ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июнь 28, 2016

В январе 2016-го в Гохран и дочерние предприятия главной алмазодобывающей компании России «Алроса» пришли полицейские, в отличие от раввина дель Торо, настоящие. Оперативники провели несколько часов в кабинетах, изымая бумаги, озадаченно сверяли их, ксерокопировали и складывали в папки. Они пытались разобраться, куда делась партия алмазов, которую весной 2015 года в Гохран сдала компания «Севералмаз», «дочка» «Алросы».

Именно представители «Севералмаза» обвинили в хищениях сотрудников Гохрана, госучреждения, ответственного за хранение ценных ископаемых, добытых на территории страны, и ее золотовалютных резервов. Звучало обвинение так: компания сдала в Гохран для экспертизы и «технологических операций» крупную партию алмазов. Дальше, как писал «Коммерсантъ», алмазы вернулись на предприятие, где была организована внутренняя проверка. В ходе нее выяснилось, что вес камней в весовой группе массой более 10,8 карата уменьшился на 66 каратов, а в группе более 1,8 карата – на целых 196. Кроме того, из партии пропал камень весом 23 карата страховой стоимостью $500 000. Участники алмазного рынка отказывались ве­рить в правдивость этой истории. Официальные представители «Севералмаза» и Минфина, которому подконтролен Гохран, отмалчивались.

Так что это было? Крупнейшее хищение, аппаратный конфликт, утка? Собеседник, знакомый с ситуацией, но попросивший не упоминать его имени, уверен, что едва ли здесь можно говорить о преступлении века: «Совместная комиссия, которая оценивает партию заново, еще работает, – объясняет он, – но, похоже, тут дело в споре хозяйствующих субъектов, как принято говорить. Алмазы не похищены, а причина кроется в деловом споре». «Деловой спор» – хороши­й эвфемизм для крупного хищения, думаю я, пока слушаю его. Позже, дождливым апрельским утром в лобби одного московского отеля, где я встречаюсь с еще одним источником, близким к «Алросе», знающим его неприглядную сторону от и до, слышу: «История с Гохраном – полная туфта, никто ничего не крал, речь идет о разнице в оценке сырья. «Севералмаз» добывает от силы процентов пять алмазов от общего объема «Алросы». Сдали партию, посчитав, что она весит столько, получили независимую оценку, расстроились, устроили истерику. Мрачные дела в этом бизнесе творятся совсем по-другому», – хмыкает мой визави, подливая себе еще чая с травяным сбором.

Ингушская мафия

Воровство алмазов и бриллиантов в России – примитивный уровень. «Куда потом идти с ворованным из того же Гохрана алмазом? Его надо легализовать, а это почти нереально, цена сразу падает. Если уж воровать, то по-крупному, и делать это в Якутии. И уж куда проще присосаться к тендерам на поставку горюче-­смазочных материалов через карманную фирму, чем заниматься алмазами», – рассуждает мой собе­седник. Но это не значит, что криминальные схемы никак не касаются алмазов.

В Якутии есть город Мирный, в нем – единственная гостиница. Она стоит практически у самого края гигантского карьера, похожего на застывшую воронку. Рассказывают, что в 1970-е годы группа сотрудников КГБ, приехавшая сюда, пыталась разобраться, как утекают налево добытые алмазы. Спустя пять дней с девятого этажа гостиницы выпал начальник следственной группы. На следующий день чекисты покинули Мирный и больше не возвращались. Источники в алмазной отрасли говорят, что и тогда, и сейчас все произносят всего два слова: «ингушская мафия». «Никто уже не скажет, как они там первые оказались, но это довольно жесткие ребята, которые очень и очень плотно занимаются как раз черным рынком. Это, конечно, низовая ниша, но она принадлежит им», – говорит источник.

Схемы, по которым российские алмазы уходят в темные зоны, бесконечны. В советское время, если верить моему собеседнику, они уходили за рубеж в виде ювелирных изделий, чтобы финансировать зарубежные резидентуры, возможно, так происходит и сейчас. Еще часть алмазов по квотам уходит в Русскую православную церковь – духовные скрепы тоже нуждаются в блеске. «Я могу еще долго перечислять, но лучше приведу пример: как-то один из Ротенбергов, проявляя интерес к алмазному рынку, сказал, что вникать дальше не хочет, так как это просто стремно. По-моему, наглядно», – участник корпоративных войн в «Алросе» отставляет кружку с чаем и, довольный приведенным примером, смотрит на меня.

