Готовы ли мы пожертвовать своей свободой в обмен на безопасность? В какой степени государство может выбирать формы ограничения прав без согласования с гражданами? Является ли внедрение цифрового контроля совершенно необходимым дополнением к энергичному расширению коечного фонда Москвы в условиях эпидемии коронавируса? Эти вопросы стали суперактуальными на минувшей неделе. Московская власть считает, что обязана спасать жизни граждан любыми способами, а неудобства и претензии на свободы — вторичны. Пассионарная часть горожан требует разъяснений, а не получая их, возмущается, язвит и критикует. Власть обижается.
Этот конфликт можно считать латентным. Он мало кого удивляет. Жителей столицы уже давно насильно осчастливливают новыми тротуарами, парками и торговыми центрами, освещением и украшением. Настойчиво избавляют от старых пятиэтажек и переселяют в свежие квартиры. Большинство жителей довольны новой Москвой. Рейтинг Сергея Собянина среди москвичей стабильно высокий, иногда выше, чем у президента. Мнением же меньшинства регулярно решают пренебречь: привыкнут. Технократично? Всецело. Демократично? Лишь отчасти.
В Москве давно критически низкий уровень консультаций между руководством города и разными слоями общества. Огромные деньги, которые в стране есть только в столице и в прижимистом федеральном бюджете, позволяют сглаживать острые углы в отношениях. Однако в этих отношениях не рождается ни любви, ни доверия. Одобрение есть, а доверия нет.
Москвичи регулярно пытаются вывести городскую власть на диалог (с которого и стоило бы начинать). О реновации, когда желание жить там, где хочется, имеет цену. Или о выборах, где технологические эксперименты могут привести к сюрпризам и неожиданной, частично непрофессиональной Гордуме. Однако, сосредоточив в своих руках исключительные финансовые возможности, московская власть не очень хочет разговаривать с меньшинством, да и на большинство посматривает свысока. И, как это ни странно, вакуум демократии регулярно рождает ошибки в управлении городом.
Особенно ярко это стало заметно в кризис, в период борьбы с коронавирусом. Конечно, эпидемия — это масштабный и интересный вызов для технократических способностей, когда будто бы все говорит о необходимости пресечь полемику и поставить личные права граждан на паузу ради блага общества. Спасти каждого неразумного «шашлычника» и его нечаянных жертв! И Москва работает, плотно, яростно, на всех уровнях. Восстанавливает оптимизированную медицину и стремительно возводит новые больницы. Занимается лекарствами и обеспечивает продовольственный запас. Спешно перетряхивает бюджет, чтобы изыскать деньги на карантинные статьи (отсюда «внезапные» многомиллиардные тендеры на бордюры). Однако всей этой работы как бы не замечают, и на верхушке айсберга оказывается один лишь цифровой «лагерь» самоизоляции. И это не удивительно. Во-первых, городская власть по традиции превратила спасение города в спецоперацию без подключения жителей к обсуждению принимаемых решений. Во-вторых, проиграла информационную кампанию. Мобилизационная поддержка лояльных СМИ не перекрывает общего недоумения жесткостью принимаемых мер, отсутствием правовых комментариев, стратегии и прогнозов. Город перестал притворяться, что у него есть человеческое лицо, — и получил отпор даже при всеобщей поддержке «оборонительных» мер.
Пробки на дорогах и в метро, которые возникли в первый день введения QR-кода, потрясли и рассмешили горожан. Эта проверка была вообще не нужна. Горожане отлично исполняли режим самоизоляции и довольно дисциплинировано оформили электронные пропуска. Их надо было бы поблагодарить за это, а не проверять, как школьников. Впрочем, вопрос не в самой ошибке — ее исправили через полдня. А в том, как она в принципе могла возникнуть в проекте, который разрабатывался не одну неделю. Ведь электронные пропуска тестировали давно, и лишь активная позиция москвичей заставила власть повременить с их вводом. Так почему нельзя было предусмотреть издержки поголовной, а не выборочной проверочной системы? Крайними сейчас делают московских полицейских, как и в вопросе обеспечения необъявленного карантина: к середине апреля в столице за нарушение самоизоляции они оштрафовали 12 тыс. человек на общую сумму 50 млн рублей! При этом забывая, что падающая репутация полиции может больно аукнуться в будущем.
