ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Feb. 12, 2016

Новости Заполярья

Из новостей Мурманска можно узнать, что:

— Байкеры добрались до Мурманска под лозунгом «Только на Север!» и взяли курс севернее.

— Мурманчанин Андрей Родичев взобрался на Эльбрус с 75-килограммовой штангой и собрался тем же способом покорить Эверест.

— Беженцы из Сирии мерзнут в Кандалакше, надеясь попасть в Норвегию, но

из Норвегии их отправляют обратно.

— Поселок Зареченск терроризирует медведь-шатун.

— А страусам на ферме под Мурманском все нипочем.

В каждом выпуске новостей всех мурманских каналов говорят об экстремальных морозах:

— Рыбоводы не могут добраться до своих садков, им помогают ледоколы;

— Из-за погодных условий не могут взлететь вертолеты.

— Машины на дизельном топливе не заводятся, их владельцы сто раз предупреждены — не выезжать за город.

В то же время спроси любого мурманчанина — говорит: зима как зима.

Всю эту панику создали, конечно, метеорологи.

Начальник мурманского Гидрометцентра Елена Сиеккинен сразу поясняет, что она — действующий начальник, в отличие от руководящих. Действовать она начала в 1995-м на труднодоступной метеостанции «Святой Нос» — это на границе Баренцева и Белого моря. Труднодоступная — значит, что метеорологам раз в полгода забрасывает провизию вертолет.

— У нас ведь очень сложно объяснять людям, что значит негустонаселенная территория. На машине у нас до любого места не доедешь. Железная дорога: Канадалакша до Мурманска, еще на Никель отделение — и все. В Ловозеро, где минус 40 было прошлой ночью, идет грунтовая дорога, не автобан. А на побережья и вглубь, на восток, — только по зимнику или вертолетом. Мы несколько разбалованы глобальным потеплением: люди начинают привыкать, что зима мягкая, оттепелей много. И поэтому минус 35, минус 39 ощущается уже как из ряда вон выходящее событие. Мы не всегда уверены, что коммунальные службы готовы к работе в таких условиях. У нас есть схемы, по которым мы передаем предупреждения об угрозе опасных явлений. Так вот, когда мы ожидали, что морозы будут минус 36, мы всех оповестили, хотя в общем-то не должны были этого делать. И только по той причине, что даже такого периода не было уже давно… Все-таки тепло расхолаживает людей.

— А как это сказывается на льдах Арктики?

— В Арктике количество льда действительно сокращается. Ледовитость Баренцева моря ниже своей нормы не первый год. Но при этом, кстати, ученые говорят, что в Антарктиде количество льда увеличивается. К сожалению, Антарктида — это уже не мы.

Ледокол

Над каютой капитана ледокола расположен ходовой мостик. Прямо по курсу сейчас Мурманск, сопки и подернутый туманом залив. На мостике пусто, но рация улавливает переговоры судов, которые работают за много миль отсюда:

— Там живого льда нету, там живой лед за двести метров по его борту.

— Там уже лед спрессованный, так что…

— Работаю, как могу... Ты ж на мостике, ты видишь, что у тебя по корме?

— Черта лысого мы проедем. Дима, давай, отвязывайся, ехай. К ледорубам!

Где-то в северных морях или в устье сибирских рек очень нужен ледокол.

Капитан атомного ледокола «50 лет Победы» Олег Михайлович Щапин

поднимается на ходовой мостик, заглядывает в радиорубку.

— Что на арктических фронтах, кто в море работает?

— Вчера на ноль часов «Ямал» следует на соединение с Сабеттой, — отвечает помощник по радиоэлектронике Дмитрий Анатольевич Грехов. — В 21:45 закончили проводку на запад теплохода «Иоганн Махмасталь», также был «Капитан Свиридов» у них под проводкой. И совместно с ледоколом «Москва» планируют взять под проводку теплоход «Инженер Вешняков». Атомные ледоколы «Таймыр», «Вайгач» и «Ямал» проводят суда в порты Сабетта и Дудинка. Атомный ледокол «50 лет Победы» присоединится к ним в марте, с новой командой на борту. Через два дня капитан Щапин сдает ледокол капитану Лобусову. Все должно быть в полном порядке.

Спускаясь вниз, чтобы проследить за сваркой, капитан останавливается у рельефной карты Арктики.

