Время, в котором мы оказались, с трудом определяется как настоящее. В нем будто сосуществуют, усиливая друг друга, два ощущения: прошлого больше не существует / не существует ничего, кроме прошлого. Наше настоящее как будто доказательство того, что человек не может отпустить историю и уж тем более чему-нибудь у нее научиться: прошлое, с его бесконечными отражениями и повторениями, призраками и символами, заставляет человека ходить по кругу. Кино — по сути своей аттракцион теней и отражений — тоже продолжает множить призраки исторических диктаторов и тиранов, играет с ними в подвижные игры, не дает им успокоиться. Разные режиссеры делают это снова и снова — хоть и по-разному.
Публикаторы
Монтажное кино, документалистика без закадрового текста, экранизация мемуаров — в общем, попытка если не объективности, то приближения к правде жизни. Но смонтированные хроникальные кадры превращаются не в правду, а в гимн, ругань, философское высказывание.
Сергей Лозница
«Прощание со Сталиным», 2019
Хроника прощания со Сталиным не столько воскрешение призрака, сколько попытка его упокоения, колыбельная для тирана. Главное в фильме, смонтированном из хроники начала марта 1953 года,— людская масса, скорбящая толпа, театр человеческих действий. Государственные слезы и государственное горе. Лозница — мощный документалист, всегда остающийся вне объекта наблюдения, неважно, показывает ли он толпу на автобусной остановке («Пейзаж», 2003), монтирует ли хронику блокады («Блокада», 2005) или смотрит, как туристы входят в Дахау («Аустерлиц», 2016). Его интересует движение и неподвижность масс, толпа в его фильмах — массовка истории. Сталин в «Прощании» еще не призрак и уже не тело: это гигантский разлом в ткани мира, и фильм показывает, как людей засасывает в эту дыру. До сих пор.
Андрей Ужица
«Автобиография Николае Чаушеску», 2010
Еще одно монтажное кино, созданное из тысячи часов видеосюжетов о Николае Чаушеску. «Свет мой, зеркальце, скажи»: портрет Чаушеску, каким он сам хотел себя видеть и, соответственно, каким его показывала официальная хроника. Обаятельный, бодрый, веселый, всем машущий, везде успевающий — и на партийные съезды, и в гости к товарищу Мао, и на автозавод, и на сельскую свадьбу. И так 25 лет. Никаких преследований инакомыслящих, никаких экономических проблем, в голове лидера все как в социалистическом райском саду, ясно, светло и возвышенно. События выстроены в хронологическом порядке, фильм идет без закадрового текста, чаще всего с заново записанным (как и у Лозницы) звуковым рядом. Андрей Ужица, эмигрировавший из Румынии в Германию в 1981-м, работал с Харуном Фароки над другим монтажным фильмом о Чаушеску — «Видеограммы революции» (1992), где хроника и частные видеокадры затягивали зрителя в революцию 1989 года. Ужица уверен, что призрак Чаушеску продолжает травматизировать страну, и кино помогает излечивать эту травму. Хотя бы таким способом: «Автобиография Николае Чаушеску» начинается с кадров, снятых сразу после ареста тирана.
Раду Жуде
«Две казни маршала», 2018
Самый циничный из современных румынских режиссеров, Раду Жуде играет с историей весело и зло. В его «Неуместном трахе, или Безумном порно» (2021, в русском прокате «Безумное кино для взрослых») есть и Чаушеску — в виде граффити, и Гитлер — как анекдот; интеллектуальное издевательство «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары» (2018) посвящено реконструкции и ревизии событий Второй мировой войны. Фразу, вынесенную в название «Варваров», произнес маршал Антонеску, премьер-министр Румынии,— ему и посвящены 10 минут «Двух казней маршала». Раду Жуде без всяких комментариев сталкивает хроникальные кадры казни Антонеску и эпизод из игровой биографической картины Серджиу Николаеску «Зеркало» (1994), где маршал предстает не то чтоб совсем невинным агнцем, но сильным и твердым политиком в своем праве. Это сравнение — как все было в реальности и как потом написали победители — воздействует на зрителя сильнее, чем любая пропаганда.