Вся система цифрового контроля оказалась неподготовленной. Онлайн-ресурсы, которыми пользуются население и органы власти, сбоят. Сервисы, предоставляющие QR-коды, виснут. Цифровые пропуска не привязаны к проездным билетам. Речь идет не о приговоре цифровой экономике. Внедрение любой сложной системы требует отладки, неизбежны сбои и эксцессы. Вопрос в другом: почему власть решилась на экспериментальное по факту внедрение системы контроля, правовой статус которого к тому же не очень понятен? Или «так им и надо», потому что проблема, как нам рассказал Дмитрий Песков, в недисциплинированных гражданах, не желающих соблюдать самоизоляцию? А главный инфекционист Федерального медико-биологического агентства (ФМБА) России Владимир Никифоров заявил в эфире «России-1»: «Сегодняшняя давка в метро, конечно, не добавила положительных эмоций, но я не думаю, что она серьезно изменит кривую заболеваемости».
Учитывая такие публичные реакции, скорее всего, мы дождемся не отмены, а отладки и развития системы цифрового контроля с сомнительным правовым основанием, которая не очень нравится горожанам.
Правовая неопределенность
Объявив для себя режим спецоперации и получив, по сути, федеральные полномочия (Собянин возглавил рабочую группу Госсовета по борьбе с коронавирусом), столичные власти не стали уделять внимание правовым тонкостям своей работы. И российское правовое поле предоставило для такого решения все возможности.
Так, до сих пор ни в городе, ни в целом по стране не объявлен режим чрезвычайной ситуации, только режим повышенной готовности, который по факту касается лишь самой власти, но не граждан. То есть никакой остановки деятельности хозяйствующих субъектов, запретов на передвижение, введения пропускной системы и системы контроля режим готовности не предусматривает. Причины, по которым режим ЧС не вводится, никто не объясняет, но специалисты считают, что это связано с нежеланием власти давать бизнесу правовые основания для форс-мажорной отмены либо изменений договоров, в том числе в рамках ГЧП и концессий.
«Право на передвижение и выбор места жительства является одним из основополагающих прав граждан и гарантировано частью первой статьи двадцать семь Конституции РФ. На мой взгляд, ответственность за нарушение режима передвижения должна все же быть предусмотрена именно федеральным, а не региональным законодателем. Никаких правовых препятствий сделать это у парламента не было. Почему не сделали? Видимо, это уже вопрос политический», — говорит адвокат Orchards Павел Дуксин.
С другой стороны, есть ФЗ «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения», который дает властям, в том числе городским, широкие и весьма неопределенные полномочия по введению карантина и других защитных мероприятий, причем даже в том случае, если сам режим «карантина» не активирован. Если какая-то мера позволяет предупредить расползание эпидемии, власть вправе ее применить, и поди докажи, что ездить по двое в машине не опасно, а прогулка с ребенком не показывает дурной пример любителям шашлыков.
«Возможность ограничения права на передвижение предусмотрена различными законами, применительно к нашей ситуации: это Федеральный закон “О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера” от 21.12.1994 № 68-ФЗ и Федеральный закон “О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения” от 30.03.1999 № 52-ФЗ. Согласно этим законам, власти могут ограничивать наши права с целью недопущения распространения инфекционного заболевания и возникновения ЧС, — рассказывает юрист международной юридической фирмы, магистр права Виолетта Королькова. — С этой точки зрения мне не совсем понятно желание населения ввести у нас режим ЧС, если элементарное передвижение вполне можно ограничить и в режиме повышенной готовности. Режим ЧС/ЧП — это огромная дискреция властей на ограничение наших прав. Зачем она нам? Грубо говоря, при желании власти вас могут выселить из вашей же квартиры, подселить инфицированных больных и прочее. Если кто-то думает, что в режим ЧС власти несут материальную ответственность перед гражданами, а в обычное время — нет, то это не так. Материальная ответственность лежит на власти в любой режиме, и вы можете воспользоваться этим правом в любой момент. Что касается компенсаций, то они могут быть выплачены как в режиме повышенной готовности, так и в режиме ЧС. И уж точно никто не говорит о каких-то существенных суммах, когда вам сразу выдадут мешок денег на безбедное существование в течение года».