— Арктика начинается от Карских ворот и заканчивается у мыса Дежнева в Беринговом проливе. Это наш маршрут, Северный Ледовитый океан. Сейчас уже Карское море замерзло, а Баренцево не замерзает, потому что Гольфстрим ударяется в Новую Землю и расходится. Здесь всегда вода, — он водит ручкой по карте. — Лед начинается с 78–80-го градуса.

— Устаете смотреть на льды четыре месяца подряд?

— Картинка же каждую минуту разная! Ну, к примеру: через полчаса медведь, потом через полчаса морж, потом кашалот, потом еще кто-нибудь.

Люди

— Баренцево море — одно из самых теплых морей на Севере, поскольку сюда впадает часть Гольфстрима. И благодаря этому здесь много обитателей, море насыщено кислородом.

В краеведческом музее Мурманской области аншлаг. Так бывает каждые выходные — потому что музей этого достоин. По музею водят экскурсию японцев и гуляют мурманчане с детьми.

— Кольский залив не замерзает почти никогда, — рассказывает научный сотрудник Екатерина Орехова. — Верховья иногда могут, потому что сюда впадают две реки, и вода становится более пресной, а значит, температура замерзания немного повышается. Но это не препятствует судоходству, тут справляются портовые ледоколы. Для прохода в Мурманский порт атомного ледокола не нужно, но атомные ледоколы у нас базируются.

Север всегда привлекал человека. Проект первой арктической экспедиции разработал Ломоносов в 1764 году по указу Екатерины II. Руководил секретной экспедицией капитан 1-го ранга Василий Чичагов.

— Предполагалось пройти из Архангельска и Колы, мимо Шпицбергена, до Камчатки, — говорит Екатерина. — Но без атомных ледоколов, конечно, даже сейчас это невозможно.

Экспедиция встретила непроходимые льды, провела в лишениях больше трех месяцев, но смогла вернуться. Было решено, что «проход Сибирским океаном в Восточную Индию» невозможен. Попытки пройти через Северный морской путь оставили более чем на 200 лет.

— В 1913 году были три русские полярные экспедиции, они пытались пройти Северный морской путь с востока на запад. Две экспедиции пропали. Экспедиция Седова вернулась без Седова. Во время Первой мировой была отправлена экспедиция на поиски Русанова и Брусилова, какие-то следы удалось обнаружить, но сами корабли найти так и не смогли.

— Значит, они лежат где-нибудь на дне моря?

— Неизвестно. Историческая загадка.

— Северные моря ведь неглубокие?

— Ну да, в основном. Есть глубокие участки. Но раньше это была суша, как говорят геологи, с реками. Был период Великого оледенения, когда на Кольском полуострове находился огромный ледник. Когда он начал отступать, суша стала подниматься. И этот подъем до сих пор продолжается.

— Вы все еще поднимаетесь?

— Мы все еще растем.

Ледокол

Капитан атомного ледокола «50 лет Победы» достает Красную книгу Мурманской области и находит там моржей, и тюленей, и нарвала, которого он пока не встречал на своем пути.

— Сейчас лед дошел уже до Карских ворот. Он потому и называется однолетним: осенью начинает замерзать, а к весне тает. До двух метров нарастает каждый год.

— Льдов становится меньше?

— Рассказываю: вот как сокращается, если летом площадь 4 миллиона квадратных километров, а зимой такое замерзание! — он очерчивает на карте область до материков.

— Вы 25 лет ходите по Северному Ледовитому океану и не замечаете изменений?

— Нет, не замечаю! Меняется только полярная шапка льда. Пиком потепления считается 2007 год. 2010 год показал, что льда было еще меньше — 3,9 миллиона квадратных километров.

— А потом?

— Больше.

Капитан спускается по трапам на несколько палуб вниз, проходит по желтым коридорам, перешагивая через высокие комингсы, прикладывает пропуск к электронному замку на двери Центрального поста управления. Это второе по важности помещение после ходового мостика и второе по секретности — после отсека с двумя атомными реакторами.

— Доброе утро! Рассказывайте, что у нас на сегодня?

— Сварочные работы, — докладывают ему, но, покосившись на посторонних, не поясняют, где именно.

Речи в ЦПУ полны умолчаний, но хорошее пояснение можно найти на профильном «Корабельном портале»: «На время стоянки ядерные реакторы заглушены, но это не значит, что они выключены, просто все процессы у них замедлены, установки вырабатывают 1/1000 своей номинальной мощности,

тем не менее их постоянно нужно контролировать. Именно этим круглосуточно и занимаются вахтенные механики на центральном посту управления».