Оливер Хиршбигель
«Бункер», 2004
Экранизация воспоминаний Траудль Юнге, личной секретарши Гитлера. Последние дни Третьего рейха (разрушенный Берлин снимался в Санкт-Петербурге), последние дни Гитлера — человечка, съеживающегося на глазах от того, что на него наступает история. Великий актер Бруно Ганц так сыграл Гитлера, что вошел в историю интернет-мемов: его истерика озвучена тысячами разных «переводов», и Гитлер возмущается то выходом нового смартфона, то результатами очередных выборов. Попытка относительно объективной экранизации привела к пересмотру роли Гитлера в современной поп-культуре: теперь ему до всего есть дело.
Реконструкторы
Попытка увидеть в политике человека, очистить его от прилипших символов. Чаще всего это происходит, когда предыдущее киновоплощение политика окончательно превращается в штамп или когда новые времена диктуют новую актуальную повестку.
Пабло Ларраин
«Нет», 2012
Чилиец Ларраин не так давно перешел на байопики («Джеки», 2016; «Спенсер», 2021), в начале своей карьеры он делал кино откровенно, если не оголтело политическое. В «Тони Манеро» (2008) разгар режима Пиночета рифмовался с жизнью маньяка, во «Вскрытии» (2010) препарировался военный переворот 1973 года, «Нет» стал третьим фильмом Ларраина о диктатуре, самым веселым, самым бескровным — и самым сильным. Рекламщик (Берналь) в 1988 году, то есть в самом конце правления Пиночета, соглашается придумать и провести рекламную кампанию к референдуму — понятно, что все проголосуют за Пиночета, но герой готов поработать на оппозицию и убедить хоть кого-нибудь сказать «нет». Эта профессиональная драма (герой вынужден вступить в борьбу с собственным боссом) оказывается идеальным способом рассказать не только о тиранах, но и о тех, кто случайно способствует их свержению. Пиночет здесь — конкурирующий рекламный продукт.
Филлида Ллойд
«Железная леди», 2011
Маргарет Тэтчер в исполнении Мерил Стрип («Оскар» за лучшую роль) — сплошная ржавчина, закат титана, одиночество бойца, и одиночество заслуженное. Весь фильм она разговаривает с умершим мужем, борется с собственными демонами и флешбэками, противостоит толпе (в воспоминаниях) и собственному телу, которое подводит ее (в реальности). Для нее идеи важнее чувств, но к старости идеи забываются, а чувства — нет. Филлида Ллойд, театральная и оперная постановщица, признается, что хотела сделать «неконвенциональный байопик»,— получилась бьющая на жалость мелодрама, заявляющая, что времена великих политиков прошли, пришло время деменции. Фильм о железной женщине, которая к концу жизни оказывается просто старухой, самой Тэтчер не понравился, и Мерил Стрип ей тоже показалась неубедительной («не смогла воплотить реальный образ»).
Илья Ольшвангер
«На одной планете», 1965
Ленин в исполнении Иннокентия Смоктуновского — интеллигент, а не «друг всех рабочих» — работает, отмечает с Крупской Новый год, отчитывает Сталина, встречается с послами, сообщает об арестах, произносит речи, смеется со знакомыми и незнакомыми людьми — и думает, думает, думает. В предыдущих фильмах ленинианы, снятых до оттепельных 1960-х, Владимир Ильич со своим хитрым прищуром был вождем «для народа»; в фильме Ольшвангера Ленин как будто пытается говорить с другим, повзрослевшим народом. Кинодебют театрального режиссера Ильи Ольшвангера должен был стать «поэтической хроникой», показать сложного человека. Смоктуновский согласился на эту роль вынужденно, результат ему не нравился, грим его раздражал — но, кажется, Ленина интереснее на экране не было. Еще раз Смоктуновский сыграет Ленина в «Первом посетителе» Квинихидзе, и там фирменная ленинская «хитринка» будет во весь экран.
