ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Дек. 25, 2019

«Подарить ссылку или флешку невозможно»

Для полноты понимания того, что происходит сегодня в культуре с «бумажным» и «электронным» чтением, важно знать, как видятся их сложные взаимоотношения издателям и распространителям книг обоих видов — и самых разных уровней сложности.

И, значит, совершенно необходим разговор с представителем издательства, знающим процесс рождения книги и ее вхождения в культурный оборот с разных сторон. Издательство «Время» показалось нам очень подходящим для такого разговора, поскольку оно, — как вычитал наш корреспондент в одной из давних уже публикаций в «Книжном обозрении», «позиционирует себя как издательство, выпускающее книги для думающих людей. Даже массовая литература издательства рассчитана на умных читателей». Так было сказано четырнадцать лет назад, но в этом отношении, кажется, ничего не изменилось. Более того, с тех пор успело исчезнуть не одно издательство; прекратила существование и сама газета «Книжное обозрение», а «Время» уже двадцатый год чувствует себя на книжном рынке, похоже, вполне уверенно и работает весьма плодотворно. Более того: его стремление выпускать книги — даже так называемые массовые — для думающих читателей тоже осталось неизменным!

Поэтому наш корреспондент и обратился с интересующими нас вопросами к генеральному директору издательства — журналисту и редактору Борису Натановичу Пастернаку.

— Борис Натанович, как бы вы оценили «самочувствие» большого книжного издательства во все более (не правда ли?) электронную эпоху?

— Большое? Хм… Вообще-то больших — по международным стандартам — издательств у нас, может быть, всего-то три-четыре: «АСТ», «ЭКСМО», «Молодая гвардия». Ну, может быть, еще «Просвещение», «Азбука»… У нас в этом смысле очень монополизированный рынок, крупных издателей мало. Но, на самом деле, книжный мир держится не на таком крупняке, а на издателях средних и малых. Самые интересные, самые неожиданные, самые неформатные, нестандартные, прорывные вещи выходят как раз в малых и средних издательствах (и наше, надеюсь, к таким относится). Ну, так сложилось, практика такова, что именно небольшие издательства — самые рисковые. Это как стартап: рисковые идеи всегда прокатываются сначала на малых компаниях, а потом выдвигаются к большим. Кстати, в издательском деле существует такая — с моей точки зрения, порочная — практика: как только кто-то успешно состоялся в малом издательстве — его тут же с потрохами перекупает издательство крупное и начинает качать из него нефть. Это плохо. У нас было несколько таких случаев, но, слава Богу, немного, наши авторы нам, как правило, верны.

И у них есть основания. Крупные издательства себя в значительной мере скомпрометировали массовкой, потоком ширпотреба. Совершенно очевидно — ну, не всем, конечно, но многим, — что в таком потоке очень легко затеряться. И с тобой никто не будет носиться как с писаной торбой: если ты сам прорываешься, то и работай сам, а если тебе требуется «раскрутка» (противное слово, но ничего не поделаешь), тобой совершенно не обязательно станут заниматься.

— А «Время» своими авторами занимается?

— А мы своими авторами заниматься вынуждены, да, потому что у нас их не так много. И всякого более-менее успешного писателя — ну, не по самым высоким стандартам успешного, но, во всяком случае, с нашей точки зрения, — мы, конечно, тоже пытаемся продвигать разными способами: распространять о нем информацию, устраивать ему встречи с читателями… Вообще, разговаривать о нем. То есть, я не имею в виду то, что обычно называется «раскруткой» — безумная какая-нибудь реклама на заборах или на телеэкране — она, с моей точки зрения, бессмысленна, поскольку ориентирована не на нашу аудиторию, нам она мало интересна. Для нас продвижение автора — это передача информации о нем из уст в уста, разговор о его книге именно с теми людьми, которым это может быть интересно. В этом существенная разница между нами и так называемыми крупными издательствами.

— Так, собственно, о крупности — если говорить точно: каковы размеры «Времени» в наименованиях и тиражах?

— У нас выходит около ста книг в год (иногда больше, иногда меньше). Тиражи — в среднем от двух до пяти тысяч экземпляров. Но сейчас нижняя граница смещается вниз, бывает уже и полторы тысячи, а верхняя граница никогда не оставалась неизменной, у нас есть несколько и таких авторов, суммарные тиражи которых достигают ста тысяч, ста пятидесяти тысяч…

— Кто же это, например?

— Прежде всего надо назвать Александра Павловича Чудакова, роман «Ложится мгла на старые ступени», — он уже давно за сто тысяч перевалил, и конца не видно, идет тираж за тиражом — и прекрасно расходится, не тормозится. Светлана Алексиевич наш давний и постоянный автор — как до Нобелевской премии, так и после. У нее, естественно, сейчас тиражи очень высокие. Или Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак. Вот, кстати, новинка на китайском… Сегодня получили.