У экспертов возник заочный спор, считать ли QR-код легитимным документом. «QR-код для передвижения по Москве полностью соответствует действующему законодательству, — объясняет Павел Дуксин. — QR-код представляет собой цифровой пропуск, форма и юридический статус которого установлены указом мэра города Москвы от 11.04.2020 № 43-УМ. Понятие “документ” раскрывается в статье 1 Федерального закона от 29.12.1994 № 77-ФЗ “Об обязательном экземпляре документов”: материальный носитель с зафиксированной на нем в любой форме информацией в виде текста, звукозаписи, изображения и (или) их сочетания, который имеет реквизиты, позволяющие его идентифицировать, и предназначен для передачи во времени и в пространстве в целях общественного использования и хранения. Поскольку цифровой пропуск оформляется при предъявлении паспорта, то он является юридическим документом, с наличием (отсутствием) которого закон связывает возникновение прав и обязанностей у граждан и юридических лиц».
«С точки зрения положений Конституции QR-код — это ограничение права свободно передвигаться (статья 27), если используется транспорт, — возражает специалист по конституционному праву, доцент кафедры конституционного права имени Н. В. Витрука Российского государственного университета правосудия Ольга Кряжкова. — Конституция допускает введение ограничений свободы передвижения, но правомерными они будут только при соблюдении определенных правил (часть 3 статьи 55). Первое: у него должна быть основа в федеральном законе. Второе: оно должно быть необходимым для достижения конституционно значимых целей. В нашем случае оба пункта под большим вопросом. QR-коды введены московской властью в рамках объявленного ею же режима повышенной готовности, который, исходя из федеральных норм, не включает в себя ничего подобного. Действительно ли в условиях пандемии они необходимы, неясно, в особенности если учесть, что QR-коды касаются и поездок на личном автотранспорте».
Требует разрешения правоведов и вопрос с наказаниями за правонарушения, связанные с карантином. На местном уровне все необходимые новации в законы об административных правонарушениях были своевременно приняты, официально опубликованы и вступили в законную силу. Поэтому все наказания вместе с гигантскими штрафами легитимны. Некоторые суды, правда, вернули дела на пересмотр, однако чаще всего речь идет о процессуальных нарушениях при составлении протоколов. А вот несколько судов в Татарстане вынесли постановление об отмене дела, отметив, что «А. А. нарушил режим так называемой “самоизоляции”, которая не регламентируется Федеральным законодательством, в отсутствие официально объявленных чрезвычайного положения и ограничительных мероприятий (карантина)». Возможно, в перспективе потребуются уточнения Верховного суда по этим нормам.
Русь цифровая
Впрочем, многое говорит о том, что все эксперименты по контролю за гражданами времен коронавируса в ближайшем будущем обретут прочное правовое обоснование и легко войдут в жизнь не только москвичей, но и всех россиян. Вот несколько новаций последних дней, когда, казалось бы, все внимание бюрократии должно быть направлено на борьбу с заразой.
Госдума во втором чтении и третьем чтениях приняла закон о специальном правовом режиме для внедрения технологий искусственного интеллекта в Москве. Полное наименование: «О проведении эксперимента по установлению специального регулирования в целях создания необходимых условий для разработки и внедрения технологий искусственного интеллекта в субъекте Российской Федерации — городе федерального значения Москве и внесении изменений в статьи 6 и 10 Федерального закона “О персональных данных”». Текст документа весьма размыто очерчивает цели и ограничения сторон — все подробности, условия, требования и механизмы «обработки обезличенных персональных данных» задаст правительство Москвы (то есть без консультаций даже с городской думой). Следить за работой будет абстрактный координационный совет. Участие в эксперименте примут юрлица и индивидуальные предприниматели из специального реестра после отбора по заявкам.
