ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июнь 24, 2019

Дорога от большой земли до острова Ольхон занимает пятнадцать минут. Паром упрямо вспарывает тяжелую воду, резкие крики чаек сливаются с гулом мотора и шумом волн, охристая поверхность острова высится над водой неровной громадой. Путешественники со всего мира приезжают на Ольхон за простором, небом и солнцем.

Любовь

Москвичка Наталья Бенчарова впервые попала на остров в феврале 1993-го. И потеряла дар речи от просторов. В Москве Наталья работала финансовым директором на крупном заводе, вставала в пять утра, возвращалась в полночь и год не видела солнца.

— Я живу на Ольхоне 25 лет, — говорит Наталья, — и мне до сих пор кажется, что на острове самое главное — это простор, небо, горы, степи, бескрайние дали, которые ты можешь видеть из окна. А тогда я вернулась в Москву, и у меня началась депрессия.

На острове Наталья познакомилась с Никитой Бенчаровым, который переехал на Ольхон года за три до этого, работал тренером по настольному теннису, а чтобы как-то выжить, летом принимал туристов. Наталья собралась за него замуж.

Мать Натальи не одобрила такой план. Переехав в Москву из небольшого городка на Волге, мать потратила много сил, чтобы устроиться здесь и обеспечить будущее своим детям. А дочери все это оказалось не нужно.

— Когда мама Никиту увидела, у него носки были разного цвета, от него пахло рыбой, потому что он вез омуль всем московским друзьям… «Наташа, что с тобой?» — в ужасе спрашивала она. Все были уверены, что я не выживу, мама предрекала мне нищенство и позорное возвращение.

Бизнес

На Ольхон Наталья приехала с голландским биотуалетом и пачкой долларов. Местные с тех пор считают ее городской и богатой. У Натальи нетипичная для здешних мест внешность, без восточных акцентов, и говорит она ровнее и правильнее, чем жители острова. Бывает за границей: на днях повезла во Францию детский ольхонский хор.

И именно городские Наталья и Никита изменили жизнь острова. Пришлось. Иначе им было не выжить.

Доллары закончились, когда родился первый сын. Было трудно — без света, без стиральной машинки, почти без денег. Надо было жить и растить ребенка. И к Бенчаровым стали приезжать первые на острове иностранцы. Никита говорит на английском, японском, немного на корейском, у обоих свободный французский. Постепенно у них появилась репутация надежных хозяев, все знали, что они точно выполнят обещанное. С тех пор через дом Бенчаровых прошло немало съемочных групп, у них останавливалась даже команда Жака Ива Кусто.

— Наша усадьба постепенно разрасталась, — рассказывает Наталья. — Когда-то у нас был один дом, сегодня мы можем разместить 80 гостей. Еще 20 лет назад мы селили туристов по соседям: люди были готовы жить где угодно, только бы на острове.

Деревня начала привыкать к туристам.

— Сначала чего только не говорили: то сифилис они завезут, то гонорею, то СПИД. Постепенно страхи ушли. Тринадцать лет назад на остров провели электричество, появилась мобильная связь, интернет — и стало возможным бронирование. До этого мы варили суп в котлах на костре, не знали, сколько приедет гостей. Постепенно и местные жители поняли, что туристы привозят деньги. Знакомый рассказывал: «Выходит утром мужик с полным детским горшком и р-раз — выливает его в мои георгины. “Ах ты скотина, — думаю, — сейчас я тебе!” А он: “Мы уезжаем, вот вам три тысячи рублей”. — Да лей ты в мои георгины дальше!» За одну минуту у человека полностью произошел переворот сознания. Он понял: если хочешь зарабатывать, поступись георгинами. Или объясни туристу, что так нельзя.

В 90-е рыбзавод развалился, пили на острове безбожно, дети ходили побираться. Но люди выжили, а благодаря туризму их жизнь полностью изменилась. Ольхонцы теперь могут дом построить, дети не в обносках ходят. «Мы, ольхонские, теперь завидные женихи», — говорят ребята.