Пленных не брать

В 2014 году на одном из совещаний у вице-премьера Юрия Трутнева было напряженно. Решалась судьба «Алросы» и ее выхода на IPO, а Трутнев был и остается основным куратором этой госкорпорации. «Я, может, забыл представиться? Меня зовут Юрий Трутнев, я работаю вице-премьером. Я бы хотел вам напомнить, что это не ваша личная компания, а государственная корпорация», – обратился он к мужчине в черном костюме, который делал вид, будто бы не слышит высокого чиновника. Тот оторвал взгляд от телефона, внимательно посмотрел на вице-премьера и ответил: «Посмотрим». Знакомьтесь, Федор Андреев, в 2014 году – директор «Алросы». Это с его наследием теперь разбирается новое руководство компании, которое заняло свои кресла после затяжной войны. Андреева собеседники, близкие к отрасли, называют человеком, усугубившим положение дел в российской ювелирной индустрии, но с уважением повторяют одну и ту же фразу: «Федя – человек без тормозов, но настоящий воин». Юрий Трутнев давно хотел поменять Андреева, так как был, мягко говоря, не согласен с политикой «Алросы» и ее стратегией выхода на IPO.

«Если кратко, то прежнее руководство решило любой ценой повышать капитализацию, плюнув вообще на все, а потом резко продаваться. Рынок от этого просел чудовищно, а потом еще и вдарил кризис. Новой команде разгребать все это еще не один год». В лобби отеля становится людно, сидящий напротив меня участник тех корпоративных войн просит новую порцию травяного чая. Это рассказ не на пять минут. Говорят, фирма Graff, покупая бриллиант, кладет его в специальную машинку, чтобы разрядить: считается, что эти камни копят энергетику, поэтому, прежде чем вручать их клиенту, следует от нее избавиться. За окном продолжает лить дождь, мой собеседник неспешно рисует на листке бумаги схемы и графики, объясняющие, что творится в российской алмазной индустрии, потом протягивает мне. Я понимаю, что в случае с российскими бриллиантами хитрая машинка, снимающая негативную энергетику, должна быть размером с Большой адронный коллайдер.

В случае с российскими бриллиантами хитрая машинка, снимающая негативную энергетику, должна быть размером с Большой адронный коллайдер.

«Алроса» – гигантская корпорация. По данным сервиса СПАРК, основные доли в корпорации поделены между Российской Федерацией в лице Росимущества и правительством Якутии (50 и 32 % соответственно). После выхода в 2013 году компании на IPO среди держателей акций оказалась даже группа американских ювелиров-хасидов. «Они какой-то отчетности пытались требовать, чем очень всех, конечно, веселили. Но ладно, так долго продолжаться не может, темные углы когда-нибудь да посветлеют», – говорит участник того знаменитого заседания у Трутнева.

Выходить на IPO компания пыталась любыми способами. Если судить по отчетам, то вроде все выглядело неплохо: в 2014 году выручка увеличилась на 23 %, составив 204,7 млрд рублей, но едва ли от этого выиграл российский алмазный рынок. «Добывать, добывать и еще раз добывать. Такая была стратегия. Отдавать все за рубеж по договорам через различные схемы, а для российского рынка – организовывать аукционы», – говорит знакомый с ходом конфликта источник.

Все ювелиры, с которыми я пытался обсудить работу с «Алросой», действительно переходили на заговорщический шепот и предлагали либо обсудить тему не по телефону, либо вовсе отказаться от этой идеи. «Я ничего нового не скажу, если вы знаете о конфликте Трутнев – Андреев­», – в трубке раздаются нервные смешки.

Юрий Трутнев, несколько лет пытавшийся скинуть Федора Андреева, которого называют ставленником Алексея Кудрина, считал, что компания, мягко говоря, действует не совсем в интересах государства, получая прибыль от непрозрачных алмазных сделок, а в интересах конкретного руководства. «Даже Счетная палата проводила аудит, который в публичной части сообщал лишь о том, что не все чисто со сделками середины нулевых, когда Андреева еще не было, но в той части, которая опубликована не была, веселых подробностей было не меньше», – вспоминает участник корпоративных баталий.