Иными словами (тут мы можем предполагать с высокой долей уверенности), в Москве легитимируется рынок коммерческого и государственного использования персональных данных и их обработки на принципах Big Data — он существовал давно, просто работал в полулегальном статусе. Стартует «эксперимент», в рамках которого встретятся и обменяются базами (кто еще не успел сделать это) всевозможные агрегаторы, социальные сети, банки, операторы мобильной связи, платежей, камер, касс ритейла и проч. Это переход в новую реальность, которую еще только предстоит осмыслить. Как минимум можно сказать, что цифровой сектор, который раньше существовал отдельно в корпоративном и отдельно в государственном сегменте, консолидируется, а значит, получит инвестиции и модернизируется. И больше не будет никаких досадных сбоев в системе контроля за гражданами.
А в прошлый четверг комитет Госдумы по информационной политике, информационным технологиям и связи одобрил для второго чтения правительственный законопроект «О едином федеральном информационном регистре, содержащем сведения о населении РФ». Этот ресурс формируется и ведется ФНС России, в нем будет сосредоточена исчерпывающая информация о каждом жителе страны. «Приведение всех информационных систем к одному знаменателю будет рождать так называемый золотой идеальный профиль, в котором будут обобщаться примерно 30 видов сведений от 12 основных поставщиков, — заявил замруководителя ФНС Виталий Колесников. — Реестр позволит выстроить на основании данных человека его семейные связи, соответственно, потом, используя информационные ресурсы других ведомств, можно будет рассчитать и доход семьи, среднедушевые доходы, поставить любые контроли, любые пороги и оказывать правительству, президенту ту помощь, которая будет нужна именно в данном случае». Помощь, как можно предположить, будет связана с максимально дотошным пополнением бюджета с каждого российского налогоплательщика, впрочем, и со всеми видами социальной помощи, которая может понадобиться в тяжелые времена (чтобы точно знать, кому помогать, ну и не переборщить, конечно).
Уже появляется информация о желании поставить введенный будто бы временно, на период карантина, QR-код на дальнейшую службу государству. Электронные пропуска дают четкую привязку к месту фактического проживания и работы. А презентуют систему как удобное средство для оплаты товаров и услуг без использования контрольно-кассовой техники и мобильных приложений. Подобный сервис еще в прошлом году начал разрабатывать Сбербанк.
«QR-коду найдут применение при эпидемиях и массовых заболеваниях, при режимах чрезвычайных ситуаций, но и в любых ситуациях, когда будет необходим контроль за гражданами, при массовых митингах и беспорядках, например, — говорит Сергей Савостьянов, депутат Мосгордумы от КПРФ. — С введением пропуска наказывать стало проще: есть пропуск — нет штрафа, нет пропуска — есть штраф. Нынешним властям это оказалось проще, чем грамотно составлять понятную всем законодательную базу. Ну и, конечно, властям необходимо тестирование системы контроля и слежения за гражданами. Ее будут использовать для сбора маркетинговых статистических данных, а также увеличения бюджета за счет массовых штрафов».
Карантин: за и против
Отношение людей к принятым мерам против COVID-19 в Москве оказалось двояким. Еще в конце марта, когда вирус только проник в город, большинство жителей стали вести себя осознанно, многие по своей воле работали из дома и перестали ходить в гости. Но в апреле, едва власти Москвы запустили давно готовые цифровые методы слежки, возникли новые вопросы. Не окажется ли добровольный отказ от прав и свобод страшнее самого вируса? Почему таксист должен проверять персональные данные? Почему те, кому разрешено работать, должны послушно стоять в пробках? Как конкретно все это поможет в борьбе с вирусом? Вот вопросы, на которые никто не спешил отвечать. Вместо этого интернет наполнили видео задержаний семейных пар с детьми и пожилых людей, взрывной эффект произвели очереди при входе в метро из-за массовых проверок цифровых пропусков. Казалось, что всеобщий страх заставит вытерпеть и такое. Пожалуй, заставил. И все же осадочек остался: а работает ли такой карантин в принципе?
Цифровой контроль ничего не добавит к готовности больниц и системы в целом. Тем более что текущая статистика по Москве показывает, что город вполне способен справиться с эпидемией. Однако жителей продолжают пугать, а не объяснять. На прошлой неделе Сергей Собянин заявил, что мы находимся у подножия пика заболевания, даже не в середине. Какого пика, как это выглядит в цифрах? Какого уровня мы ждем?