Но правда и в том, что правил для туристов на Байкале до сих пор не существует. Если бы они были с самого начала, возможно, все было бы иначе.

Человек

Главная претензия экологических активистов к тем, кто принимает туристов, — остров задыхается от антропогенной нагрузки. Вытаптывается почва, ухудшается качество воды. Высоких сезонов здесь два — лето и февраль-март. Зимой на остров можно попасть по льду, летом на паромной переправе выстраиваются многокилометровые очереди из машин.

Хотя многие из тех, кто принимает туристов на Ольхоне, построили приличные туалеты, на острове по-прежнему в ходу деревянные туалеты. Часто они бывают загажены, и ветер разносит из них грязную туалетную бумагу. Иностранцы с недоумением разглядывают их, но заходят — куда деваться.

Фекалии стали едва ли не главным камнем преткновения между местными жителями и экологами. Байкал не может принимать в себя столько человеческих отходов, но на его берегах и островах почти нет нормальных очистных сооружений. Есть дорогие иностранные туалеты, оставляющие от фекалий сухой остаток. Турбазам на Байкале такие подошли бы. Будь они доступнее по цене.

— У многих людей, принимающих на Ольхоне туристов, туалеты со смывом, — говорит Наталья Бенчарова. — Отходы смываются в яму с септиками, оттуда их откачивают и увозят на материк специальные машины. Что это дает? Нарушение водного баланса. Но никто не проводит никаких исследований.

Наталья считает, что проблему отходов можно решить только сообща. Но для этого нужно, чтобы люди научились сотрудничать, независимо от того, кого они представляют — власть, бизнес, ученых или экоактивистов.

— Прокуратура только запрещает, не предоставляя людям никакой альтернативы. Экологи бегают с флагами и кричат: «Спасем Байкал». А в реальности ничего не происходит, все разобщены.

Птицы

Иркутский орнитолог Игорь Фефелов — не кабинетный ученый. Он наблюдает за птицами уже 45 лет. Его любимое занятие — надеть куртку, резиновые сапоги, взять бинокль и рвануть в экспедицию. Сегодня на Байкале встречается около 376 видов птиц, говорит Игорь. Две трети из них более или менее регулярно гнездятся или пролетают через Байкал. В Красную книгу Иркутской области и Бурятии уже попали 60 видов, а в Красную книгу Российской Федерации — 29. Все это местные орлы, журавли, лебеди, но три вида — орел-могильник, сухонос и дрофа — практически исчезли с побережий Байкала, и о них орнитологи тревожатся больше всего.

Выживать стало трудно даже тем птицам, которые не находятся под угрозой вымирания. Сейчас на Байкале очень долго нет большой воды — год от года уровень воды оказывается ниже нормы, а это значит, что у водоплавающих птиц меньше еды и мест, где можно строить гнезда. В Забайкалье и Монголии — затяжное маловодье, а байкальские притоки идут в основном оттуда. Это природный фактор, но он связан с изменением климата, в которое человек внес свой косвенный вклад. Например, через рубку лесов. (Прямо сейчас в Иркутске расследуются два уголовных дела о незаконной вырубке реликтового леса; по одному из них на днях в аэропорту Шереметьево задержан министр лесного комплекса Иркутской области. — «РР»).

Китайский завод по розливу воды планировали поставить на заповедных болотах. Когда выдавали разрешение на строительство, ни орнитологов, ни других экспертов не позвали на обсуждение. Никто не спросил ученых об интересах птиц.

— На Байкале не так уж много низких заболоченных берегов и мелководий, а именно в таких местах и концентрируются водоплавающие и околоводные птицы, — говорит орнитолог Игорь Фефелов. — В том числе это местность между Шаманским мысом и Култуком. Осенью именно здесь у них последняя возможность подкормиться перед длительным перелетом. Весной — наоборот, после него, так как вода здесь оттаивает очень рано. В береговой полосе Култука зарегистрировано 36 видов птиц, внесенных в Красную книгу, среди них два вида лебедей, огарь, кулики, черный аист, хищные птицы (сапсан, орлан-белохвост, орел-карлик). Почти все они здесь не гнездятся, но каждый год делают остановки во время миграций.