В ЦПУ гудят голоса, перебиваемые разговорами по громкой связи.

«В котельной все готово? Все, запускаем».

— Сергей Евгеньевич, дитя ленинградских окраин, — знакомит нас со своими коллегами старший электромеханик Виктор Иосифович Шаповал.

— Не может Сергей Евгеньевич пока! Занят Сергей Евгеньевич!

Сергей Евгеньевич уткнулся в приборную панель перед собой.

Сейчас, когда люди встретились поутру, решается, чем будут заниматься сегодня.

— Что вы будете делать?

— Обеспечивать работы, — отвечает инженер-оператор Александр Валерьевич Дубинин (в отпуске он будет играть на виолончели). — Придут ремонтники с ремонтного предприятия.

— И что они будут делать?

— Они будут ДЕЛАТЬ.

Кажется, у всех тут пунктик по поводу секретности. Такова жизнь.

— Мы китайцев вытаскивали аж из румпельного, снизу! — радостно вспоминает Сергей Евгеньевич. — «Мы, — говорят, — заблудились!» Как бы они заблудились? Там через люк залезть надо!

— Туристы?

— Разведка! Приехали как туристы, облазили весь ледокол, сфотографировали! Ну, молодцы ребята. Но второго ледокола не построили.

— А что, уже был первый?

— У них был «Великий Белый Китайский Дракон», но он пошел на Северный полюс и застрял!

— Атомный?

— Нет. Атомные пока только у нас есть. Они, возможно, никому больше и не нужны.

— Почему?

— Наверное, нет таких задач. Я думаю, американцы совершенно спокойно построили бы атомный ледокол.

— Чего?— насторожился от слова «американцы» Виктор Иосифович.

— Ну, американцы, скорее всего, построили бы атомный ледокол влегкую.

— Да не вопрос! Просто им не нужно, — живо откликнулись и другие коллеги. — Они авианосцы атомные строят, неужели не построят ледокол?

— А нам почему нужно?

— Потому что, как сказал Ломоносов, мощь России будет прирастать Севером.

Люди

«Оказывается, треска — очень вкусная рыба с нежным мясом, хотя мы привыкли видеть ее с жутким запахом, бурого цвета… А ее просто недосаливают!» — поражались в XIX веке люди, попадавшие на Север. Архангельские рыбные обозы не могли довозить рыбу свежей даже зимой,

а соль дорого стоила. Так что получила известность архангельская треска «с душком».

Но потом, чтобы не мучиться, русские купцы стали торговать с норвежцами.

— Архангельские и кольские купцы ходили в Норвегию на своих торговых судах, с грузом муки, леса, там выменивали все на рыбу, колониальные товары и везли сюда, — рассказывает научный сотрудник Мурманского областного краеведческого музея Екатерина Орехова. — Торговля тут была активная. Был даже пиджин рюссенорск — это даже не язык, а набор слов, около двухсот, которые были понятны и русским, и норвежцам.

— Русско-норвежский суржик?

— Ну, писем на нем не писали. Но приходил норвежец и говорил: «я твоя продам фиск» — и было понятно, что он хочет продать рыбу. Всегда могли договориться. Торговля эта наладилась в XVII веке и просуществовала до начала XX века.

Екатерина стоит над рельефной картой Баренцева моря; благодаря работе мурманского института ПИНРО оно стало самым исследованным морем в мире.

— Северное море всегда было очень важно: здесь много рыбы и можно быстро накормить людей после войн и революций. Притом это намного ближе, чем Дальний Восток.

Ледокол

Старпом капитана ледокола «50 лет Победы» Руслан Владимирович Сасов меланхолично готовит документы для новой смены и оформляет документы команды, сходящей на сушу. Он на ледоколе уже 10 лет.

— Всегда думал, что это недосягаемо. Все-таки атомный ледокол, крупнейший в мире. А вот так судьба сложилась, что я попал… Хотя шел на танкер. Но тут флот, где я работал, развалился, и мне говорят: не хотите пойти?

И он ушел на восемь месяцев в море.

— Много людей было без работы, кто-то в такси пошел. Но мне повезло.

В проеме дверей бесшумно возникает женщина с листочком в руках. Это новая дневальная: она будет подавать на стол, убирать и мыть посуду в кают-компании.