— О! Это издано в Китае — или вы издаете книги и на иностранных языках тоже?

— Нет, это издано в Китае, — причем интересно, что начальный тираж тут — сто тысяч. Но это Китай…

— А по какому принципу у вас отбираются тексты для издания? Вот упоминавшиеся нами уже «АСТ», «ЭКСМО» выпускают так называемую массовую литературу; «Новое литературное обозрение» — так называемую интеллектуальную. Вы, видимо, — менее массовую, но все-таки достаточно, как бы это сказать, демократичную, не такую «высоколобую», как любимое нами «НЛО». Но как вообще проводятся границы между «массовым» и «немассовым»?

— Вы упомянули интеллектуальную литературу. А вообще говоря, издательское дело само по себе — уже интеллектуальная деятельность. Любая книга, на самом деле — даже если она состоит из одних картинок — уже интеллектуальна: требует умственных усилий, напряжения какого-то. Мы, конечно, вынуждены немного смещаться в сторону массовой литературы — просто в силу того, что надо же торговать, надо выживать. Но мы стараемся не снижать планку — по меньшей мере, на первых десяти-двадцати названиях, — на том, что мы считаем своим культурным долгом выпустить, что нам самим интересно. И потом, мы всё равно пытаемся искать ниши, в которых можно издавать книжки нестыдные, но при этом такие, которые пользуются популярностью у покупателей — и да, чрезмерных умственных усилий от них все-таки не требуют.

— И как раз тут, как я понимаю, проходит широкая пограничная полоса между «массовым» и «немассовым» чтением. Так что же это за ниши?

— Ниши эти совершенно естественные — например, детская и подростковая литература. Кстати, надо сказать, что в издании подростковой литературы в России мы были, по сути, одними из зачинщиков. Лет пятнадцать назад я спросил у Евгения Патрушева — это директор торгового дома «Лабиринт»: «А как выглядит на рынке сегмент подростковой литературы?» Он сказал: «Такого сегмента нет». И мы его, по сути, начали создавать — вот с помощью тех же Пастернак и Жвалевского. А в мире этот рынок создал, конечно, «Гарри Поттер». Опосредованным образом это отразилось и на нас: «Гарри Поттер» научил детей и молодежь читать — он просто повернул их к книге. Вдруг обнаружилось, что ребенок в состоянии прочесть толстую книгу — и не просто толстую книгу, а семь толстых книг! И это было принципиальное открытие для нашего рынка, потому что считалось, что всё, дети ушли в комиксы, в три странички крупным шрифтом… Ничего подобного!

Так вот, мы эту нишу стали интенсивно разрабатывать, Жвалевский с Пастернак издали уже больше пятнадцати книжек, и расходятся они очень хорошо, у некоторых тиражи уже за сто тысяч перевалили, и переводятся уже на другие языки, — в общем, они стартовали нормально. Ну, и к ним мы начали подверстывать еще по нескольку авторов, которые, может быть, пока не столь успешны, но потенциал у них есть, называть имена пока не буду, но думаю, что их популярность — дело времени.

— Электронные книги вы тоже издаете?

— Обязательно: каждую свою книгу мы считаем обязательным выпустить еще и в электронном формате. Ну, за исключением разве что каких-то совсем уж маргинальных изданий, которые такого не требуют…

— А замечаете ли вы — с позиций издателя и распространителя книг — конкуренцию между бумажными и электронными изданиями?

— Конечно.

— И кто кого?

— А никто никого! Появление на рынке электронной книги продвигает наши бумажные книги.

— Выходит, электронное не мешает бумажному, а, напротив того, помогает ему?

— Разумеется. Мы ведь работаем в такой нише, где книга по-прежнему — лучший подарок. Но подарить ссылку или флэшку невозможно! И если человеку понравилась книжка, прочитанная с экрана, он ее потом покупает — либо в магазине, либо в интернет-магазине — и дарит именно как книгу. А не просто как текст.

— Так значит, бумажная книга своих культурных позиций не сдает?

— Боже упаси! Она только становится еще более культурной, более подарочной; становится изделием, которое приятно держать в руках…

— То есть, ее материальный облик приобретает теперь, может быть, повышенную ценность?

— Да. Мы же ценим смартфоны, айфоны за то, что они такие красивые, за то, что их приятно держать в руках. Вот и хорошую книгу сегодня приятно держать в руках. И это очень важный ее признак, особенно после появления электронных изданий.

— Таким образом, бумажные книги в целом расходятся все-таки хорошо?

— Ну, я бы, конечно, хотел, чтобы они расходились лучше, — рынок-то падает, на самом деле… Но мы трепыхаемся, пытаемся сохранить позиции.