Не влезай – убьет, аппаратный конфликт Андреева и Трутнева задевал по касательной всех, российским ювелирам лучше было просто стоять в стороне. Нервничал глава Якутии Егор Борисов – республиканские структуры, на льготных условиях имеющие право приобретать сырье, вполне успешно по договорам продавали его в Индию, а когда спорят такие большие парни, то черт его знает, чем все обернется. Компромат кочевал из кабинета в кабинет, делегации дежурили в приемной у Владимира Путина, соревнуясь, кто первый удостоится аудиенции. В разгар корпоративных войн у Андреева обнаружили рак, но это его не остановило.

«В 2014 году он ездил в Германию, где ему сказали, что дело плохо, надо отлежаться хотя бы несколько месяцев. Федор провел в клинике несколько дней и поехал обратно в Россию, воевать. Можно как угодно к нему относиться, но он воин», – сторонник Трутнева в этой борьбе откидывается в кресле и ненадолго умолкает. Свою войну Федор Андреев проиграл в сентябре 2014 года. Формально его уход был связан с состоянием здоровья, но человек в хорошем костюме, сидящий напротив меня, отрицательно качает головой: «Он бился бы еще, абсолютно наплевав на возможную смерть, но Трутнев выиграл». После ухода с поста Андреев стал стремительно угасать и в 2015 году скончался. Так бывает, говорят его враги, когда человек понимает, что поединок закончился и смысла дальше драться нет.

Острые грани социализма

Когда заговариваешь о превратностях отечественного рынка бриллиантов с российскими ювелирами, то первым делом слышишь в ответ тяжелый вздох. Петр Аксенов, основатель ювелирного бренда Axenoff Jewellery, чью коллекцию вы могли видеть на героях снятого BBC сериала «Война и мир», с явной ностальгией говорит, что в дореволюционной России к алмазам относились гораздо трепетнее, чем в советской. «Я много изучал историческую сторону вопроса. Если бы не крупные заказы от русских царей, то не было бы фирм вроде Cartier или Van Cleef. Николай II как-то присутствовал на торжественном открытии моста в Париже. После открытия начинался прием, но он сказал, что прежде ему нужно заехать в Van Cleef... – вздыхает он. – Потом случилась революция и в стране стало не до ювелирного дела. Вы были в Алмазном фонде? Сходите и посмотрите на работы современных мастеров: очень крутая техника, я не представляю, как они это делают. Но обратите внимание: керамика, серебро, платина, а с камнями все очень бедно. Вот это ювелирная отрасль в ­России сейчас».
Не вижу оснований не верить.

В 11 утра среды у Боровицких ворот, где находится вход в филиал Гохрана, только я, пара финнов и несколько семей из провинции. Пока мы стоим в очереди к рамке, ворота открываются и оттуда неспешно выползают черные автомобили с мигалками. Я вспоминаю, сколько сумасшедших пытались в разное время сюда въехать на своих машинах, но натыкались на автоматные очереди охранников. Может, им никто не рассказал о кассах в Александровском саду, в которых предлагают проникнуть через Боровицкие ворота всего за 500 рублей? На одной из витрин – работы Ильгиза Фазулзянова. Аксенов говорит о нем исключительно в выражениях вроде «самый крутой», «сойти с ума» и «мне до него еще далеко». На витрине несколько действительно красивых украшений – колье, броши. Я ненадолго зависаю, но постепенно до меня доходит, что бриллиантов в них – раз-два и обчелся. «Понимаете теперь, о чем я?» – сокрушается Аксенов. Понимаю, Петр, понима­ю.

В Алмазном фонде Гохрана есть такой экспонат – карта России, целиком выполненная из бриллиантов. Смотреть на нее невыносимо не столько из-за китчевости, сколько из-за мощного блеска. Если верить статистике «Алросы», которая сообщает, что в РФ добывается почти 90 % алмазов, присутствующих на мировом рынке, то логика авторов этой карты понятна. Если же вникать в суть, становится ясно, что Россия на алмазной карте мира должна быть черным пятном. Российский рынок бриллиантов, судя по всему, не очень веселое место. Яна Расковалова, владелица бренда Yana, одного из немногих российских ювелирных брендов, интересных зарубежным покупателям, так и рассуждает. И она, и Аксенов, не сговариваясь, признают: «Проблема в том, что отрасль убита советской властью». Наверное, упадок в любой индустрии можно объяснить воцарением социализма, закончившегося, по мнению некоторых, «величайшей геополитической катастрофой века», но оба ювелира говорят, что по их сфере этот каток прошелся особенно жестко. «А собственно, для кого должны были существовать ювелирные изделия в СССР?» – задается риторическим вопросом Аксенов. Расковалова кивает: «Кого-то убили, кто-то уехал в другие страны. Пока во всем мире ювелирная индустрия развивалась, мы стояли на месте».