Фантазеры
Эти — от Питера Селлерса в «Жестоких играх на мягких постелях» до Квентина Тарантино с его «Бесславными ублюдками» — чаще всего воскрешают тиранов лишь для того, чтобы еще разик их убить. Или хотя бы полностью переделать историю и посмеяться над ней.
Грэм Роуз
«Миссис Мейтлмейер», 2002
Получасовой скетч рекламщика Грэма Роуза о том, как Гитлер подменил себя двойником, а сам отправился в Южную Америку, но не добрался туда, а живет в Лондоне под именем миссис Мейтлмейер и ждет письма от Мартина Бормана. К миссис Мейтлмейер клеится старый еврей, и главная задача пожилой леди — не дать ему залезть под юбку. В роли Гитлера — Удо Кир, настолько же отталкивающий, насколько и обаятельный. Он же — ничуть не напоминающий диктатора — играл Гитлера и в диком сатирическом боевике «Железное небо — 2» Тимо Вуоренсолы (2019), где правители, от Маргарет Тэтчер и Иосифа Сталина до Стива Джобса и Мао, оказывались рептилоидами и обсуждали судьбы мира за длинным, как на «Тайной вечере», столом.
Давид Внендт
«Он снова здесь», 2015
Жесткая сатира о Гитлере, очнувшемся в Германии ХХI века где-то на пустыре. Его принимают за актера — что ж, он пытается к этому адаптироваться: ездит по стране и общается с простыми людьми (актер в гриме Гитлера действительно импровизировал на улицах). Правда, он все жалуется, что его «не приветствуют подобающим образом», ведь это не так сложно. Он становится все популярнее, его ролики собирают сотни тысяч просмотров, все хотят сделать с ним селфи, а людей, которые приветствуют его «подобающим образом», становится все больше. Лишь дряхлые старухи способны прошипеть ему: «Мы не забыли. Пошел вон, убийца». Что он может ответить тем, кто его проклинает? «Ты не сможешь избавиться от меня. Я — часть тебя. Всех вас». Что-то похожее сделал о Сталине журнал «Ералаш» в конце 1980-х в эпизоде «Машина времени», уместив похожую историю о вечном возвращении тирана в три минуты экранного времени.
Поэты
Те, для кого тиран никогда не был реальным человеком. Он либо демиург, раздувшаяся метафора — либо, наоборот, фон времени, его мелкий шрифт. Или, если у поэта хватает наглости, воображаемый друг героя, как Гитлер в «Кролике Джоджо» Тайки Вайтити.
Фанни Ардан
«Диван Сталина», 2016
Экранизация пьесы Жан-Даниэля Бальтасса, фильм о том, что тирания — это полуголый диктатор с бананом в тумане. Все начинается с эпизода, в котором Сталин устраивает во время ужина истерику из-за недозрелых бананов,— такое, говорят, действительно было, но фильм придает этой сцене совершенно иное звучание, заставляя Сталина сразу после этого заинтересоваться трудами Фрейда. В главной роли — ничуть не напоминающий советского тирана Жерар Депардье, огромный, театральный, снисходительный, светящий голым животом не для того, чтобы что-то рассказать о власти, а для того, чтобы напомнить любителям «Вальсирующих», кто он, собственно, такой. Любовница Сталина, сам Сталин и придворный художник разыгрывают условную драму в тумане. Французская критика писала, что Фанни Ардан, большая ценительница русской культуры, смогла передать интонацию фильмов, свойственную Сокурову,— но, похоже, они имели в виду серовато-коричневые оттенки власти, больше ничего сокуровского в фильме нет. И сталинистского тоже: Сталин для Ардан — всего лишь метафора власти. А банан — просто банан.