Участок от поселка Култук до Шаманского мыса впервые пострадал еще 150 лет назад, когда прокладывали Кругобайкальский тракт. 30 лет назад, чтобы защитить птиц, ученые предлагали создать здесь буферную зону Прибайкальского национального парка. Но этого так и не сделали.

— При планировании любых строительных работ здесь необходимо учитывать сроки строительства и размещение объектов, — продолжает Игорь Фефелов, — чтобы не разрушать береговые места обитания мигрирующих птиц и не мешать им. Ни при проектировании, ни при экологической экспертизе завода этого не сделали, потому что специалисты, понимающие реальную ценность территории, в них не участвовали. Судя по всему, еще и первоначальная схема расположения земляных работ по прокладке трубопровода была изменена.

На кадастровой карте Иркутской области видно, что участок от Култука до Шаманского мыса размежеван на полосы и обозначен как земли населенных пунктов производственного назначения, именно под заводы по розливу воды. Размежевание провели между 2006 и 2013 годами. На каком расстоянии от воды заканчиваются участки, понять трудно. Для сохранности мест обитания птиц надо оставить неприкосновенными хотя бы 200 метров от берега. А если на каждом участке прокопать канаву для трубы в Байкал, то птицам ничего не останется.

Крупным чайкам и некоторым другим птицам на Байкале уже сейчас не хватает еды. Связано это и с природными явлениями, и с деятельностью человека. Например, на Малом Море (часть озера Байкал, отделенная островом Ольхон. — «РР») стало мало омуля, а причин сразу несколько. На притоках Байкала затянулось маловодье, отчего омулю труднее размножаться. Популяция омуля настолько снизилась, что ради ее сохранения в 2017 году запретили не только промысел, но даже любительский лов — и чайки теперь не могут кормиться отходами рыбного промысла. Чайки голодают, выживает мало птенцов. Чайки кружат над гладью воды и жалобно стонут.

Вода

Вода в Байкале на редкость вкусная, и ее до сих пор можно пить прямо из озера. Хотя, по научным данным, безопасной считается вода, забранная с глубины не менее 400 метров, куда совершенно точно не проникают вредные вещества. Но люди пьют. А те, кто прожил на Байкале почти всю жизнь, говорят, что вкус воды за 20–30 лет не изменился.

На Байкале сегодня работает несколько заводов по разливу воды. Андрей Федотов, директор Лимнологического института Сибирского отделения РАН, утверждает, что более экологичный бизнес трудно придумать.

— Это никакая не глубокая переработка, там все электрическое: подключили, насосом откачали, запаковали, продали. Что было плохо с заводом в Култуке? В том месте, где он расположен, стоят каньоны, ущелья. В порту Байкал, где тоже завод стоит, сквозное течение, а здесь мы упираемся в тупик, в угол, где вода застаивается. Допустим, люди купили воду, разлитую в Култуке, и она вдруг зацвела, — это дискриминирует всю идею байкальской воды! Мы смотрели и документацию: была всего лишь одна проба воды в этом месте. По науке, мы должны охарактеризовать все сезоны, чтобы понять — всегда ли вода стабильного качества. По одному заключению судить о том, что там все прекрасно, опрометчиво. Кроме того, в заключении санэпидемстанции было сказано: «По многолетним данным Лимнологического института». Но мы в этой точке не делали многолетних исследований!

Когда начались массовые протесты против завода, по соцсетям прокатилась паника: если из Байкала тысячи труб потянут воду, он обмелеет, китайцы выкачают всю нашу воду. Может ли самое глубокое озеро планеты обмелеть от розлива воды?