— Завтра приходишь, сразу обходной — и ко мне на инструктаж, — вздыхает старпом.

Женщина кивает и уходит.

— А как женщину зовут?

— Савчук.

— А имя?

Он с усилием роется в бумажках.

— Лидия Николаевна…

Обязанности старпома сочетают судовождение и службу быта. Он должен следить за чистотой на борту и в камбузе, за дневальными и медицинской службой. Но ледокол стоит в доке. Быт без судовождения вгоняет старпома в тоску.

Старпом показывает два спортзала, бассейн с морской водой, сауны, комнаты

отдыха — все, чтобы четыре месяца человек мог отдыхать и работать. Во время туров на Северный полюс часть помещений отдают туристам. Ледокол все лето возит туристов на Северный полюс, а в остальное время занимается проводкой судов по Северному морскому пути.

— В море я стою вахту с двенадцати до шестнадцати, и ночью, с нулей до четырех. Это мои вахты, — повторяет он еще раз.

А дальше с удовольствием рассказывает про то, как штурман сличает гирокомпас (понятно, с ударением на «а») с магнитным, определяет поправку хронометра, ведет наблюдение — визуальное, слуховое и радиотехническими средствами. И у него для этого на ходовом мостике есть и бинокли, и электронная карта, и бумажная, и AIS, и GPS, и радары. Все, что будет ждать его в следующие четыре месяца, пока он будет в отпуске.

— Что будете делать в отпуске?

— Сейчас в Норвегию съезжу, хочу на Нордкап попасть, обычно я его вижу с моря.

— Увлечения у вас соответствующие: и так вы смотрите на льды, и так окажетесь среди снега.

— Теплое море — тоже хорошо. Когда семья была, я ездил...

Он помолчал, задумался.

— Почему-то люди, которые давно ушли из флота, как встретишься, только о море и говорят. Наверное, самые яркие впечатления были. Я говорю: «Ну а что тут плохого? Зато у тебя семья осталась».

— Ваша семья распалась из-за моря?

— Да не знаю я, из-за чего. Может, нашла лучше человека. Может, из-за моря. Может, в совокупности все: человека нашла, сравнила все, подумала: «Лучше немец!» Быть женой моряка — непростая судьба. Вы сами подумайте: не видишь человека полгода, приходишь — стена между вами стоит. Ты на нее смотришь, она на тебя. А потом все нормально становится. Кому-то нравится, наоборот, что муж в море, — усмехается он.— Хотя статистика показывает, что в море много разводов.

Климат

Выезжая из Мурманска, машина поднимается над городом и заливом. Анатолий Николаевич Ткаченко очень спешит. Он не обязан — у него есть сотрудники, но его подстегивает мысль, что еще 699 человек в мире делают то же самое: спешат запустить в атмосферу Земли радиозонд. Это произойдет в один момент: в 14:30 по Мурманску, 11:30 по Лондону, 20:30 по Южно-Сахалинску. Потом все аэрологи мира отправят свои данные в три региональных центра: Москву, Вашингтон и Канберру.

Информация, которую возьмет из воздуха Анатолий Николаевич, нужна всем. По ней синоптики предскажут, куда уйдет аномальный холод из Мурманска и что в Мурманск придет.

— Но что бы ни пришло, холоднее уже не будет?

— Ну почему не будет! — говорит Анатолий Николаевич. — Еще не вся зима… Вон он, Алеша!

Каменный Алеша виден в Мурманске отовсюду. Он стоит на сопке Зеленый Мыс, где во время войны находились зенитные батареи. У ног Алеши замурованы две капсулы — с морской водой с места гибели сторожевого корабля «Туман» и землей из Долины Славы.

«Туман» был переоборудован из рыболовецкого судна «Лебедка» и героически погиб 10 августа 1941 года на входе в Кольский залив. Долина Славы — долина реки Западная Лица в Мурманской области. Летом и осенью 1941-го здесь шло наступление на Мурманск; его остановили те, кто теперь лежит в братских могилах.

— В 69-м году я поступил в Ленинградско арктическо училище, — по-северному сокращает прилагательные Анатолий Николаевич, — сейчас это в Стрельне президентский дворец, а я в нем — учился! В 73-м году закончил и попал на Шпицберген, а дальше пешком!

За разговорами он свернул с дороги и остановил машину.

