне.
Но французы объявились раньше, чем их ждали - 7 февраля около двух пополудни. На фоне черного леса заиграла медь киверов авангарда маршала Мюрата. Потом подтянулась пехота маршала Сульта, почти следом корпус маршала Ожеро. От наплыва маршалов Беннигсен пришел в боевое расположение духа. Русские пушки открыли огонь. Сражение началось.
«Улицы завалились телами русской пехоты»
Битвой командовал сам император. Он разбил свой лагерь в виду города и командовал сражением до последнего часа, пережив немало захватывающих моментов.
Первая же решительная стычка, где сошлись в рубке обе стороны, французские драгуны и русская конница, длилась до темноты. Лошади вязли в красном снегу, многие уже без седоков. Лязг, хрипы и крики оглашали окрестности, но никто не хотел уступать. Первым отбой сыграл французский трубач.
Но с подходом армии маршал Даву, которому император приказал срочно выдвигаться к месту сражения, в битве за город произошел перелом.
Вот как об этом пишет офицер и писатель Денис Давыдов: „Выстрелы вспыхивали из-за углов, из окон и с крыш домов, пули сыпались как град, ружейный огонь накрывал нашу стиснутую в улицах пехоту, которая ещё пыталась отбиться штыками. Эйлау более и более наполнялся неприятелем... Уже Барклай пал, жестоко раненный, множество офицеров подверглись той же участи или были убиты, и улицы завалились мертвыми телами нашей пехоты».
Около шести произошла последняя контратака под командой Багратиона (его протрезвевшие егеря к тому времени уже были в деле). Но городок был проигран. С ранами и обморожениями французы вламывались в дома, к горящим очагам, к накрытым столам и не успевшим спрятаться фрейлейн и фрау. Проба сил была не в пользу Беннигсена.
Расстановка фигур
Но если у офицеров и солдат было время предаться неге мирного жилья, то их «верховный» уже готовился к сражению грядущего дня. В распоряжении Наполеона были два армейских корпуса, конница и императорская гвардия, которую он берёг и в бой пускать не спешил.
Маршала Ожеро поставил справа, Сульта перед фронтом и слева, гвардию - за кладбищем, возле неё, справа, тяжёлую кавалерию.
Русская линия обороны лежала недалеко от французов и находилась на верхней части склона, возвышавшегося над Прейсиш-Эйлау. В первом эшелоне пять дивизий пехоты. Их позиции переплетались с артиллерией (общая мощность 230 стволов). Основу второго эшелона составляли две дивизии, по обеим сторонам его, в ожидании своего часа, стояла кавалерия.
Соотношение сил было в пользу русских - 70 000 штыков против 49 000. Но Наполеон почему-то уверовал в то, что русскую оборону растянут по сторонам Даву и Ней, и она порвется, как дамский чулок.
Искусство сказать на века
Утром 8 февраля слегка потеплело, однако всё ещё дул холодный ветер, свинцовые тучи лежали низко над землёй, переходя в вязкий туман. В такую погоду умирать особенно тошно. О чем, наверное, думали солдаты обеих армий.
Потом грянули русские пушки. Беннигсен не ошибся, предположив, что Наполеон разобьет свою ставку «поближе к Богу» – возле костёла и кладбища.
Тут самое время отдать должное французским маршалам, которые , беря пример со своего императора, любили говорить «крылатыми фразами». В частности, полковник Луи Лепик, командир гвардейских конных гренадеров, заметив, что кое-кто готов праздновать труса, привстал в седле и крикнул: „Haut les têtes, la mitraille n’est pas de la merde!“ (Выше головы, шрапнель не дерьмо!).
Спустя годы художник Эдуар Детайль написал полотно, которое дословно назвал согласно этому возгласу.
Но вернемся к бою. Наполеон бросает на врага корпус Ожеро, вместе с правым крылом дивизии Сен-Хиле из корпуса Сульта. Ничего кроме скорого доклада о победе император не ждет.
Маршала мучил ревматизм
Пьер-Франсуа-Шарль Ожеро вошел в историю не самым уважаемым наполеоновским полководцем. Забегая вперед, скажем, что он в конце концов был исключен из списка «маршалов Наполеона». Его обвиняли во взяточничестве, любви к комфортной жизни и вообще нерадивости.
В тот день Ожеро мучил приступ ревматизма. Он уже давно просил императора об отставке по болезни. Мол, слаб здоровьем и хотел бы умереть в ближайшее время в кругу любящей семьи. Есть все основания предполагать, что Ожеро сильно преувеличивал свою немощь — он прожил до 97 лет.
Итак, маршала мучил ревматизм. К своему корпусу он отправился на санях. При этом отправил Наполеону записку: «Ожеро должен быть там, где воюют“, пополнив тем самым словарь крылатых фраз наполеоновских маршалов.
Наполеон уже знал, что ночью справа от него прибыл корпус Даву, и около десяти часов отдал приказ Ожеро атаковать. Но буквально минутой позже небо потемнело, началась метель, видимость упала до нескольких метров, снег залепил солдатам глаза и замки мушкетов.