— Вопрос в пропорциях, — замечает Андрей Федотов. — Если рассматривать именно этот завод, он планировал забирать 580 кубометров воды в сутки. Для понимания: иркутская ГЭС сбрасывает порядка 1200 кубометров в секунду, а в период высокой воды и побольше. Если завод построен и работает по технологиям, ущерба от него быть не может. Если, конечно, он не забирает воду с такой скоростью, что образуются циклонические воронки.

Байкальская вода пока остается эталоном. А вот вода близ озера уже изменила свои показатели.

— Когда мы роем лунку в песочке на пляже, там будет водичка. В песочнице же играли в детстве? — улыбается Андрей Федотов. — И пробы этой воды в разы отличаются от воды в самом озере. У нас есть нашумевший 63-й приказ о том, какого качества должна быть вода, которую мы можем сбрасывать в Байкал. Если взять воду из лунки в местах присутствия человека — я про Малое Море сейчас говорю, — то показатели по химическому составу будут выше тех, которые можно сбрасывать после очистки сточных вод. То есть вода на самой территории не соответствует нормативам. И это сделал человек.

Почва как губка впитывает азот, фосфор и все прочее, что производит живой человек. Когда-то она начнет отдавать это все в грунтовые воды. А грунтовые воды унесут в Байкал.

Все и никто

Сибиряки называют Байкал морем. Как и на море, вода в Байкале бывает голубого, синего, свинцового, серого, лазурного цвета. Но в последние годы в некоторых местах Байкал зацвел ядреной зеленью. Море захватывает спирогира, вредная нитчатая водоросль, похожая на завитушки. По словам ученых, впервые спирогира была зафиксирована на Байкале в 2011-м, близ крупного поселка Листвянка — самого доступного места для туристов, в 70 километрах от Иркутска.

— Типичный пейзаж Байкала — губки растут, камни стоят голые, подводный мир счастлив и доволен, — рассказывает Андрей Федотов. — Сегодня в некоторых местах на озере мы имеем полностью заросшее дно. Спирогира не пришелец из космоса, не завезенная откуда-то водоросль. Она и раньше встречалась в теплых прогреваемых бухтах. Но отмечали лишь единичные нити. Найдут и зафиксируют: несколько ниток найдено. Сейчас спирогира спускается на глубину 20–25 метров, погружаясь все ниже и ниже, хотя не должна жить на таких глубинах. Когда мы увидели эту нетипичную для Байкала растительность, стало тревожно.

Спирогира растет там, где есть люди. Она быстро делится и опасна для Байкала тем, что меняет ландшафт. Те обитатели, которые привыкли жить на камнях в чистой воде, не могут жить в этом ландшафте. Например, широколобка и желтокрылка, самые красивые бычки на Байкале, мечут икру на глубине 15–20 метров. Им нужен песок, в котором они роют лунку и откладывают икринки. Когда с Байкала сходит лед, омуль идет на мелководную зону есть икру этих бычков. Но желтокрылка и широколобка там уже не живут. Омуль постоит и уходит голодный. Люди говорят: у нас рыба не ловится. А как она будет ловиться?

Спирогира меняет кислородный режим воды. Она живет, отмирает, гниет, начинают цвести цианобактерии. Эндемики, которые привыкли жить на чистом грунте, уходят. Приходят и заселяются космополиты.

— Есть ли вина человека в том, чтобы появилась спирогира?

— Очистные у нас плохо работают, — говорит Андрей Федотов. — Сегодня самая горячая точка — Северобайкальск, район бухты Заречной и реки Тыя. Северобайкальск сбрасывает в озеро шесть тонн фосфора ежегодно. Тыя была одной из немногих рек на Байкале, у которой минерализация была еще ниже байкальской. Шесть тонн — это примерно грузовик. Сброшенные в реку, они вызвали 220–230 тысяч тонн биожизни. Десять километров побережья ниже реки Тыя полностью усеяны отмершими водорослями. Содержание этих выбросов на берегу доходит до 90 килограммов на квадратный метр. И это все уже отжившее, омертвевшее. Даже если сейчас ничего не сбрасывать в озеро и наладить очистные, эффект мы увидим не сразу, а лишь тогда, когда эта биомасса перегниет. Она гниет и дает дополнительный фосфор, углерод, то есть все те же биогенные компоненты. Не стоит ожидать, что как только мы построим очистные, все станет прекрасно! Порядка пяти лет должно пройти, чтобы система сама себя переработала.