— Идем! На Шпицбергене я три года отработал и потом вернулся сюда.

— То есть вы в Мурманске выросли?

— Нет, ростовский я.

— Из такого теплого климата в такой холодный?

— Да-а. Да-а.

Он быстро идет по узкой тропинке, которую протоптал единолично, своими ногами. Снег шуршит и скрипит. Тропинка пересекает лес и выводит к домику на опушке. Первый радиозонд был выпущен 14 апреля страшного 1937-го — с этого дня началась история аэрологической станции «Мурманск».

Оказавшись внутри, Анатолий Николаевич поднимается на второй этаж, проверяет оборудование и температуру и начинает собираться на запуск. Тот факт, что еще 699 аэрологов планеты сделают это вместе с ним, воодушевляет его — он чувствует свою ответственность.

— А что происходит со льдами на Северном полюсе?

— Ну, я знаю, что они сократились на 40% — и всего.

— И что это значит?

— А-а-а, — спускается он вниз по лестнице, бесперебойно, как последние 30 лет, — все говорят «глобальное потепление», и я говорю «глобальное потепление». А лезть вовнутрь — это уже... Это уже специали-и-исту надо.

Он натягивает куртку.

— Внутрь льда или внутрь проблемы?

— Внутрь проблемы!

Молодой аэролог Саша, который тоже, может быть, проведет здесь тридцать лет, идет впереди. Восемь лет он уже отработал и, кажется, не собирается никуда переезжать.

Торжественно поднимая в одной руке огромный белый шар, а в другой — коробку зонда, Саша останавливается лицом к аэрологической станции. Внимание. В окне второго этажа загорается настольная лампа — это сигнал к запуску.

— Вот и все! Пошел! — кричит Анатолий Николаевич.

Покачиваясь, шар стремительно уходит в небо. Саша держит его на десятиметровом поводке, и когда поводок выбирает всю слабину, отпускает.

— Две тыщи рублей Саня выкинул! Не выкинул — выпустил!

Шар сносит влево; скоро он перестанет раскачиваться и пойдет спокойно, преодолевая по 300 метров в минуту, раздуваясь шире и шире, передавая и передавая сигнал на землю.

В десяти километрах от планеты Земля температура минус 62,7, влажность 53%, сообщит зонд через 33 минуты. Шар к этому времени вырастет в четыре раза.

Информация, которую передает зонд, нужна и летчикам, и горожанам, и ледокольщикам. Например, по перемене ветра можно прогнозировать перемещения паковых льдов.

Ледокол

— Есть такая старая морская песня: за рейсом рейс, за годом год, вот так вся жизнь твоя пройдет: четыре через восемь, — скучает старший электромеханик ледокола «50 лет Победы» Виктор Иосифович Шаповал о морских вахтах, на которые он заступает с 8 до 12 утра и с 8 вечера до «нулей».

— Ну вот как я вам объясню качку? Качку надо пережить! Нет людей на земле, которые хорошо переносят качку. Адмирал Нельсон командовал флотом — рядом стоял матрос с ведром. Так и не привык! Потому что это просто ненормально, когда тебя болтает постоянно. В природе человека заложен страх перед тряской и огнем — это же землетрясение и пожар. Трясет — значит, беги!

— В Англии, — вспоминает капитан Олег Михайлович Щапин, — если человек три месяца провел в море, он не может выступать в суде. Время должно пройти.

Лет тридцать назад Институт гигиены морского транспорта исследовал атомных ледокольщиков и выяснил, что после третьего месяца в море самочувствие ухудшается, а количество отказов техники увеличивается. Говорят, тогда и ограничили продолжительность рейса четырьмя месяцами. Но основная-то задача исследователей была в другом: изучение воздействия малых доз радиации на человека.

— У нас очень низкие уровни, вообще ничего. Я за тридцать лет, по-моему, не набрал даже годовой дозы, — говорит Виктор Иосифович.

Но тем не менее тут каждому положен личный дозиметр.

— Рассказываю! — радуется Олег Михайлович. — Когда меня сюда в 90-м году направили работать, я первое, что купил себе, — этот счетчик. Как-то страшно стало, и я сделал справку, что я в атомный флот негоден — по количеству родинок на спине.

— У меня то же самое, — меланхолично замечает Виктор Иосифович.