— Стоит поговорить, я думаю, и о ваших собственных читательских пристрастиях: вы как издатель и вы как читатель — это два разных лица или одно лицо с двумя ракурсами?

— Сегодня основной предмет моего чтения — рукописи. Это работа, конечно, а не досуг, но она занимает значительную часть и так называемого свободного времени: я несколько часов в день читаю рукописи. В день читаю по повести или просматриваю половину романа. Это работа тяжелая, иногда противная, но ее всегда жаль останавливать, бросать. Вот если бы у нас был огромный выбор авторов, я бы оценивал тексты по первым трем страницам — как дегустатору не обязательно всю кастрюлю съедать. Казалось бы, качество текста сразу видно. Но на самом деле это не так. Я знаю несколько случаев, когда ты постепенно втягиваешься, и вдруг — ух ты, как автор-то завернул…

— И все-таки: по каким критериям определяется, что именно вы отберете для издания?

— Критерием, на самом деле, часто становится чей-то отзыв, совет. Когда меня спрашивают, как к нам попасть, я говорю «по блату». То есть: найди какого-нибудь уважаемого, грамотного читателя, который прочтет твою рукопись до меня и скажет мне о прочитанном несколько добрых слов. Должен быть какой-то институт — не рецензирования, но вот такого приятельского чтения. «Знаешь, вот я прочел, — и там есть пара мест — обрати внимание». И обращаешь внимание.

Мы тут выпустили двести томов в сериях «Проверено временем» и «Сквозь время». Это классика. За два года сделали две сотни томов. И к этим двумстам книжкам надо было написать аннотации, и, естественно, проглядеть их, и вступительные статьи к ним заказать. Надо было обновить корпус комментариев, потому что эпоха меняется, — как сегодня, например, читать Киплинга с советскими комментариями?

И мы начали заказывать статьи. А чтобы заказать статью грамотному специалисту, надо залезть в тему. И я начинаю вчитываться. Вот идут у нас четыре книги Александра Грина. Ну, когда я его читал в последний раз? Чуть ли не в детстве… Погружаюсь в Грина, начинаю искать специалистов. Нахожу монографию Ирины Васюченко о Грине, написанную лет двадцать пять назад. Дай-ка, думаю, почитаю. Начинаю читать — ух ты, как здорово! Где Васюченко? Оказывается, она уже много лет живет в Израиле. Нахожу ее, пытаюсь заказать ей текст — она там чуть не рыдает в телефон: не может быть! кому это сегодня нужно?.. И пишет несколько совершенно прекрасных статей о Грине, которые мы и вставляем в эти книги. Полное обновление читательского опыта! После классики с совершенно другими ощущениями читаешь рукописи, читательская оптика совершенно меняется. Разницу видишь отчетливо.

Так что, конечно, одно чтение помогает другому.

— Как вы относитесь к бесплатным электронным библиотекам?

— Очень положительно! Я вообще считаю, что та чепуха, которая разворачивается вокруг этих электронных авторских прав, вредна и для читателей, и для книги. Я в этом отношении радикал: чем более свободным будет доступ к книге, тем, на мой взгляд, только лучше. Авторское право в том виде, в каком оно существует сегодня, пора реформировать, оно тормозит литературный процесс.

— По вашим наблюдениям, как электронные формы существования словесности влияют на культуру?

— Они, конечно, влияют — не знаю в точности, как именно — где-то положительно, где-то — отрицательно, по крайней мере, с моей точки зрения. Вот фейсбучная культура, культура твитов, люди ведь подсаживаются на нее, воспитывает определенные формы высказываний — и лично мне эти формы не нравятся. Я человек не сетевой, меня страшно раздражают эсэмэски, в которых нет знаков препинания, больших букв и так далее — это меня злит, но я, должно быть, устарел. Я понимаю, для чего это делается — чтобы быстрее написать, — но на структуру, организацию мысли такое письмо влияет, это я вижу отчетливо. Прежде всего, переписка такого рода обыкновенно очень необязательна. Понятно, что чем выше культурный уровень корреспондентов, тем содержательнее переписка. Но чаще всего она пустая. Ее во многом можно сокращать, многое из нее выбрасывать, потому что она не содержит в себе весомой информации.

— Но положительное-то влияние — по-вашему — ведь тоже есть? В чем же оно?

— Это, все-таки, тоже приобщение к чтению, к вербализации. Бытовые эмоции благодаря такой переписке обретают словесную форму — и именно письменную. Вынужденно. Иначе бы человек просто мычал и кивал, а тут ему приходится как-то формулировать мысли.

— Значит, в конечном счете, богатство форм осуществления текста идет культуре на пользу?

— Безусловно.