Мы попытались разобраться сами. Темпы распространения эпидемии в городе весьма скромные, всю последнюю неделю они в среднем одинаковы — 1500 новых случаев в день при росте числа тестируемых. Это означает, что ситуация по крайней мере не ухудшается. Цифры совпадают и с приведенными три недели назад оценками «Эксперта» (см. «Когда пандемии придет конец?», № 14). В тех расчетах было спрогнозировано 15 тыс. случаев к 15 апреля — в действительности их оказалось 14,8 тыс. (см. график 1).
Появились и новые данные о болезни: в России она носит очаговый характер. То есть заболеть можно в первую очередь оказавшись в плотной группе людей, среди которых уже есть больные. На прошлой неделе глава Роспотребнадзора Анна Попова рассказала, что 55% вспышек коронавируса в регионах России — это очаги именно в лечебных учреждениях. Наиболее серьезные очаги выявлены в Республике Коми, Мурманской области и Санкт-Петербурге. Получается, что заболеть, просто «подхватив» вирус на улице, сложно. Чего не сказать, например, об общежитиях гастарбайтеров, где в одной комнате обычно спят по 15–20 человек. Чем не возможный очаг? Из него вирус может распространяться дальше так же, как он «прилетел» в Москву из Куршевеля. Представляется, что именно на такие очаги, а отнюдь не на гуляющих с собаками жителей должна быть направлена вся мощь власти. Тот же «индекс самоизоляции» «Яндекса» учитывает лишь общие данные по перемещениям, но не захватывает структуру очагов — быть может, что и среднее его значение поможет, если под контролем будут очаги, а в ином случае и минимальный индекс даст малый эффект.
Конечно, есть и неопределенность. Мы слишком мало знаем о биологии вируса. Заведующий лабораторией молекулярной биологии Института биологии гена РАН Константин Северинов обращает внимание на свежую статью, от 15 апреля, в журнале Nature, в которой показано, что инфекционность вируса на бессимптомной стадии очень высока, при этом угрозу составляют суперраспространители вируса. «Если это значительные факторы распространения инфекции, то очагами будут именно города и регионы, а отнюдь не множественные локальные очаги. Достаточно одного суперраспространителя, например студента, отпущенного из Москвы в связи с переходом обучения в онлайн домой к родителям в какой-нибудь маленький городок, чтобы там возник очаг, а оттуда пошло распространение по окрестностям», — считает г-н Северинов.
У экспертов пока недостаточно данных, чтобы определить, какие факторы могут влиять на вероятность возникновения нового очага. Чтобы вирус «сдался» сам, он должен постепенно ослабеть в результате постоянных мутаций, однако пока таких данных нет, как и подтверждений тому, что в теплом влажном климате SARS-CoV-2 постепенно умирает. Представители ВОЗ уже предостерегают о возможности новой волны вируса из-за его распространения в густонаселенных азиатских и африканских странах со слабо развитым здравоохранением. Все это, конечно, приводит власти в состояние совершенной неопределенности, когда «лучше перебдеть, чем недобдеть», чего бы это ни стоило. Однако мы не слышим от властей, к чему именно мы стремимся, к каким цифрам по индексу самоизоляции, по заболеваниям.
Пневмония — коварный убийца
Чтобы понять, справится ли система здравоохранения (в данном случае московская), нужно выяснить, кому вообще нужна серьезная помощь и много ли таких. Известно, что у большинства заболевших симптомы очень мягкие, если вообще есть. Тем не менее примерно 20% заболевших нужна госпитализация. А для этого нужны больничные койки и оборудование. Но за последние тридцать лет российская система здравоохранения пережила реформы, которые привели к снижению, например, инфекционного коечного фонда в Москве с 4417 в 2010 году до 3084 к 2014 году а по состоянию на 2018-й точной цифры нет но она находится в районе 2500 инфекционных коек (см. «Тяжелое наследие оптимизации»).