Лучше искусственный, чем русский

Российскому ювелиру приходится существовать в довольно причудливых условиях, да и кризис взял свое, внеся структурные изме­нения в отрасль еще в 2008–2009 годах. По данным Минфина, если в 2008 году добывалось 162,9 млн каратов алмазов с оценочной стоимостью $12,7 млрд, то уже в 2009 году он ужался до 120,2 млн каратов ($8,3 млрд). В России спрос на алмазы падал в том числе и по причине новой политики «Алросы», о которой мы расскажем дальше. Так почему не бросить все и не заняться искусственными алмазами? В конце концов мы живем в мире, где интернет передается по воздуху, на трехмерных принтерах можно напечатать селезенку, а алмазы, выращенные в лаборатории, вроде не уступают настоящим.

В России спрос на алмазы падал в том числе и по причине новой политики «Алросы».

Старый Арбат. Сначала прямо, потом резко­ в арку и снова прямо – к вывеске «Ломбард». Здесь их десятки, но за одной скрывается небольшая ювелирная компания, ­специализирующаяся на продаже скорее самих бриллиантов, чем изделий с ними. Небольшой холл, пара стульев, секретарша в белой блузке, грустный цветок в кадке в углу. В кабинете владельцев над столом с пиалами для чая – пучок мониторов, на которых видны лаборатории для экспертиз, ограночный цех и т. д. Максим, один из партнеров фирмы, раньше работал на химфаке МГУ, успел поработать и в Якутии на «Алросу». Теперь, вполглаза поглядывая на мониторы, он рассказывает мне о тех самых искусственных алмазах. «Проблем в этом бизнесе много, да, но спрос на алмазы все равно остается на достаточно высоком уровне, чтобы не давать шансов искусственным», – говорит он. Хотя спрос на искусственные алмазы в промышленности ­довольно высокий.

«Тогда почему, если, как вы говорите, искус­ственные алмазы превосходят по качеству настоящие, – после долгих разговоров подытоживаю я, – да еще и могут быть любых форм, людям все так же важно иметь в своих кольцах, серьгах или колье настоящие? Они ведь точно такие же, зато можно не связываться с ­монополиями».

Максим замолкает и некоторое время смотрит на меня, как на идиота. «Возможно, дело в том, что людям важна история и какой-то флер, что ли. В этом смысле это уникальный бизнес, построенный именно на чувствах», – посл­е паузы отвечает он.

Global Russian

Порой российскому ювелиру действительно проще найти искусственный бриллиант, чем связываться с госмонополией на рынке российской алмазной добычи – «Алросой». Петр Аксенов не закупает алмазы в России уже довольно давно, Яна Расковалова тоже жалуется, что найти тут приличный бриллиант нужных характеристик довольно сложно. Часто схема выглядит так: алмаз добывается в России, вывозится на огранку в более дешевые Индию, Израиль или Таиланд. У нас тоже есть хорошие гранильщики, но нет ювелирной индустрии, которой они были бы нужны. «А откуда ей взяться? Вы помните, что делал советский «Ювелирпром»? Есть отдельные таланты, но тут это не индустрия», – говорит Расковалова.

Аксенов вспоминает, как после успешного ­опыта с сериалом «Война и мир» партнеры в один голос предлагали ему: «Давай скорее сделаем коллекцию, педалируя русскую тему – березы, традиции, вот это все». Но ювелир партнеров разочаровал: русские тут только его руки и иногда бриллианты, но купленные после огранки либо в Гонконге, либо в Таиланде, либо в Израиле. «Мне невыгодно покупать бриллианты в России, потому что вывозить их приходится по неподъемным пошлинам, да и «Алроса» больше нацелена на продажу за рубеж», – ­говорит Аксенов.