— Пришел, бросил на стол, сказал: «Не буду я здесь у вас работать». Они мне говорят: «Или уволен, или вы тут же идете на пароход». И я первый год ходил, все измерял. Оказалось: на улице 14 микрорентген, а внутри, в корпусе, — 6–7 (природная норма 10–16 микрорентген в час — «РР»). На мостике чуть больше, там окна. Здесь же все железное, даже космическая радиация не проходит.

— Но вообще у нас чисто, — отмечает электромеханик.

— В радиационном смысле?

— В радиационном. Хотя и в любом другом — не грязно.

— Мы самый чистый флот, наверное! — говорит капитан. — Мы CO2 не выбрасываем. Ничего вообще не выбрасываем.

И наперебой со старшим электромехаником они хвалят свой экологический отсек, сортировку и упаковку мусора, костедробилку и мусоросжигательную печь.

— Ледокол месяц простоит во льдах — за бортом ничего не будет! Зеленое мышление тут в людях развито. В Арктике не гадят.

Люди

Не зря аэролог Анатолий Николаевич Ткаченко подсчитал, что две тысячи рублей улетели в небо — на воздушных шарах он сделал бизнес. В Мурманске у него есть магазин воздушных шаров «Все для праздника». И, запустив зонд, он направляется прямо туда.

— Это парение залива, — с удовлетворением отмечает натолий Николаевич, проезжая над Кольским заливом. — Полярная ночь началась второго декабря и закончилась одиннадцатого января. Двенадцатого января специально вывозят на сопку, и краюшек солнца виден. У нас здесь, в черте города, — позже. Для нас это праздник. Потому что сорок суток без солнечной активности, а это ж ультрафиолет!

— Вам нравится мурманская природа?

— Тьфу-тьфу-тьфу! Конечно, нравится. Вот именно что природа. Здесь все есть. И сухой климат, сухая погода, и влажный климат, влажная погода...

Бизнес у него появился почти случайно. Мурманский режиссер лет тридцать назад попросил одну оболочку от зонда на городской праздник, хотел чего-то необычного. Ему понравилось. Режиссер придумал ход посложнее. У Анатолия Николаевича сложнее зондов ничего не было, но режиссерское чутье подсказало, где найти.

— Потом говорит: «Смотри: пользуется спросом. Разрабатывай это!» Потихонечку нашел компаньона, молодого, наглого, — подсмеивается Анатолий Николаевич. — И вот, совместный магазин у нас.

В магазине его ждет «молодой и наглый» компаньон Андрей Александрович. Первые полчаса он безостановочно говорит о типах облаков и условиях образования дождя, остальное время — о поэтах. Вот, например: Иосифа Бродского устроили гидрологом, чтобы спасти от обвинений в тунеядстве. Гидролог Бродский чуть не свел с ума Гидрометцентр: по его данным получалось, что в Балтийском море не происходит «суточный ход воды» — температура днем и ночью не меняется. Когда в Кронштадт приехали потрясенные ученые, выяснилось, что Бродский набирал одно ведро — и брал из него все пробы. Это версия Андрея Александровича, ему лучше знать: он родился в Питере, вырос в Мурманске, учился на режиссерском в Питере, но вернулся. Мурманск, говорит, лучше.

— Питер — город, в котором плохо жить, зато легко умирать. Все великие поэты легко расставались с жизнью именно в Питере, — он непринужденно

встает в ряд со всеми великими. — Мурманск — мой любимый город. Жить я не хочу больше нигде.

— А что в Мурманске самое главное?

— Люди. Это тоже связано, наверное, с климатом, потому что здесь очень холодно. Тяжело выжить. Здесь люди всегда были вместе. Никто же никогда не слышал про индивидуалистов-эскимосов! Потому что выживать всегда нужно гуртом. Как Макаревич поет: «даже люди, что век коротают в борьбе, понимают, что лучше гуртом»… И здесь всегда было очень комфортно.

— То, что Мурманску в этом году будет сто лет, — для вас лично праздник?

— Я вам более того скажу: когда Мурманску было 98 лет, это тоже для меня был праздник. И когда 99 лет было Мурманску — для меня это был праздник!

— Какое место для вас самое важное в Мурманске?

Андрей Александрович долго выбирает.

— Наверное, наш Алеша. Хотя там нет захоронений, но это такая штука… Когда там встаешь, ничего другого не скажешь, как: «Мурманск, город мой широкоплечий / грудью дамб улегся на залив / день ушел, у окон бродит вечер / у причала теплится прилив».