То, что происходит с Байкалом, Андрей Петрович красочно сравнивает с монголо-татарским игом: все знают, что оно было, но вроде и монголов столько не было, чтобы захватить Китай и пол-Европы, и следов ига не осталось.

— Раньше у нас на Байкале был один раздражитель — Байкальский целлюлозно-картонный комбинат, его закрыли. Сейчас вред Байкалу наносится по мелочи: в одном месте посуду с моющим средством, содержащим фосфаты, помыли, в другом корабли в воду что-то не то сбросили… Нет крупной проблемы, чтобы ухватиться за нее и сказать: «Вот это точно проблема». А у мелочевки нет персонального хозяина. И из этих мелочей складывается одна неприятная картина. Много служб наблюдает за Байкалом, порядка десяти. Так и получается, что смотрят все — и никто. Байкал у нас общий — и ничей. Муниципалы не могут Байкалом заниматься, потому что это международное наследие, есть ограничения. Реальный бизнес тоже не может сюда заходить: не его зона ответственности. Наше государство должно понять для себя одну простую вещь: если Байкал один во всем мире, можем мы себе позволить затраты по его охране?! Чтобы они легли не на плечи простых граждан, а на государство? Байкал нужен нам как визитная карточка страны, как уникальный объект мирового уровня! Я не думаю, что здесь вливания будут больше, чем затраты на стадион «Зенит Арена» или парк «Зарядье». Это соизмеримые деньги, не триллионы.

Деньги

Байкал кормит людей с тех пор, как люди поселились на его берегах. Но в последние десятилетия море приносит людям и реальные, живые деньги. Много денег. Летний сезон позволяет владельцам турбаз безбедно жить весь год.

Юлия Мамонтова входит в Общественный экологический совет при Байкальском межрегиональном природоохранном прокуроре. В прошлом году она объездила весь Байкал с экспедициями природоохранной прокуратуры и с учеными-лимнологами. Увиденное повергло ее в шок.

— Вместе с прокуратурой мы проверяли турбазы в Ольхонском и Иркутском районах. Гости приезжают на турбазу и оценивают фасад, комнаты, столовую, а мы смотрим, где какой мусор, где трубы, не льются ли из них фекалии. Довольно часто турбазы строят под видом садоводств или фермерских хозяйств: стоит множество домиков, люди с разным цветом кожи отдыхают, а хозяин простодушно говорит, что это его родственники… К чему приводит такой безалаберный туризм на Байкале? Уникальные природные территории теряют свою ценность, рекреационные ресурсы ухудшаются, как и сами природные ландшафты: в популярных местах отдыха улетают птицы, исчезают животные, остаются только красивые берега, камни, скалы, вода. Пока остаются. То, что мы увидели в Северобайкальске, вызвало шок — черная вода, гниющие водоросли, похожие на нефть, на месте когда-то красивейшего пляжа. Осенью такие же выбросы гниющих водорослей наблюдались на противоположном берегу, в Бурятии, в Баргузинском заливе. На Ольхоне к нам подходили туристы и жаловались, что леса по дороге на Хобой загажены, нет туалетов. Если с мусором все просто — собрал и вывез, то жидкие отходы — более серьезный вопрос.

Плавающая норма

Все понимают, что Байкал надо беречь. Но до сих пор «плавают» нормативы по сбросам отходов. Эти нормативы регламентирует 63-й приказ Минприроды РФ, но как раз сейчас Министерство собирается внести в него изменения. Проект изменений опубликован на федеральном портале нормативных правовых актов, и он очень не нравится байкальским лимнологам и мировым ученым, изучающим Байкал, потому что увеличивает допустимую массу и концентрацию вредных веществ в десятки раз.