Гонконг стал Меккой для ювелиров всего мира. Представьте себе футбольное поле, а затем представьте, что оно усыпано бриллиантами. Так выглядит среднестатистическая местная ювелирная выставка. «Это особая экономическая зона, и индустрия там достигла впечатляющих масштабов. Там дешево, там удобно торговать, там есть целые кварталы ювелиров. И часто алмазы, которые Россия предпочитает продавать на экспорт, находятся именно тут, у тех, кто перепродает», – говорит ювелир Владимир Маркин, сидя за стойкой одного из московских баров в Лефортово, в котором мы с ним встречаемся. Маркин знает, о чем говорит: он, по сути, единственный в России ювелир, который делает столь замысловатые изделия. К примеру, его кольцо раскрывается подобно диафрагме фотоаппарата и демонстрирует бриллиант – некоторые его клиенты, преимущественно из Закавказья, порой недоумевают, зачем его вообще прятать. А найти в России камень, который будет не стыдно из этой диафрагмы выдвинуть, действительно очень сложно.

Последние отчеты госкорпорации «Алроса» подтверждают, что российский рынок ей мало интересен. В 2012 году компания заключила контракт с Laurelton Diamonds Inc., которая закупает бриллианты для Tiffany & Co., в 2013 году – подписала меморандум с Sotheby’s. Как говорят аналитики, главное алмазодобывающее предприятие России намерено дальше закрепляться на основных рынках – в первую очередь в США, Китае, Израиле, Бельгии, ОАЭ. Все – на экспорт. Но почему тогда первое, что слышишь, заговаривая об «Алросе» с обладателями дорогих костюмов из числа чиновников, это что международный рынок, в частности Китай, они потеряли?

Кровавые алмазы

После таких историй возникающий сам собой вопрос об использовании в ювелирных делах искусственных алмазов отпадает сам собой. (Федеральная торговая комиссия США считает термины «синтетический» и «искусственный» неудачными, так как они подразумевают имитацию, а выращенные в лабораториях алмазы – вполне аутентичные.) Но разве за «инкубаторными» камнями есть хоть одна такая история? Миф – вот что движет эту индустрию вперед. Есть легенда о том, как компания De Beers согласилась спонсировать серию бондианы «Бриллианты навсегда» лишь при одном условии: Джеймса Бонда будет опять играть Шон Коннери, хотя буквально только что был отснят шестой фильм о супершпионе с Джорджем Лейзенби. Так это или нет, но Блофельда, главу СПЕКТРа, топит в кислоте именно Коннери, а не какой-то там Лейзенби. Владелец бренда Gourji Дмитрий Гуржий говорит, что вместе с бриллиантами человек покупает традиции. «К примеру, в Индии до сих пор делают огранку rough, она очень на любителя, камень не такой яркий. То есть по всем характеристикам он уступает камню, ограненному с помощью современных технологий. Но это старинная техника, поэтому вместе с таким камнем ты покупаешь еще и ощущения», – говорит он.

Но людям, конечно же, важно, чтобы помимо красивого мифа за бриллиантом не тянулся мрачный шлейф так называемых «кровавых алмазов». Для противодействия проникновению на мировой рынок нелегально добытых камней в 2000 году был учрежден Кимберлийский процесс – система контроля за оборотом алмазов, учрежденная в городе Кимберли.

Каролину Шойфеле, сопрезидента Chopard, мой вопрос об этике в алмазной индустрии застает на ювелирно-часовой выставке Baselworld: «Людям сейчас важно даже то, что они едят: как и из чего это сделано, в каких условиях. Получая украшение, люди хотят быть уверены, что на нем не заработали террористы, что из-за него не была уничтожена ядовитыми ­выбросами река».

Отраслевые объединения, как могут, тоже пытаются бороться с использованием «кровавых алмазов». Например, Responsible Jewellery Council, куда входят крупные ювелирные Дома, такие как Cartier и Bvlgari. Организация помимо того, что является еще одним надзорным органом, следящим за соблюдением процесса Кимберли, еще и пытается инвестировать в отрасль, стараясь улучшить условия труда тех, кто приносит мировым ювелирным брендам их миллионы, – шахтеров и огранщиков в нищих странах, где добываются алмазы.

Но если уж говорить об историях, стоящих за каждым бриллиантом, то они есть у Люси Грэм из отдела бизнеса и прав человека международной организации Amnesty International. Она специализируется на Африке – фактически родине алмазной индустрии в том виде, в каком мы ее знаем.