Андрей Хржановский
«Нос, или Заговор „не таких"», 2021
Анимационная фантасмагория, фильм-сон, фильм-театр — точнее, ярмарочный раек. Поэтический и политический конструкт на основе гоголевского «Носа», Шостаковича, Булгакова, Пушкина, советского авангарда рассказывает о взаимоотношениях носа и его хозяина, то есть о взаимоотношениях тоталитарной власти и культуры. Тут есть и сон Михаила Булгакова о Сталине, где Сталин принципиально нестрашный — с трубкой, бровастенький, его называют «ваше величество», а его окружение и вовсе дети малые. Есть и Сталин, танцующий лезгинку. И Сталин в ярости. Но настоящим героем анимационного коллажа становится все-таки не Сталин, пусть он и способен внезапно увеличиваться и занимать все пространство культуры (или это все остальные от ужаса уменьшаются?). Настоящий герой — «не такие», которых сталины громят, забалтывают, запрещают. И культура, которая, несмотря ни на что, остается живой.
Никита Михалков
«Утомленные солнцем», 1994
Лето 1936 года. Балагур Митя Арсентьев приехал арестовать комдива Котова — человека, который, в сущности, украл у него жизнь. Котов, лично знакомый со Сталиным, уверен, что его никто не посмеет тронуть. Эта медленная дачная идиллия — напоминание о том, что Никита Михалков когда-то был поэтом, и поэтом эпическим. Сталин в этом фильме — именно метафора, воздух времени, гигантский портрет, поднимающийся над полем как будто из самой земли. В продолжении «Утомленных солнцем» поэзия уступает место китчу: Сталина то окунают головой в торт (ну и что, что это происходит во сне комдива), то он обсуждает Котова с Митей — отец народов здесь одновременно кровожаден и всеведущ до карикатурности, хотя Михалков и утверждает, что никто из критиков просто не понял режиссерского замысла. Хотелось бы думать, что «Утомленные солнцем. Предстояние» (2010) и «Утомленные солнцем. Цитадель» (2011) — лишь посмертная тоска комдива Котова, расстрелянного в финале первого фильма, а вовсе не хроника мутации поэта Никиты Михалкова в бесогона.
Пропагандисты
Режиссеры из этого ряда, даже самые талантливые, не повелевают историческими призраками, а подчиняются им, намеренно сводя историческую личность к акценту, жесту, символу.
Михаил Ромм
«Ленин в Октябре», 1937
Фильм к 20-летию революции, первая попытка показать Ленина в звуковом кино. Нарочито резкий и парадоксальный, образ Ленина намеренно основывался не на реальной пластике вождя и манере его речи, а на записях его выступлений и на кинохронике: рабочие знали его именно таким и другого бы не восприняли. Ленин (его играет Борис Щукин) в этом фильме — не историческая фигура, а символ — добрый дедушка, «народный вождь», немного комичный, легко становящийся героем анекдотов, и именно от этого образа отталкивались все последующие интерпретаторы. Но «Ленин в Октябре» интересен не только этим диалогом реальности и мифа, а тем, что миф продолжал разрастаться и трансформироваться: в 1956 и 1964 годах из картины постепенно полностью убрали Сталина.
Максим Бриус
«Зоя», 2020
Начало новой иконографии, фильм об отце родном, Иосифе Сталине (Леван Мсхиладзе), который лично провожает диверсантов на фронт, не эвакуируется в Куйбышев, потому что Зоя Космодемьянская ничего не боится, и выглядит персонажем добрым, но жестким, уставшим, но сильным, трагическим, но человечным. Таким же столпом духа Сталин был показан в драме Веры Сторожевой «Мария. Спасти Москву» (2021) — истории о том, что Москву в Великую Отечественную спасли Сталин, сотрудница НКВД Мария Петрова, добывшая для него чудотворную икону, и некая неназванная старица (имеется в виду Матрона Московская), к которой Сталин осенью 1941 года приходил советоваться, как быть дальше. Достоверности в обоих фильмах меньше, чем духоподъемности, а Сталин вышел прямиком из фильмов, снятых до 1953 года.
Историософы
Отчасти поэты, но прежде всего — философы, они исследуют тиранов как историософский концепт, как историческую силу (или слабость), как стержень, на котором держится и с которого пытается соскочить время. Таких режиссеров немного.