Основная проблема COVID-19 — возможные осложнения в виде пневмонии и фиброза легких. То есть те же осложнения, что характерны и для обычного гриппа. По словам заведующего лабораторией медицинской биотехнологии Российского научного центра радиологии и хирургических технологий имени академика А. М. Гранова Олега Розенберга, COVID-19 характеризуется тем, что очень быстро проникает в нижние дыхательные пути — гортань, трахею, бронхи, и так же быстро переходит на альвеолы, то есть на саму ткань, которая обеспечивает нас кислородом. «Большинство людей, заразившихся этим вирусом, переносят его как обычное ОРВЗ — кашляют, чихают, принимают обычные препараты и поправляются. Примерно в 15 процентах случаев заболевание протекает тяжело. В разных популяциях от пяти до семи процентов болеют очень тяжело и довольно быстро умирают от тяжелой пневмонии, которая часто переходит в некардиогенный отек легких», — рассказал «Эксперту» г-н Розенберг. Из-за быстрого опускания болезни в легкие в момент забора теста из носоглотки вирусных частиц там может уже и не быть, что может привести к ложноотрицательным результатам. Из-за этого решено делать компьютерную томографию легких при первых подозрениях.
Пневмония — распространенный убийца во всем мире. И в общей статистике доля COVID-19 пока ничтожна. По данным ВОЗ, ежегодно в мире пневмонией болеют более 200 млн человек (в сто раз больше, чем пока заболело COVID-19), только в 2017 году от нее умерло 2,5 млн человек, причем половина из них — люди старше 65 лет. И за последние тридцать лет смертность остается стабильной во всех возрастных группах, кроме детей младше пяти лет (в этой группе смертность удалось сократить втрое). Если смотреть только на Россию, то, по данным Росстата, в 2018 году заболеваемость внебольничными пневмониями (ВП) составила 491 случай на 100 тыс. населения, то есть всего в стране было около 730 тыс. заболевших. Умерло — 25,6 тыс. (см. график 2), то есть около 3,5%. Это даже выше, чем летальность 2,3% у COVID-19 в Китае!
Скачок, которого не было
В прошлом месяце были распространены данные Росстата, которые так и остались неясными. Так, во всей России в январе 2020 года внебольничной пневмонией заболели 90,1 тыс. человек. Рост по сравнению с аналогичным периодом 2019 года — 3%. Но в Москве при этом было зафиксировано 6900 случаев, на 37% больше, чем годом ранее. Напомним, тогда ни о каком COVID-19 речи не шло. В ответ на это департамент здравоохранения Москвы 13 марта сообщил, что заболеваемость пневмонией в январе и феврале в городе была ниже, чем в прошлом году, на восемь и семь процентов соответственно. Чем вызвано такое расхождение оценок, неизвестно.
В любом случае базовые цифры по пневмонии по Москве с учетом сезонности дают в среднем пять-шесть тысяч больных в месяц. Теперь к ним добавляются больные COVID-19. Если обратиться к данным, что только пять процентов заболевших коронавирусом — очень тяжелые (серьезная пневмония вплоть до необходимости аппарата ИВЛ), то из полутора тысяч ежедневных новых случаев COVID-19 в Москве лишь около ста человек должны быть в таком серьезном состоянии.
При этом в больницах находится гораздо больше людей. По словам заммэра по вопросам социального развития Анастасии Раковой, больных пневмонией по сравнению с первыми неделями апреля стало в два лишним раза больше (рост с 2600 до 5500 человек), а скорая помощь работает на пределе. Однако остается неясным, сколько из этих пациентов находятся в очень тяжелом состоянии. Если таковых не более пяти процентов от общего числа заболевших (статистика Китая), то всего их должно быть около тысячи человек — и именно им помощь нужна в первую очередь. Решение же рассматривать все случаи пневмонии как потенциальный COVID-19, принятое 9 апреля, тут же привело к скоплению машин «скорой» и резкой перегрузке системы. Теперь коек нужно все больше.
Хватит ли коек?
Чтобы понять, насколько могут быть загружены больницы Москвы к концу апреля, обратимся к опыту Европы. Необходимо оценить, сколько вообще заболевших COVID-19 может быть в городе. Рост числа больных с тысячи до десяти тысяч в Москве занял 12 дней — это на уровне показателей ведущих городов Европы. С каждым днем Москва приближается к пику, но затем с этого пика нужно будет спуститься, поэтому можно ожидать как минимум столько же случаев COVID-19, сколько уже есть. А это дает цифру более чем в 30 тыс. случаев. С учетом того, что Москва вступила в активную фазу эпидемии на две недели позже, чем европейские города, то цифра будет еще больше — до 50 тысяч.