Дивизии Дежардена и Эдле шли, что называется, вслепую. Провидению было угодно, чтобы 14 500 солдат 7-го корпуса вышли прямо под стволы крупнейшей русской батареи. „Семьдесят пушек устроили ад, град картечи звенел о железо стволов и с воем влетал в живые кучи из мяса и костей,“ - сухо писал Денис Давыдов.
Потом на недострелянный корпус навалились казаки. Одна бригада из дивизии Сомова и часть конницы Голицина. Раненого Ожеро вытащили из под павшего коня и сумели избавить от плена. Когда атака и метель закончились, от армейского корпуса остались лишь руины. „Каждая дивизия пополудни насчитывала лишь 700 человек,“ - докладывал генерал Компан.
«Мюрат...ты...позволишь...нас проглотить?!»
Наполеон наблюдал за разгромом с колокольни костёла. Он сразу понял, что правое крыло рухнуло и неприятеля от него ничего не отделяло, кроме метели – русские тоже тыкались как слепые в разыгравшейся снежной мгле. Они наверняка не знали, что им открылся шанс пленить французского императора. Шли, как говорится, наобум Лазаря.
Но все-таки от четырёх до шести сотен русских проникло с востока между домов Прейсиш-Эйлау. „Окружённый гвардией император (…) ничего не говорил, однако не спускал пристального взгляда с той чёрной и сомкнутой массы, которая молча приближалась. „Русские! (…), это невозможно…“. Это из воспоминаний капитана Полины.
Русскому батальону оставалось сто шагов до Наполеона. Стеной стоял генерал Дорсенн вместе с пешей гвардией. Рубились, стреляли, рвали зубами, но не пускали и на шаг к священному телу. Жертвуя собой, дали таки время остальным встать на пути натиска русских.
„Мюрат! Возьми всю доступную конницу и смети эту колонну, - прокричал страшным голосом Бонапарт своему лучшему маршалу,- или ты позволишь этим людям нас проглотить?!“
Русскому читателю мы предлагаем самому оживить эту речь крепкими выражениями, которыми, по его мнению, несомненно воспользовался великий Наполеон. Ну, а как же, в такой-то ситуации, да без крепкого словца?
В атаку шли восемьдесят эскадронов
Ничего подобного мировые поля битв ещё не видели.
В атаку, во главе с самим Мюратом, шли восемьдесят эскадронов, две драгунские дивизии, одна кирасирская дивизия и, наконец, гвардейская кавалерия. 11 000 осатаневших наездников, одержимых одной мыслью — спасти императора! Против них пехота, ощетинившаяся штыками. Схлестнулись две силы - «штык и сабля гуляли, роскошествовали и упивались досыта».
Пехота первый навал выдержала, второй было остановила, но накатилась кирасирская дивизия д‘Опу, злая от крови вчерашнего афронта. Она, как безумная, не обращая внимания на сплошную стену огня, ворвалась в промежуток между двумя пешими русскими дивизиями, разорвала их и пошла крошить второй эшелон. Кони, повинуясь инстинкту, перескакивали через бросавшихся наземь пехотинцев, неслись дальше...
Этот раскаленный «клинок» достал было ставку Беннигсена в местечке Ауклаппен. Но в последний момент его «сломала» картечь двух батарей, стрелявших в упор. Повернувших назад добивала та самая пехота, которую пожалели французские лошади.
О драматизме этого фрагмента сражения говорит и такой диалог. Наполеон: „Я думал, что вас взяли в плен. Я весьма из-за вас страдал.“ Гвардейский полковник: „О моей смерти вы можете иметь полное представление, Сир“. Полковник стоял перед императором без одного сапога и с семнадцатью ранениями!
Но, как бывает на войне, и победы иногда сродни поражениям. Если за них приходится слишком дорого платить. И в этом смысле гибель корпуса Ожеро не была напрасной.
...И тут появился маршал Даву
Да, именно так, все изменилось, когда наконец-то в дело вступил маршал Даву. Он действовал согласно вчерашнему приказу начальника штаба Наполеона. Его заданием было до полудня выйти с 3-м корпусом (15 000 солдат) в район дороги на Бартенштейн, примерно, в четырёх километрах юго-восточнее Эйлау. И там ждать дальнейших приказов. Но Даву проявил инициативу, достиг большего и к вечеру был в видимости деревушки Серпален, откуда дивизия Фриана выгнала выдвинувшееся левое крыло Беннигсена.
Он практически сошелся на расстоянии выстрела с левым русским флангом и утром продвинулся ещё глубже, к селу Клейн Саусгартен. Отсюда он хотел пробиться к Ауклаппену, что открывало бы ему дорогу в русский тыл. Но сходу ничего не получилось. Его ждала контратака бригады Багговута, усиленная дивизией Каменского. Ее отбили, но тут же оказались под огнем русской батареи, а там пришлось схлестнуться и с русской конницей. Застряли.
Едва Наполеон выяснил, что Даву проводит охват, он бросил вперёд дивизию Сен-Илера из корпуса Сульта. После уничтожения корпуса Ожеро она стояла на правом крыле в полном одиночестве.