Ему не хватает слов, чтобы выразить свои чувства; он приподнимается, будто становится шире и только и может, что хватать руками воздух:

— Вот это вот... просто вот... Вот так вот это все вот!

Поэты для того и нужны миру, чтобы высказать за него то, что мир сказать не может. И если у каждого города есть свой поэт, то у Мурманска это Александр Подстаницкий, погибший двадцатилетним в воздушном бою в июне 1942-го и похороненный в братской могиле на Орловщине.

Капитан Кучиев

Первый советский атомный ледокол «Ленин» стоит у причала. Он стал музеем, но у него есть и капитан, и команда. По ледоколу водят экскурсии.

— Ледокол во всех отношениях был выдающимся явлением, — рассказывают о нем, — и достижения его тоже такие, о которых в мире и не помышляли. В 1960-м году, когда началась его работа на трассах Северного морского пути, срок плавания составлял всего лишь три с половиной месяца в году. Дальше техника уже не позволяла бороться со льдами Арктики. А начиная с 1978 года мы можем работать в Арктике в любой сезон круглый год. Чего до сих пор не может ни одна страна.

Экскурсию ведет мурманчанин Владимир Михайлович Блинов: он был журналистом, пока атомные ледоколы не увлекли его — и он стал их историком. Он ведет группу к главному отсеку ледокола: атомному реактору.

— За более чем полвека применения таких атомных реакторов у нас не было аварии, которая привела бы к сверхнормативному выбросу в окружающую среду и, соответственно, к облучению персонала, что очень опасно. А лучшим подтверждением моих слов будет житейский аргумент: на атомных ледоколах работают моряки трех поколений — отцы, сыновья и деды. Вот и судите, насколько безопасна эта техника.

Слушатели всех возрастов онемели от любопытства.

— Что вы имели в виду? — наконец спросила девушка.

— Ну, если б вы сами нанесли ущерб своему здоровью, разве пустили бы вы своего сына сюда работать?

— А я думала, вы хотите сказать, что они не теряют способности иметь потомство.

— Ну, и это я имел в виду… и это тоже!

Владимир Михайлович переводит людей в ходовую рубку, рассказывая, что ледокол лед не колет, а давит. Гости прикасаются к штурвалу и ручкам гребных винтов.

— Моряки-ледокольщики говорят так: самая прямая дорога в Арктике — кривая, — рассказывает он. — Напрямую ледокол редко ходит. Он все время идет галсами, маневрируя. В Арктике льды не стоят на одном месте. Все льды находятся в состоянии дрейфа.

— А есть какая-то максимально фиксированная толщина? — спрашивает молодой человек.

— Нет, никаких фиксированных. Опять же поговорка у моряков-ледокольщиков: они говорят, лучший ледокол в Арктике — это ветер. Ветер либо сгоняет льды, либо разгоняет. Самое страшное, лед сплотится, а тут еще ударит мороз, образуется так называемая сморозь. При температуре минус 50 градусов по твердости она равна стали.

— Ледокол ее не может сломать?

— Бывает, что и не может. Капитан атомного ледокола «Арктика» Анатолий Алексеевич Ламехов рассказывал, как 1983 году атомоход «Арктика» застрял в полуметровом льду и не мог сдвинуться. Вот так вот.

— И что он делал?

— А ничего. Ждал, пока ветер изменится.

На стене кают-компании коллаж из фотографий.

— Это кто? — спрашивает у группы Владимир Михайлович.

Группа узнает Юрия Гагарина.

— А кто рядом с ним? — спрашивает опять.

Люди не знают.

— Капитан Юрий Кучиев. Он первым в мире достиг Северного полюса 18 августа 1977-го на атомном ледоколе «Арктика».

Владимир Михайлович расстроился, что никто не узнал Юрия Кучиева. Он не меньше достоин славы и народной памяти, чем Гагарин. Он был героем и романтиком и остался таким до конца жизни. Похоронить себя он завещал на Северном полюсе вместе с любимой женой.

Владимир Михайлович отпустил экскурсионную группу и принес свои книги о ледоколах.

— Про жену свою он здесь пишет: «прекрасная, верная жена». Очень романтическое завещание.