Если пять процентов из этой цифры — очень тяжелые, а еще 20–25% — средней тяжести, то госпитализация может потребоваться для 15–20 тыс. человек. Прибавим к этому еще пять тысяч случаев «обычной» пневмонии. Получим до 20–25 тыс. госпитализированных. Это вписывается в план увеличения числа инфекционных коек в городе до 30 тысяч. В столице с больными COVID-19 уже работают 29 стационаров, готова и построенная за месяц новая инфекционная больница. Поэтому места для всех должно хватить.
А что в России? На Москву приходится треть всех экстренно создающихся коек в стране, как обещала вице-премьер Татьяна Голикова, к концу месяца их общее число увеличат до 95 тысяч. Конечно, койки можно поставить и на каждом стадионе и даже в парках (как делают в Лондоне и Нью-Йорке), но ясно, что больным нужны не столько кровати, сколько лечение, а это врачи, медикаменты и аппараты ИВЛ. Как и в случае с мировой пандемией, главный системный риск не столько в богатых и развитых агломерациях, как Москва, а в экономически слабых и густонаселенных регионах. Обнадеживает лишь то, что в регионах России плотность населения на порядки ниже, чем в том же Китае.
Тяжелое наследие оптимизации
Последовательное снижение числа больничных коек по России шло с 2000 года, однако наибольшие масштабы наблюдались в начале 2010-х. «…В городе Москве за период с 2010 по 2014 год количество инфекционных коек сокращено в 1,5 раза, с 4617 до 3084. Количество инфекционных коек для детей за указанный период сокращено в 1,6 раза, с 2556 до 1566», — говорилось в ответе за подписью тогда первого заместителя министра здравоохранения Игоря Каграманяна на запрос депутатов Госдумы от КПРФ Валерия Рашкина и Сергея Обухова.
В большинстве развитых стран происходили те же процессы, при этом ВОЗ указывала, что один больной в России лежит в больнице в среднем десять дней, тогда как в Западной Европе — четыре дня. Откуда такое всеобщее рвение? Порадовали успехи медицины: продолжительность жизни в мире и в России в последние десятилетия активно росла, повысилось качестве медикаментов, были побеждены многие инфекции и эпидемии, мучившие мир еще полвека назад, поэтому мировое здравоохранение просто «расслабилось» и решило пойти по пути экономической оптимизации. По данным Росстата и фонда «Здоровье», только в 2016 году в России сократили 23 тыс. коек (с 1 млн 97 тыс. до 1 млн 74 тыс.), из них более 3000 в сельской местности. Как указывала тогда Счетная палата, 17,5 тыс. населенных пунктов России вообще оказались без медицинской инфраструктуры, из них более 11 тыс. расположены дальше чем в 20 км от ближайшего медучреждения, в котором есть врач. Однако и после такой жесткой оптимизации Россия осталась впереди, например, Италии и Испании как по количеству коек на тысячу человек, так и по численности медперсонала.
По данным Росстата, со времен СССР число коек инфекционного профиля сократилось в 2,4 раза — со 140 тыс. в 1990 году до 59 тыс. к 2019-му. За этот же период число врачей-эпидемиологов снизилось почти втрое — до 13,3 тыс. человек. При этом регионы очень сильно различаются по оснащенности системы здравоохранения — в Москве на 100 тыс. населения приходится девять эпидемиологов и 21 инфекционная койка, а в Санкт-Петербурге — 13 эпидемиологов и 43 койки. По мнению президента Национальной медицинской палаты Леонида Рошаля, нынешняя эпидемия показывает, что оптимизация здравоохранения не привела ни к чему хорошему. Массовые сокращения персонала в больницах сказались на готовности системы. Количество аппаратов искусственной вентиляции легких в России на конец марта, по данным из разных источников, составляло от 35 до 47 тыс., при этом техническое состояние многих неизвестно. По словам экс-министра экономики Андрея Нечаева, их полноценное собственное производство отсутствует, а импорт сейчас почти недоступен, так как в мире аппараты ИВЛ потребовались всем. Впрочем, в конце марта правительство уже выделило 7,5 млрд рублей. на закупку еще 5700 аппаратов.
0
120.00
