ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Nov. 23, 2022

Но Борис Васильев был автором романтического склада и, как все романтики, реальность не жаловал, а питался ею для постройки хватающих за душу фантомов и бередящих сердце химер. Во имя контрастного столкновения барышень с немецким десантом он начисто переписал историю, географию, тактику войск в обороне и тому подобную прозу, мешающую жертвенной героике. ПВО организуется полосой вдоль фронта и кольцом вокруг городов, а не россыпью зенитных точек в дальней глухомани. Зенитные посты без соседей справа и слева, подзащитной инфраструктуры и охранных батальонов (для ловли тех самых диверсантов) случаются только в прозе Бориса Васильева. Забрасывание десанта к чёрту на рога для длинных пеших маршей по чащобам – выдумка того же калибра. Наконец, последнее: диверсии в ближнем тылу в годы войны осуществлялись перевербованными пленными из числа уголовных и антисоветских элементов – так что забрасываемые к нам враги носили нашу форму, говорили на родном русском и войско товарища Васкова перебили бы в течение трёх минут.

Васильев эту досадную правду стёр в пыль и пустил по ветру – зато населил фантомные обстоятельства столь живыми и дышащими характерами, что зрители не заметили исходного фальшака. Он воевал и был ранен, и режиссёр Ростоцкий с оператором Шумским тоже воевали и были ранены и насытить сказку знакомыми и цепляющими за живое деталями сумели вполне. Пять цветных флешбэковгрёз о несостоявшемся бабском счастье стали смысловой доминантой картины. Самых любимых, самых желанных и стойких мужчин почти без слов играли лучшие кадры молодого экрана Борис Токарев, Георгий Мартынюк, Владимир Ивашов, Игорь Костолевский и, в роли ожившего божества Сергея Столярова из фильма «Цирк», – сын его Кирилл. Миражи снимались по-театральному, с минимумом декораций, на сорок лет опередив открытие фон Триера, что условный театральный интерьер бьёт по нервам много сильнее дотошной реальности. И щемящий, многократно повторённый разворот мужчины, уходящего в алое зарево, заканчивался малоразмерным женским сапогом, до упора вдавившим спуск счетверённой зенитной молотилки. Ради этой высшей правды стоило пожертвовать маленькой. Пять узнаваемых женских типов – богиня Комелькова, лейтенантская вдова Осянина, телушка Бричкина, пигалица Четвертак и гуманитарочкадолгоносик Гурвич – явили всё разнообразие женского цветника и, как во всякой романтической балладе, были заведомыми смертницами. Девкам-то по юной беспечности вроде как и наплевать – но взрослый крест и горе нёс на себе старшина, в 32 года выглядящий бывалым старцем (артисту Мартынову на картине и вовсе шёл 28-й год). Косноязычный и с виду недалёкий уставник один и мог оценить потерю. К тому же Васильев, как и все романтики, был истовым эротоманом с молочно-железной фиксацией: в каждом из его сочинений встретишь «тугую грудь», голые загорания да девичьи рассматривания себя телешом в зеркале. Ростоцкий честно перенёс их на экран (не только сцену в бане, но и загорание зенитчиц за сараем, впоследствии вырезанное), открыв ещё одну особенность гендерного восприятия: смерть женщины, которую видел голой, ранит любого мужчину куда сильнее обычной. Недаром в ремейке режиссёр Давлетьяров, многое поменяв, сцену в бане оставил в неприкосновенности. А казённые речи Васкова, произнесённые на дорожку до всякой встречи с врагом для придания делу официальности, Ростоцкий переписал и передвинул в самый конец – когда зазвучали они последней русской правдой. Без лирики, романтики, сантиментов, гуманизма и пацифизма. «Товарищи бойцы. Противник, вооружённый до зубов, движется в нашем направлении. Соседей нет у нас ни справа, ни слева, и помощи ждать неоткуда. Поэтому приказываю всем бойцам и себе лично: держать фронт. На этой стороне немцам земли нету. Потому что за спиной у нас Россия. Родина, значит, проще говоря». Это был настоящий разговор, взрослый, который, вероятно, и Носову понравился. И враз отблеском огромной войны стало крохотное и безвестное, но всё же решившее судьбу Отечества сражение у Синюхиной гряды.