Алексей Герман
«Хрусталев, машину!», 1998
Герман — режиссер, способный передать запах и воздух времени. «Хрусталев» — великое (и не сразу оцененное) сновидчески-подробное кино, формально — о 1953 годе и смерти Сталина. Главный герой — генерал медицинской службы Юрий Кленский, надеющийся, что «дело врачей» его не коснется; касается, и жестче, чем возможно. Арестованного и только что изнасилованного Кленского приглашают на дачу Сталина — у Берии еще есть надежда, что генералиссимуса можно спасти. Кленский не узнает сначала ни Сталина, ни Берию. Помассировав отцу народов живот и добившись отхода газов, Кленский спрашивает у Берии: «Это ваш отец?» Физиологичность, звериная суть смерти, апокалиптическая история конца мира тут прорастает поэзией и мифом, сказкой об отцах и сиротах. «Хуже уже не бывает, хуже не будет уже»,— повторяет кто-то из врачей. Именно эти слова, по воспоминаниям Германа, произнес его отец, узнав о смерти тирана. Детские воспоминания рассказчика об отце, об агонии эпохи оказываются безжалостным размышлением о судьбе «изнасилованной России», концентрированной сутью советского человека. «Хрусталев, машину!» — это схождение в ад и выход с другой стороны, фильм, состоящий из снега, пыли, запаха нечистот — и слепящего блеска медалей.
Александр Сокуров
«Сказка», 2022
Новаторская «Сказка» представляет собой немыслимый прежде сплав кино игрового, анимационного и хроникального и разворачивается лимбом, идеально связывающим ад земного (многолетний сверхпроект Александра Сокурова «Тетралогия власти», в который входят фильмы-портреты Гитлера, Ленина, Хирохито, а также экранизация «Фауста» Гёте) с вышними сферами двух фильмов-размышлений о музее и времени («Русский ковчег» и «Франкофония»). В сюрреалистическом лимбе застревают и герои фильма — путешествующие по ландшафтам старинных гравюр в поисках дверцы в рай Сталин, Гитлер, Муссолини и Черчилль. Они материальны донельзя — а как иначе? Ведь перед нами кадры кинохроники. Земная жизнь никак не отпустит, и вчерашние властители говорят — каждый на своем родном языке — о мундирах, запахах, осанке, шляпках, взятках и, конечно, империях. Главная их проблема в том, что они никак не могут стать историей, перейти порог забвения, отделяющий настоящее от прошлого. Казалось бы, через этот самый порог Сокуров уже переводил и Ленина, и Гитлера (лучше всего, конечно, удалось с Хирохито) — убедительно доказывая, что самое время растворить сверхчеловеческое в обыденно человеческом. Но вот они возвращаются, заходя на новый виток: «Открываю глаза и думаю только о будущем»,— что-то в этом роде произносит Сталин, Гитлер закидывает гранатами ветряную мельницу, Черчилль звонит Ее Величеству и приглашает в гости. Сокуров не первый, кто позволяет себе такую вольность — быть накоротке с Юпитером, обнаруживая вблизи его поразительное сходство с быком. Временами «Сказка» заставляет вспомнить о позабытом жанре античной литературы — византийских сатирических диалогах, где живые отправлялись в небесные и подземные миры, чтобы обнаружить, что наверху могут прописаться совершенные негодяи, а внизу идет жизнь — похожая на нашу, только солнца нет. Да и жители, как и до смерти, продолжают свои бесконечные суетные дрязги: философы третируют Диогена, судейские ведут процесс над Кассием и Брутом. Если эти ироничные диспуты действительно были источником вдохновения Сокурова, то стоит в очередной раз поразиться прозорливости автора (кстати говоря, историка по образованию). 2022 год убедительно доказал, что от деятельной мертвечины, заботливо сохраненной кинокамерами, не укрыться ни в созерцании тихой жизни, ни на ковчеге мировой культуры. Память втягивает в исторический водоворот миллиарды душ. Может, пора отпустить большую историю восвояси? Проводить до райских врат, попрощаться и поплотнее притворить дверь.
0
75.00