На сайте Иркутского научного центра Сибирского отделения РАН выложены сканы писем от профессоров, руководителей институтов, колледжей и лабораторий из России, Японии, США и Великобритании. Ученые предлагают снять проект приказа и доработать его с учетом мирового опыта. Научный совет Сибирского отделения РАН доказывает, что и без изменения нормативов возможны «активные и не требующие больших финансовых вливаний действия».

Компромисс может быть в том, что разным территориям нужны разные нормативы: маленькому поселку ни к чему сложные очистные станции, без которых не обойтись городу Улан-Удэ.

Юлия Мамонтова борется за Байкал вместе с учеными. В детстве Юля пропадала на станции юных натуралистов. Байкал — самая сильная любовь, а бороться за свою любовь будет любая женщина.

— Когда были опубликованы данные по изменениям в 63-м приказе, у меня сложилось стойкое ощущение, что они делались под конкретного проектировщика! — горячится Юлия. — Условный Иван Иванович говорит: «Я не могу запроектировать лучшую очистку, у меня нет таких технологий». Под возможности конкретного проектного института, или нескольких, вероятно, и сделали эти нормы. Говорят еще: можно построить современные очистные сооружения, но их на местах запорют работники. Байкал — объект всемирного наследия ЮНЕСКО. Неужели наша огромная страна не может обучить небольшое количество работников очистных сооружений, чтобы они не запороли эти самые очистные?

Как обычно, все упирается в деньги. Деньги нужны не только на сами очистные, но и на исследования. На Байкале работала правительственная межведомственная комиссия, но мнением ученых чиновники пренебрегли, сожалеет Юлия.

— Все наоборот было сделано! Сначала нужно было исследовать рост спирогиры, распространение цианобактерий, ухудшение качества воды — и потом на этом основании принимать решения. Министерство природных ресурсов, оценивая экологический кризис прибрежной части Байкала, потратило почти впустую миллиарды рублей, это Счетная палата озвучивала. Иркутские ученые, чтобы предъявить серьезные доказательства того, что происходит в мелководье Байкала, и дать прогноз, что может быть дальше, запрашивали 75 миллионов рублей, причем 12 миллионов обещали найти из внебюджетных источников. Минприроды признало факт кризиса мелководья Байкала, запланировало мероприятия, но затем отказало в финансировании.

В новом нацпроекте «Экология» есть пункт про озеро Байкал. Ученые все равно будут заниматься своей работой, это смысл их жизни. Так почему бы не выделить средства на то, чтобы подвести серьезную научную базу под строительство очистных сооружений? Но ученых пока слушать не хотят.

Духи

Как и люди, духи Байкала любят деньги. Впрочем, еду, алкоголь и табак тоже любят.

На подъезде к Байкалу принято «бурханить», разбрызгивая алкоголь, молоко или воду на четыре стороны света. Гиды шутят, что духи, как люди, имеют те же слабости. Земля, окружающая Байкал, — место, где всегда почитали духов и делали им подношения. Эта земля в чем-то осталась языческой.

На Байкале сегодня живет несколько шаманов. Считается, что шаманом нельзя стать, им можно только родиться. Быть шаманом — большой труд и большая ответственность. Шаман не может отказаться от своего пути: предки будут требовать, чтобы он выполнял свое предназначение.

Шаман Геннадий Тугулов — один из самых уважаемых на Байкале. Он живет на острове Ольхон и твердо уверен, что духам земли и Байкала нужен покой.

— Эти стройки, эти дома — как чирьи на теле, — устало и с горечью говорит Тугулов. — Чем больше народ наживается, тем больше строит домов, тем больше приезжает туристов. И наша земля больше не может дышать. Пожарами и ураганами природа выражает свое недовольство.

Чтобы задобрить духов, надо делать обряды. Но одних обрядов мало, чтобы изменить жизнь Байкала к лучшему.

— Байкал будет злиться, — говорит шаман, — пока люди не начнут что-то делать.