В качестве примера Грэм приводит свою недавнюю поездку в Центрально-Африканскую Республику, где идет дикая гражданская война. Если кратко, то в марте 2013 года президент ЦАР Франсуа Бозизе был свергнут мусульманской коалицией повстанцев. Христиане, к слову, не остались в долгу, организовав свои отряды самообороны – «Антибалака», что в грубом переводе означает «антимачете» и дает примерное понимание, что именно они не любят в своих исламских оппонентах в первую очередь.

Алмазы составляют 50 % от всех экспортируемых из ЦАР продуктов, а сама индустрия обеспечивает 20 % бюджета этой страны. «Но тут наступает слепая зона», – говорит Грэм. Не все алмазы ЦАР можно экспортировать – те, что добыты в зонах, контролируемых ополченцами обоих вероисповеданий, по-прежнему вызывают вопросы у международных наблюдателей. Суть в том, что ополченцы часто берут те или иные шахты под контроль, зная, что у правительства нет денег на военных, которые могли бы их оттуда выбить. В результате устанавливают свои законы: беднейшие на свете люди доплачивают за то, чтобы хоть немного покопать землю одной из самых дорогих, с точки зрения количества ценных ископаемых, стран мира. Многие шахтеры даже ничего не подозревают о стоимости добытых ими камней, довольствуясь буквально пригоршней монет. При оценке им называют смехотворно низкую цену, а потом экспортируют по завышенной во много раз.

Многие шахтеры даже ничего не подозревают о стоимости добытых ими камней, довольствуясь буквально пригоршней монет.

«Отказавшиеся платить налог порой жертвуют своей жизнью или как минимум здоровьем», – вспоминает правозащитница. В ее ­досье есть такой документ. Это свидетельство шахтера из Берберати, места на западе ЦАР. В 2014 году группа ополченцев «Антибалаки» ­захватила шахту, на которой он работал. Вопреки самоназванию, они были вооружены мачете. Сообщив, что «тут теперь новая власть», они напали на шахтеров. Жителю Берберати удары мачете пришлись по голове и туловищу: «Они думали, что я умер, но я полежал немного, а потом побежал так быстро, как мог», – ­вспоминает он.

Люси Грэм может рассказывать о злоключениях африканских шахтеров бесконечно, но бурильщикам из Якутии самим есть что добавить. Пока прежнее руководство «Алросы» выводило компанию на IPO, вся «социалка» сбрасывалась на власти республики, безопасность на месторождениях – тоже. Вкладывать в нее – невыгодно и бессмысленно, если ты хочешь как можно скорее повысить капитализацию. Отсюда – смертность на месторождениях. Погибших «списывали» на баланс предприятий, формально к «Алросе» отношения не имеющих. В 2008 году слесарь горно-обогатительного комбината Валентин Урусов попытался создать на предприятии профсоюз, чтобы требовать улучшения условий труда. В том же году он был задержан по обвинению в хранении наркотиков и на свободу вышел только в 2013 году. Капитализация uber alles.

Новому руководству «Алросы» еще несколько лет придется наводить порядок в отрасли. Во всяком случае, говорят, что именно этим оно и намерено заниматься. И то, что история с якобы кражей из Гохрана алросовских камней так и не пошла дальше одной публикации и тихо где-то увяла, говорит о том, что наводить порядок новое руководство намерено без лишнего шума. Ветераны светских хроник помнят покойного фотографа «Коммерсанта» Валерия Левитина, который несколько лет подряд пытался снять для газеты Андрея Жаркова – нынешнего руководителя «Алросы». «Валера все вре­мя жаловался, что вроде компания публичная, человек, говорят, на тусовках иногда появляется, про его компанию пишут, а вместо фотографий приходится ставить черный силуэт. Жарков – действительно очень уж непубличная фигура», – говорит один из свидетелей тех событий. Спустя годы лицо Жаркова все-таки появилось в фотобанках. Хотя близкий к его окружению собеседник GQ соглашается, что едва ли тяга к публичности может быть острой, когда твоего тестя называют «авторитетным предпринимателем», а столица знает его под кличкой Махачкала. Другой знакомый Жаркова говорит, что тесть у него совсем другой, хотя и его называют непростым. Наверняка за всем этим тоже есть большая история.

Иначе в этом бизнесе не бывает.