Застигнутый врасплох, Беннигсен, вынужден был перемещать силы с правого крыла на левое, в результате его слегка вогнутая линия обороны изменилась на прямую.
Русский штык от горла Бонапарта убрали, но продвижение Даву затормозилось. Maршал, уже бивший русских под Аустерлицем, действовал хладнокровно. Перестроил три своих дивизии, соединился левым крылом с Сен-Илером и снова начал продираться вперёд к Ауклаппену и лежащему возле него Кушитену. В итоге оба села были взяты.
Храбрые умирали тут и там
Шёл седьмой час вечера... Лошади замертво валились от усталости, но люди продолжали драться. Беннигсен уже просчитывал варианты отступления, когда пришла неожиданная помощь - прусский корпус генерала Лестока. Это около 9 тысяч штыков. Корпус оторвался от преследовавшего его маршала Нея, прошёл за спиной русских и сходу взял Ауклаппен. Это был тот еще маневр. Абсолютный сюрприз как для Наполеона, так и для Беннигсена.
Взяв деревню, Лесток двинулся на Кушитен и тремя колоннами набросился на дивизию Фриана. Французы поспешно ретировались из села, где уже было расположились на ночлег.
Русским это придало сил. Пехота графа Каменского с кавалерийским резервом генерал-майора Чаплица присоединилась к пруссакам. Тут, как говаривали в старину, и пошла потеха. Теперь рушилась французская оборона, после Фриана начали отход Гюден, и Даву. Последний пытался остановить отступающих, прокричав: „Трусы умрут по дороге в Сибирь, храбрые здесь…“. Нет, ну умели маршалы, выучки Наполеона, найти нужные слова в нужный момент. Храбрецы услышали своего командира и гибли здесь и там. Везде, где требовал приказ.
Эта стойкость и огонь пушек все же остановили пруссаков, но обратно взять деревни у французов уже не хватило сил. Зацепились только за окраины. Но вдруг стрельба с неприятельской стороны мало-помалу начала затихать. Оказывается Беннигсен отдал приказ об оставлении поля боя. К чести немецкого русского генерала надо сказать, он верно учуял момент, промедли он хоть час и его солдаты оказались бы в мешке. Ибо авангард маршала Нея уже шел на рысях в русский тыл.
Раненных добивали волки
Ней атаковал с тем, что имел – с единственной бригадой. Как и положено старому служаке. Но и русские были не лыком шиты — атаку дивизии как будь-то ждали и легко отбили.
„Taк закончился этот кровавый день, страшнейшая человеческая бойня, какая только разыгрывалась с начала революционных войн. Обе армии имели огромные потери, и хотя мы победили, мы были так изломаны, как будто нас разбили,“ - описал этот день Жан-Баптист Барре.
„Победили», в данном случае, подвергается сомнению историками другой стороны. Но правда в том, что никто в тот день не чувствовал себя победителем. Это уж точно.
Раненые на снегу умирали не только от холода и потери крови — их «добивали» волки, привлеченные из леса сырым мясом. И хищникам было не важно, кто попадался им в зубы - француз или русский.
Даву заявил о потере 5 007 солдат, Ожеро о 5 200, конница потеряла 2 500 кавалеристов, у Сульта было 8 250 трупов, у Нея - 1 500 убитых и раненых. Общие потери французов оцениваются минимально в 30 000 убитых и раненых, русские и прусские в 25 000 убитых и раненых.
Когда Ней увидел утром поле боя, он оторопело воскликнул: „Какая бойня! И без результатов!“.
Да, Беннигсен отступил на восток. Но и Наполеон охладел к доставшемуся ему полю ристалища. В тот же день он поспешил оставить проклятое место и двинул армию на запад.
Эпилог
Это было первое сражение, которое дало понять французскому императору, что схватка с русскими может быть и непредсказуемой. Пред ним, в сущности, здесь, под стенами немецкого городка, во всем своем кровавом кипении предстало Бородино. Но кто ж тогда мог подсказать это «любимцу богов»? Только голос свыше, а его, судя по всему, и не было.
А уже в июне военное счастье улыбнулось Наполеону, и он одержал победу под Фридландом, побив все того же Беннигсена. После чего, с позиции победителя, заключил мир с русским императором.
Ни что так не исцеляет полководца от сомнений и мистики, как хорошая баталия и полная виктория. В Тильзитский мир великий корсиканец, на свою беду, уверовал как в обещание когда-нибудь непременно одолеть и друга Александра. А тот, надо сказать, отнесся к сражению в далеких немецких снегах, как к рядовому эпизоду военной кампании, хотя и «зело кровопролитному».
«Сражение при Прейсиш-Эйлау было кровавым предисловием Наполеонова вторжения в Россию, но кто тогда видел это?», - писал Денис Давыдов в своем дневнике.
А Наполеон, после рукопожатия с русским императором, устремился мыслями на восток. Впереди его ждали Бородино, так похожее на Прейсиш-Эйлау непонятностью кто кого, удушливая гарь Москвы, тряская Смоленская дорога, остров Эльба и карточный пасьянс до самой смерти.
0
150.00