Он открывает свою книгу и цитирует по ней:

«17 февраля 1999 года после тяжелой болезни сердца Нина скончалась и была кремирована. Урну с ее дорогим прахом храню у себя, и когда наступит моя очередь, то прошу моих друзей и соратников по атомному ледокольному флоту

предать нас обоих водам Ледовитого океана по программе-максимум в районе Северного полюса или же на максимально возможной широте на меридиане Диксона. Вы хорошо знаете, что всегда был и остаюсь до конца романтиком и нисколько об этом не жалею».

Голос Владимира Михайловича прерывается.

— Вместе с его дочерью мы его прах хоронили на Северном полюсе. Это был 2006-й год, рейс был с туристами на борту ледокола «Ямал».

«Вы хорошо знаете, что всегда я был и остаюсь до конца романтиком и нисколько об этом не жалею. А Диксон, Ледовитый океан и Северный полюс имеют прямое отношение к нашей общей с Ниной Константиновной судьбе. По заявлению юристов, это завещание не подлежит официальной регистрации. Так что действуйте, друзья мои, так, как об этом просит вас престарелый соратник. Прощайте!»

Ледокол

— Внимание экипажа: видно солнышко, полный диск! — объявляет по громкой связи капитан ледокола «50 лет Победы».

На мостике несколько человек, они вбирают в себя первые лучи. Красный диск привстал над сопками, раскрасил лица, сверкнул в окнах, потом стал желтеть и бледнеть.

— Я его ловлю! — улыбается капитан. — Его уже позавчера можно было увидеть, но из-за сопок мы его не видели.

Матрос пылесосит палубу на мостике.

— Завтра будет минус 15, уже как-то радостно, — капитан вглядывается в понтонный мост. — Кто там в желтых жилетках? А, гаишники...

В кают-компании ледокола на капитанский стол водружают кастрюли с рассольником. По правую руку от капитана садится первый помощник, за ним второй. По левую руку — помощник по радиоэлектронике.

— Пару лет назад один менеджер спорил с капитаном атомного ледокола на корабельном портале. Доказывал, что атомные ледоколы не нужны. А что вы об этом думаете?

— Человек не понимает, а переубеждать его в этом зачем? — высокомерно заметил капитан Олег Щапин. — Если б не надо было, не строили бы.

— Пять лет работы без заправки атомного ледокола — и дизельный, который раз в 20 дней надо бункеровать. Что за ним, танкер водить, что ли?

Команда поработала ложками.

— Другие страны вообще завидуют, что в России есть атомный флот, — добавил старпом Руслан Сасов.

— А вы с этим сталкивались? Кто-то вам говорил?

— Я не знаю, кто завидует. Я скажу так, — вступил старпом Андрей Горин. — Делались опыты эксплуатации коммерческих атомных судов и в Германии, и в Японии, и все эти опыты провалились. Потому что такой флот может строиться только государем под решение своих глобальных государевых задач. А не под какие-то коммерческие проекты.

Тут собрались явно государственники.

— Дорогое удовольствие, — заметили за столом. — Не каждая страна позволит себе такое.

— Советский Союз позволить себе такое мог. Россия — пока не очень, — заключила команда.

— Какой у нас веселый стол! — закрыл тему капитан.

— Когда в 2007 году в Гренландии был датский научный рейс, никакой другой пароход эту операцию осуществить не мог. Помимо научного судна он еще другой ледокол проводил, дизельный! — вспомнил старпом Руслан Сасов. — Мне очень понравилось, как «Академик Федоров» распиарил, что они — первое в мире судно, достигшее Северного полюса без помощи ледокола. Я все это почитал и потом подумал: «А чего это вы, ребята, умолчали о том, кто вас через припай провел?» Это был ледокол «Советский Союз».

— Нет, ну «Федоров» действительно доехал, — возразили ему. — В тот год обстановка была такая, что все к Канаде сдуло.

— Значит, можно дойти до Северного полюса без ледокола?

— По трещинам.

Команда еще немного постучала ложками.

— Вчера «Блумберг» опубликовал статью о развитии Арктики, а фотография у них была — атомный ледокол. То есть даже за рубежом в головах сидит, что без атомного ледокола освоение Арктики невозможно.

Пообедав, старпом Андрей Геннадьевич Горин, бывший старпом подводной лодки, поднимается в свою каюту, открывает холодильник, чтобы положить туда грушу, выданную на обед.

— Не забыть, — говорит он себе, — у меня тут две котлетки заначено. А там щенок ходит.